На правах рабочей рукописи

Борис Тараканов,

Антон Фёдоров

ПО СЛЕДАМ

ПОЕЗДА-ПРИЗРАКА

(роман)

«Берегись поезда!»

табличка на заброшенном

железнодорожном переезде

Часть первая. «Летучий итальянец».

МОСКВА, 1992 год

— Не могу обнадеживать вас, — печально икнув, сообщил капитан милиции. — Иногда документы, конечно, подкидывают. Но вот с деньгами и дорогим бумажником, скорее всего, придется проститься.

— Да ладно бы деньги! — потерпевший был не на шутку расстроен. — У меня там загранпаспорт лежал, права, журналистское удостоверение и еще куча важных документов...

Дежурный пожал плечами. Ему очень не хотелось принимать заявление у этого нестарого человека с седеющей бородкой и пронзительными грустными глазами.

— Мы, конечно, постараемся, Григорий Ефимович, — сказал он, еще раз глянув на «шапку» текста заявления, — но никаких гарантий я дать не могу.

— Я понимаю... Главное, я зазевался как-то странно. Будто затмение какое нашло. А когда опомнился, портфеля уже не было, представляете! Просто наваждение...

Капитан развел руками и сказал:

— Может, и гипноз какой. Сейчас ведь сами знаете — всяких «талантов» развелось. Раньше их хотя бы регистрировали худо-бедно, а теперь — так полный бардак... — он прервал монолог и с чувством зевнул. — Мы работаем над этим. Может, и вам сможем помочь...

Пришедший посмотрел на него, слегка покачал головой и вздохнул. «Ничем ты мне не поможешь, страж так называемого порядка...» — говорил его взгляд.

— Спасибо. Мне только остается пожелать удачи и вам, и мне.

С этими словами он встал и вышел. Дверь районного отделения милиции сердито хлопнула ему вслед.

РИМ, 14 июля 1911 года

Лето 1911 года выдалось жарким. Ранним утром четырнадцатого июля вокзал уже был переполнен. Это было неудивительно — туристическая компания «Mauro Sanetti», дабы привлечь богатых клиентов, устраивала развлекательную проездку для осмотра уникального сооружения своего времени — сверхдлинного горного тоннеля. Вопреки опасениям хозяина фирмы, желающих приобщиться к этому необычному путешествию оказалось предостаточно.

В ожидании отправления поезда великосветская публика собиралась в небольшие группы и в разговорах предвкушала впечатления, которые она получит от этой оригинальной железнодорожной поездки. Вокзал пестрел дорогими нарядами. В нежных лучах утреннего солнца на тонких изящных женских шейках неярким светом мерцали бриллианты, сапфиры, изумруды... Торговцы с лотка разносили по перрону сигареты, фрукты, сладости, пузатые бутылки с превосходным вином.

Неподалеку, почти особняком, стояла группа молодых людей — студентов Римского университета. Они громко смеялись, рассказывая друг другу пикантные анекдоты, не забывая в то же время поглядывать в сторону своих очаровательных подружек. Подойти ближе они не решались — молодые дамы находились в обществе родителей.

— Марио, куда это ты смотришь? — спросил Джузеппе.

— Куда же еще может смотреть ловелас Марио? — подхватил Антонио, — конечно же, на Донателлу, синьорину ди Лассо!

Вся компания взорвалась смехом. Все давно знали о неразделенной страсти молодого студента к дочери судьи.

— Смейтесь, смейтесь, — с улыбкой отвечал Марио. — Уже следующей весной я женюсь на ней.

Компания захохотала пуще прежнего. Синьор ди Лассо имел свои виды на брак дочери. И молодой, пусть и не бедный, студент Марио Джулиани в эти планы явно не вписывался.

— Будь осторожен, Марио, — сказал Федерико. — Как только судья узнает о твоем желании жениться на его дочери, он обвинит тебя в подготовке государственного переворота!

— Или в покушении на Святейшего Папу!

— Все равно она будет моей, — сказал Марио, с улыбкой глядя на прекрасную Донателлу, беседующую со своей тетей.

Студенты в очередной раз заразительно расхохотались.

— А чтобы вы в следующий раз не насмехались над своим приятелем, — продолжил Марио, — вас в поезде ждет ма-аленький сюрприз.

— Ты прямо в поезде попросишь ее руки? — сквозь смех спросил Андреа.

— Нет, в поезде я заставлю вас умереть от страха, — улыбаясь, ответил Марио, — вы у меня надолго запомните эту поездку!

Молодые люди еще долго смеялась бы над недостижимой мечтой своего друга, но дежурный по вокзалу ударил в сияющий на солнце станционный колокол, похожий на начищенную корабельную рынду, возвестив тем самым о скором отправлении поезда. Пассажиры проходили в вагоны, провожающие оставались на перроне, помахивая руками и платочками.

Колокол ударил снова. Паровоз протяжно фыркнул, залив перрон белым густым паром, и подал гудок. Колеса нехотя сцепились с рельсами и начали медленно поворачиваться, увлекая за собой весь состав. Гомон на вокзале усилился.

Постепенно набирая скорость, новый трехвагонный поезд покидал Римский вокзал, унося с собой сто шесть счастливых пассажиров. Они ожидали необычных и удивительных впечатлений от этой покздки. Этим ожиданиям суждено было сбыться.

РОССИЯ. 1992 год

Вот уже полчаса лопата натыкалась на камни. Глубины Вовка достиг небольшой, сантиметров в восемьдесят. А дальше, поначалу незаметно для себя самого, он постепенно отходил в сторону в пределах очерченных контуров предполагаемого «шурфа», и, дорывшись все до тех же камней, делал еще один шаг в сторону. Первые несколько минут, когда работа только начиналась, все казалось ему не очень страшным. Земля, конечно сухая, копать трудно. Корни растений сплелись и высохли так, что похожи на электрические провода. «Ну и что же? — успокаивал себя Вовка. — Хорошо отточенная лопата и крепкие руки могут многое сделать. Многое перебороть». По правде говоря, рукам было худо — кое-где на них вспухли болезненные мозоли. «И солнце не так страшно, — продолжал думать Вовка, — когда на голове панама, а во фляге есть вода. Кстати, о воде...» Вовка отложил лопату, отвинтил тугую крышку и сделал глоток. «Теплая...» — поморщился он.

— Эй! Сачок Иванович! — раздался неподалеку голос отца. — Ты чего делаешь? Я тебе где сказал копать?

— В западном углу, — тихо сказал Вовка.

— А ты сейчас где?

— В северном, — выдохнул подходивший к яме Стас. — У ребенка налицо полный топографический дебилизм. Вероятно, как следствие теплового удара.

— Сам ты дебил! — крикнул Вовка и швырнул лопату на дно ямы.

Лопата ловко подпрыгнула и полетела в сторону Стаса. Тот еле отскочил.

— Полегче, да? — строго сказал он Вовке. — Ну-ка, что тут у тебя?

Его взору открылось дно ямы.

— Ого, — сказал Стас. Он снял очки, протер их носовым платком и снова нацепил на уши.

Вовка почти с ненавистью смотрел на отца и Стаса, аспиранта исторического факультета МГУ. Нет, они, конечно, предупреждали его, что такое степь в конце июля, под палящим солнцем. Но он даже не предполагал, каких усилий стоит копать в этой степи яму. Яму шириной в два и длиной в три метра. Отец и Стас отнеслись к вовкиному испепеляющему взгляду совершенно спокойно — в конце концов, он сам напросился в экспедицию. Еще в Новогоднюю ночь он начал уговаривать отца и тот, будучи в приподнятом хорошим коньяком настроении, опрометчиво сдался — согласился взять с собой сына, но при условии, что Вовка будет покорно выполнять любую порученную ему работу. Жизнь археолога только в фильмах про Индиану Джонса бывает полной приключений, сказочных сокровищ и неожиданных открытий. В обычной жизни она, увы, наполнена пылью. Либо пылью библиотек и хранилищ, где, в основном, и проходит большая часть жизни настоящего исследователя умерших цивилизаций, либо пылью раскопок. Что, собственно, и было сейчас...

— Виктор Иванович, — многозначительно начал Стас после небольшой паузы, — сдается мне, что ваша теория о месте захоронения друидов-миноритов зашла в тупик.

— Вы заблуждаетесь, Станислав Игоревич, — невозмутимо ответил Виктор Иванович, — это не моя теория, а ваша.

— Позвольте с вами не согласиться...

— И не подумаю позволить!

— Я не буду больше копать, — бесцеремонно перебил их полемику Вовка.

Отец и Стас прервали дискуссию и повернулись к мальчишке.

— Вальдема-ар, — на одесский манер протянул Стас, — ты таки как-то странно разговариваешь с отцом, да? Ты таки делаешь ему неприлично!

Вовка задержал дыхание и отвернулся в сторону, чтобы не расхохотаться и тем самым не выдавать себя. Всякий раз, когда Стас начинал говорить по-одесски», а Вовку именовать Вальдемаром, его одолевал приступ смеха.

— А я ведь вас предупреждал, Виктор Иванович, — продолжил Стас разговор с начальником экспедиции и своим научным руководителем. — Ваша теория не выдерживает даже минимальной критики.

Виктор Иванович окинул окрестности взглядом, задумался на мгновение, и, хитро прищурившись, сказал:

— Станислав Игоревич, будьте столь любезны, передайте мне, пожалуйста, карту, если вас это не слишком затруднит.

— Не извольте беспокоиться, — ответил Стас, поднимая с земли плотную папку и протягивая ее Виктору Ивановичу. — Не затруднит.

Тот взял папку, спрыгнул в яму и разложили карту на траве. Стас спрыгнул следом. Вовка стоял чуть в стороне, взяв в руки лопату и опершись на ее черенок. Стас открыл папку, достал оттуда лист плотной бумаги, испещренный картографическими знаками, и... замер от внезапной догадки. Неужели вчера с Максимом они ошиблись в координатных расчетах? Если это так, то «исполнением любого желания» тут не отделаешься. Не тот человек Вовка, чтобы запросто простить такую ошибку.

— Ну и куда же ты смотрел, четырехглазый? — спросил начальник экспедиции у своего помощника, тыкая в карту карандашом.

Стас чувствовал себя гадко. Ни фига себе ошибочка! Триста двадцать четыре метра между двумя точками. Но самое страшное, что нужно было что-то сказать. Если не в свое оправдание, то хотя бы ради приличия. Двенадцатилетний парень с утра копал эту яму и, как выяснилось, не там, где надо.

— Зато я нюхаю и слышу хорошо, — выдавил из себя Стас, глядя куда-то перед собой.

— А что случилось-то? — спросил изможденный Вовка.

Он разглядывал причудливой формы камень на дне ямы и поэтому не уловил смысл разговора.

— Не там копали, — сообщил папа сыну благую весть. — А ты, ушастый, снимай стеклышки — бить будем.

Глядя в Вовкины глаза и на то, как его руки скользнули вниз по черенку лопаты, Стас решил, что Вовка воспринял эту идею буквально.

На самом деле Вовка чуть не плакал. Столько копать и все напрасно! И зачем он только напросился в эту дурацкую экспедицию! Три недели он только и делал, что копал и копал землю. Археологи не нашли ничего, даже самого захудалого черепка глиняного сосуда. А Вовка так надеялся. Он мечтал, что, по приезду домой, будет рассказывать ребятам во дворе и на уроках истории в школе о несметных сокровищах, которые он вместе с Максимом, Стасом и отцом отыскал в бескрайних степях. А толстая вредная историчка просто помрет о зависти!

— Вовка! За мной одно желание, — торопливо выговорил Стас, подняв к плечу указательный палец левой руки. — И потом, я не при чем, это все Максимка. Я ему только помогал.

— От имени Всемирной археологии объявляю вам благодарность, — торжественным тоном провозгласил начальник экспедиции, возложив руку на плечо сына. — И премирую вас выходным в двадцать четыре часа. Даже в двадцать пять. Так что до четырех часов завтрашнего дня ты, Вовка, предоставлен сам себе.

Вовка отвернулся и хлюпнул носом.

— Кстати, что-то Макса долго нет, — сказал отец. — Он часа два как должен был вернуться.

За невысоким холмом послышался странный механический шум. Археологи притихли. Непонятный, и в то же время смутно знакомый гул приближался. Если это Максим, то старенький опель, на котором он ездил, уж очень странно громыхал.

Археологи повернулись в сторону приближающегося гула и замерли в ожидании. Неожиданная догадка появилась в голове Стаса и удивлением отобразилась на его лице.

— Поезд... — пробормотал он. — Бред какой-то…

Он не успел договорить — в следующее мгновенье из-за холма выскочил паровоз. Пыхая паром и отстукивая на стыках невидимых рельсов, он тащил за собой угольную тележку и три вагона. Археологи от неожиданности отпрянули к противоположному краю ямы и, задрав вверх головы, смотрели на поезд с открытыми ртами. Паровоз был каким-то очень странным, не похожим на те, что еще не так давно ездили по дорогам необъятной Родины. В вагонах, таких же старых, как и паровоз, были наглухо задернуты шторы и кое-где открыты дверцы. Так же стремительно, как и появился, поезд скрылся за другим холмом — все его прохождение длилось секунд десять не больше.. Еще через несколько мгновений стих и шум. Археологи постояли в оцепенении какое-то время, глядя ему вслед.

— Интересно, — наконец выдавил из себя Стас, — сны наяву — это, все-таки, реальность или научная фантастика?

Вовка кивнул. Затем он повернулся в сторону отца, потом перевел взгляд на Стаса и, что было силы, ущипнул его чуть выше локтя.

— Уй-а!!! — вскрикнул Стас от боли.

— Не, — уверенно сказал Вовка. — Это не сон.

— А что же это тогда? — спросил Стас, потирая мигом образовавшийся возле локтя синяк.

— Возможно… пример коллективной галлюцинации, — несмело предположил Виктор Иванович. — Хотя конечно…

Его взгляд вцепился в алюминиевую флягу, точнее в то, что от нее осталось после того, как она попала под колеса поезда. Покореженная, фляга лежала в метре от ямы, из нее толчками вытекали остатки воды.

Наконец, археологи решились вылезти из шурфа. Обойдя кругом оба холма и внимательно осмотрев каждый метр земли, они не обнаружили никаких следов прохождения таинственного состава. До палатки шли молча. Через пару минут Вовка взобрался на спину Стасу, и тот смиренно нес его до палатки, отрабатывая «одно желание». Закон есть закон.

ИТАЛИЯ, 14 июля 1911 года

Поезд шел со скоростью около тридцати километров в час, чтобы дать пассажирам возможность оглядеть окрестности. А вокруг было на что посмотреть... К пассажирам давно пришло ощущение общности, причастности к знаменательному событию. Тем более что пассажиров было не так уж много.

Люди старшего поколения и более знатных родов все еще оставались на недосягаемой для общения высоте. Остальные же пассажиры, те, кто не отличался аристократическим происхождением, и, тем более, молодые студенты, давно уже запросто общались между собой.

Антонио Риттондини многих созвал в свое купе, выставив на столик огромную бутыль вина, сыр и слегка подсушенную тёмно-красную ветчину.

— Антонио, ты гений! — восхищались новые друзья, налегая на выпивку и закуску. — А что ты еще умеешь?

— Я? — удивился Антонио. — Да всё! Да я пою как тенор Бонифорти!

Это заявление встретило дружный хохот как старых друзей, так и новых знакомых.

— Браво-браво! — раздалось вокруг.

— Антонио, спой!

— Просим! Дорогой!

— Не стесняйся!

— Нет-нет, — отмахивался Антонио. — Ну что вы! Здесь, и без концертмейстера...

Холеная женская ручка легла на его предплечье.

— Вы ведь не откажете даме? — спросила молодая белокурая женщина. Антонио и не заметил, когда это она села рядом с ним. Ведь до сих пор на этом месте сидел весельчак Бруно...

Но раздумывать было некогда — сидящая рядом дама была сказочно хороша. Антонио скользнул по незнакомке глазами, невольно останавливая взгляд на совершенных деталях ее фигуры.

— Ну, разве что ради вас... — смущенно проговорил он. — Правда, я не знаю вашего имени.

— Меня зовут Анна. Анна Джильи. Я еду в первом вагоне. А к вам зашла на вашу вечеринку. Можно?

Со всех сторон раздалось:

— Конечно! Какие могут быть возражения!

— Почтём за честь!

— И потом... — добавила гостья, — мне очень нравится имя Антонио. Так сложилось.

— Первый вагон — это ведь сплошные купе-люкс! — шепнула хохотушка Франческа добродушному увальню Паоло. — Говорят, там даже настоящая ванна есть!

— Ну и что? — спросил тот.

— Как что! — вспыхнула Франческа. — Там же сплошная знать!

— А что бы вы хотели услышать? — спросил Антонио, польщенный столь неожиданным признанием очаровательной незнакомки.

— То, что вы сами готовы нам предложить, — светским тоном ответила красотка.

Все, сидящие и стоящие в купе, с интересом наблюдали за их диалогом.

— Может, Верди? — неуверенно спросил Антонио. — Например, «Va, pensiero...» Так, чтобы все подпели.

— Прошу вас, — царственно улыбнулась собеседница.

Антонио прокашлялся, направил взгляд в угол купе и запел:

— Va, pensiero sull'ali dora-a-a-te... (СНОСКА: «Лети мысль на золотых крыльях...» — итал.) — голос его был звучным, с красивым бархатным тембром.

— ...Va ti posa sui clivi e sui colli... (СНОСКА: «Над холмами и над долинами», — итал.) — воодушевленно и стройно подхватили все.

Этот знаменитый «Хор пленных евреев» из оперы «Навуходоносор» вот уже много лет считался неофициальным гимном Италии.

Паоло принялся энергично дирижировать. Вскоре к поющим подтянулись из других купе. Каждый, кто стучался в дверь, получал в свою чашку или стакан порцию вина из неиссякаемой бутылки Антонио и по кусочку сыра и ветчины.

Марио Джулиани распевал вместе со всеми, но при этом не забывал поглядывать в окно, вперед по ходу поезда. Он с нетерпением ждал появления тоннеля. Именно перед въездом в него он собирался поразить попутчиков своим розыгрышем. Тоннель этот был построен совсем недавно, но уже успел произвести газетную сенсацию, поскольку получился одним из самых длинных в мире. Шутка ли — целый километр внутри горы! Наконец, за поворотом показалось круглое жерло, в которое упирались четыре блестящие нитки рельсов. Марио поднялся и, тихонько извинившись, стал пробираться к выходу.

— Ты куда? — крикнул Марко вслед приятелю, уходящему в сторону своего купе.

— Сейчас вернусь, — ответил Марио, — я же обещал сюрприз.

Дверь купе захлопнулась за его спиной.

— Del Giordano-o le rive-e salu-u-ta... — приглушенно доносилось из-за двери. (СНОСКА: «Поклонись берегам Иордана...» — итал.)

Проводник, невольно подпевая стихийному хору, прошел от начала вагона в конец, зажигая на ходу изящные керосиновые светильники на стенах.

Марио достал из-под кожаного диванчика плетеный сундучок и резким движением откинул крышку. В сундучке лежал палисандровый ларец. Золотые углы и накладки тускло блестели в полумраке купе. Непонятно от чего, но по телу Марио пробежал неприятный холодок. На мгновение он испугался, но через мгновение уже улыбнулся предвкушению эффекта от шутки, что собирался проделать. Не вынимая ларца, Марио повернул в замке маленьким ключом, поднял крышку, дождался пока поднимется механическая подставка и осторожно взял череп. Странно — он показался Марио неожиданно теплым. По купе прошелся легкий ветерок. Дернулись занавески на окнах. Недовольно колыхнулось пламя внутри стеклянной колбы керосиновой лампы. Молодой студент еще раз подивился легкому чувству незнакомого страха, и в предвкушении успеха своей проделки вышел из купе.

— ...Arpa d'or dei fatidi-i-ci va-a-ti... (СНОСКА: «Золотая арфа наших пророков...» — итал.) — многоголосно и стройно скандировали гости Антонио.

Поезд вошел в тоннель. Вагон погрузился в голубоватый полумрак, по стенам заплясали трепетные отблески света от керосиновых ламп. Марио шел медленно, со зловещей улыбкой на лице. Перед собой на вытянутой руке он нес череп, сокрытый до поры до времени парчовой тканью.

— Ну что, все поете? — замогильным голосом проговорил Марио. — Сейчас я покажу вам пленных евреев с Захарией во главе!

Пение прекратилось, пассажиры с застывшими улыбками на лицах на время замерли, в ожидании, что же будет дальше.

— Ты чего это Марио? — недовольно спросил Антонио, прерванный в апогее певческого удовольствия.

Марио не ответил. Выдержав небольшую паузу, он сорвал прочь покрывало с руки. Все вздрогнули, женщины и девушки вскрикнули.

— Что это? Черт побери, что это такое? — раздалось в купе.

— Мне страшно!.. Мне страшно!!!

— Помогите! Кто ни будь, помогите!!!

— А-а-а!!!...

Марио не сразу понял, что причина этих криков вовсе не его проделка. В соседнем купе раздался душераздирающий женский визг. Марио вздрогнул и посмотрел на череп в своей руке, затем оглянулся вокруг. Легкий, какой-то молочный, туман постепенно заливал все окружающее пространство. Марио вдруг почувствовал, что непонятный страх, который слегка «пощекотал» его в купе, вдруг навалился душной и липкой волной. Дышать становилось всё труднее.

Туман сгущался. В какой-то момент Марио посмотрел на свою левую руку — ему показалось, что она стала влажной и липкой. В соседних купе слышались истошные вопли — и мужские, и женские. Антонио сидел неподвижно, глядя остекленевшим взглядом в угол купе. Губы его беззвучно двигались, словно повторяя слова прерванного хора из оперы Верди. Сидящая рядом с ним незнакомая красивая дама, словно в помешательстве, закатила глаза и внезапно зашлась каким-то душераздирающим истерическим хохотом, породившим новую волну ужаса — пассажиры бросились врассыпную из купе Антонио и страшный смех катился за ними, настигая даже в дальних концах вагона. Марио едва увернулся, чтобы его не сбили с ног. Наполовину опустевшая бутыль с вином опрокинулась — красная струя из нее почему-то не хлынула на пол, а потекла медленно, словно загустевшая кровь. Непонятная сила раскачивала вагон из стороны в сторону, пассажиры метались по всему поезду и кричали от охватившей их необъяснимой паники. Их крики смешивались с душераздирающим хохотом белокурой незнакомки из оставленного купе.

Туман вокруг становился все более густым. Теперь он уже стекал по лицам и собирался на одежде. Марио вбежал в свое купе и положил череп на стол. Он метнулся к двери, чтобы бежать к Донателле, но вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. С дрожащими от страха губами Марио медленно повернулся. Череп смотрел прямо на него. В пустых глазницах было темно, но за этой темнотой угадывалось НЕЧТО, нацеленное прямо на Марио. Оно звало и притягивало. Оно что-то обещало и пугало одновременно... Марио сделал еще один шаг, но тут порыв ветра ударил в липкое от белого тумана лицо и в ушах появился чудовищный шум. Марио пронзил отчаянный ужас.

— А-а-а-а-а-а-а!!! — закричал он, упав на колени и зажимая уши руками.

Несколько секунд он пробыл так, согнувшись и покачиваясь из стороны в сторону. Затем резко встал и отскочил к двери, ударившись об нее спиной. В почти непроницаемом тумане Марио вдруг ясно увидел нацеленные на него пустые глазницы и почувствовал таящуюся в них бездну. До его слуха долетел непрекращающийся хохот повредившейся в уме красотки из купе Антонио. Шум в ушах усилился.

Не помня себя от страха, Марио нащупал ручку, открыл дверь и вывалился в коридор. Коридор был пуст, но Марио этого не видел — липкий туман застилал глаза. Он шел, зажимая уши руками. Раскачивающийся вагон кидал его от одной стены к другой.

Очутившись в тамбуре, Марио повернулся влево, протянул руки вперед и нащупал дверь вагона. Найдя ручку, он повернул ее и почувствовал, что дверь открылась. Вагон в очередной раз качнуло и тело Марио, не найдя опоры, провалилось в пустоту.

Упав на гравий, Марио прокатился по нему несколько метров и затих, скорчившись от боли и ужаса.

Кто-то тронул его за плечо, потом подхватил и поволок. Волна чудовищного страха постепенно сходила на нет. Марио открыл глаза. Тащивший его оказался проводником в изрядно потрепанной форменной одежде. Вскоре он выбился из сил и усадил Марио на гравии неподалеку от входа в тоннель. Молочно-белый туман постепенно рассеивался. Проводник сел рядом на гудящую рельсу.

Оба они посмотрели вслед поезду — мерно отстукивая на стыках, он уходил все дальше, скрываясь во мраке туннеля и в густом молочном тумане. Огни последнего вагона прощально мигнули и пропали из виду. Только стук колес, все удаляясь, напоминал об уходящем составе. Вскоре стих и он.

РОССИЯ. 1992 год

Максим приехал только к вечеру. Он был местным, жил в Старом Кургане — небольшом городке в тридцати двух километрах от места раскопок. С Виктором Ивановичем он был давно знаком — первый раз они встретились в Гамбурге, на международном семинаре по археологии. Потом вместе участвовали в раскопках у Черного моря — в Турции, в Болгарии... А теперь общими усилиями искали в степях древние капища друидов, неизвестно каким образом оказавшихся в этой части Европы.

— Ты где пропадал? — в задумчивости спросил Виктор Иванович.

— Колесо пробил, — возбужденно ответил Максим. — Представляете, в степи на гвоздь напоролся. Бывает же такое…

— Бывает и не такое, — пробормотал Стас, доставая бутылку пива из походного холодильника.

Вовка помог перенести из машины продукты и, поставив в палатку последнюю коробку, упал на свою раскладушку. Стас продолжал пить пиво и попутно просматривал свежие газеты, привезенные Максимом.

— Что-то вы невеселые, — сказал Максим. — И Вовка какой-то угрюмый.

— Яму не там копал, — пояснил Стас. — Ошиблись мы с тобой на триста двадцать метров. С хвостиком...

Стас вдруг напрягся и отставил бутылку с пивом в сторону. Его взгляд впился в одну из статей. Пробежав ее до конца, он передал газету Виктору Ивановичу. Тот молча принял ее и погрузился в предложенное чтиво.

— Дела, — сокрушенно сказал Максим. — Вовка, наверное, обиделся.

— Да уж не обрадовался, — все так же задумчиво сказал Стас. Он поднялся и с почти пустой бутылкой начал прохаживаться по палатке.

— Ну не из-за этого же вы такие задумчивые, — сделал вывод Максим. — Что случилось-то?

Начальник археологической экспедиции слегка встряхнул газету, похрустел ею, сложил пополам и прочел:

«Удивительный феномен мировой железнодорожной сети — «поезд-призрак», периодически возникающий на разных ее участках. О нем говорят и пишут не первый год. Тем не менее, напомним, о чем идет речь: в 1911 году трехвагонный туристический состав покинул римский вокзал, вошел в сверхдлинный горный тоннель в Ломбардии и... бесследно исчез.

Двое из ста шести пассажиров сумели выпрыгнуть из вагона перед самым исчезновением поезда и впоследствии поведали следующее: при въезде в тоннель поезд попал в облако молочно-белого тумана, который с каждой секундой становился все более вязким. При этом всех пассажиров охватило чувство страха, близкое к панике. Тоннель впоследствии тщательно обследовали, но даже копоти от паровозного дыма на его сводах не было обнаружено. Через несколько лет вход в тоннель замуровали, а во время 2-й мировой войны в него попала американская авиабомба…

Правда, спустя годы, выяснилось, что злополучный поезд прошел и снова исчез там, где никто не ожидал его встретить — в столице Мексики. В тот же период были обнародованы записки известного мексиканского психиатра Энрико Перейра о том, как однажды в Мехико появились 104 (!) итальянца, сразу попавшие в психиатрическую лечебницу, т.к. утверждали, что прибыли в Мехико из Рима на… поезде.

Загадка заключалась в том, что записки Перейра были сделаны в 40х годах XIX века! Этот факт навел некоторых исследователей на мысль о том, что поезд каким-то образом прошел еще и сквозь Время...»

Максим помолчал несколько секунд в нерешительности и высказался:

— Ну и при чем здесь это фуфло?

Стас остановился, посмотрел а часы, поднял взгляд и ответил:

— Сорок минут назад этот поезд был здесь.

Максим несколько секунд переваривал услышанное, потом ответил с улыбкой уставшего от жизни психиатра.

— Стасик, ты, наверное, перетрудился сегодня. Устал, когда яму копал, да?

— Устал сегодня Вовка. Это он копал яму. А поезд мы видели втроем.

Максим с недоверием смотрел на Стаса, а потом перевел взгляд на Виктора Ивановича. Тот подтверждающе кивнул головой.

— Ерунда какая-то, — сказал Максим. — «Поезд-призрак»… да и откуда в степи рельсы? Я читал об этой легенде. Эта штука, говорят, раньше тоже появлялась, но только на железных дорогах. А вот чтобы в степи… по траве.

В руках Виктора Ивановича появилась раздавленная фляга. Он коротким, резким движением бросил ее в Максима.

Тот поймал флягу и принялся непонимающе разглядывать.

— Ее переехала наша коллективная галлюцинация, — пояснил Стас.

Максим посмотрел на Стаса, на Вовку, затем снова перевел взгляд на расплющенную флягу.

— Вот, тут еще написано, — Виктор Иванович хрустнул газетой:

...Этим явлением заинтересовались многие исследователи «непознанного» во всем мире. В некоторых странах на изучение железнодорожного феномена даже были выделены бюджетные средства, организованы исследовательские лаборатории. Однако же, сколько-нибудь ощутимых результатов получить не удалось. Железнодорожный фантом по-прежнему появляется в разных участках земного шара. Единственный вывод, к которому приходят все исследователи, когда-либо занимавшиеся этой проблемой, состоит в том, что в появлении «Поезда-призрака» есть определенная закономерность: он всегда проходит по железнодорожному полотну — то есть либо по уже существующей железной дороге, либо там, где рельсы были проложены в прошлом, а теперь сняты. Или же в тех местах, где рельсы будут проложены в будущем...

— Я знаю вас много лет, — сказал Максим. — И вы еще ни разу не произвели на меня впечатление идиотов. Так что, хоть и с трудом, но я начинаю верить в ваш рассказ. Кстати, в этой же газете, в передовице, написано, что через степь скоро будет построена прямая железнодорожная ветка, которая соединит Старый Курган с Юго-западной железнодорожной сетью.

— Ну, вот вам и дорога в будущем, — сказал Виктор Иванович. — Как ученый-практик, я с большим сомнением отношусь к существованию этого поезда. Но как человек в здравом уме и твердой памяти, готов подписаться под каждым словом этой статьи. Потому что видел поезд-фантом собственными глазами.

Виктор Иванович замолчал и после небольшого размышления вышел из палатки. День клонился к вечеру.

«Странно все... — думал Виктор Иванович. — Свидетелем такого становятся раз в сто лет, да и то далеко не все. Я столько повидал в жизни, но понятия не имею, как на все это реагировать...».

Стас с Максмом сделали новые расчеты и ушли в степь делать новую разметку для раскопок. Завтра они сами возьмутся за лопаты. И, конечно же, Вовка будет ходить по краю шурфа и издевательски давать советы — как копать, куда бросать. А Стас с Максимом через какое-то время начнут наигранно сердиться и обещать надрать ему уши, если он сейчас же не уйдет. Вовка, конечно же, не уйдет. Он будет продолжать экзекуцию виновных в такой большой ошибке. Но, с другой стороны, если бы Стас с Максимом не ошиблись, и он не выкопал этот ненужный шурф, стали бы они свидетелями столь загадочного явления, как «Летучий Итальянец»? Кто знает...

МАЛОРОССИЯ 1857 год

— Плоха будет осень, ой плоха... — привычно скривилась бабка Кривуха.

Ее на деревне так и звали — Кривуха. Была она низкорослой, крючконосой, действительно кривой на один глаз. Голова ее всегда мелко тряслась. Когда она разговаривала, во рту был виден только один зуб-клык — большёй и жёлтый. Старики поговаривали, что она — ведьма, но молодые им почти не верили.

— Зальет нас всех... — продолжала Кривуха. — Не к добру все... Прютили чернокнижника, вот и покарает нас Бог.

— Да брось ты, Кривуха! — раздался слева глуховатый голос. — Не чернокнижник он. А так... у панов, сама ведь знаешь, свои причуды.

Наступившая ночь принесла с запада тяжелые свинцовые тучи. К утру полил нудный монотонный дождь. Жители выходили из своих домов, смотрели на небо, досадно сплевывали и вздыхали:

— Кривуха-то, как знала...

— Небойсь, сама и зробыла, ведьмака проклята!..

Последнее, впрочем, говорилось без подобающей таким вердиктам злобы.

Приземистые мазанки забытой Богом малороссийской деревеньки смотрели на мир мутными глазницами покосившихся окон. Дожди здесь не любили. А уж осенью — и подавно. Как зарядит, так считай целую неделю ни одного сухого дня — дороги размоет, до города и не доехать.

Однако на третий день, к удивлению старожилов, дождь кончился. Ранним утром заскрипели ворота — жители выгоняли коров попастись остатками травы.

Свист кнута разрывал глухой туман и наполнял собой рассветную тишину. Наконец, рассвело. На колокольне стоящей на невысоком холме кладбищенской церквушки грустно ударил колокол, созывая прихожан к тихой деревенской литургии.

Около полудня из широких, покосившихся от времени ворот обветшавшей панской усадьбы вышла тощая, серая в яблоках лошаденка, запряженная в телегу. С трудом преодолевая размытую дождем дорогу, она вышла на широкую тропу, ведущую к старому кладбищу на холме. На телеге покоился дорогой дубовый гроб, обитый позументом, украшенный металлическими углами и бронзовыми ручками по краям.

Под уздцы лошаденку вел низенький мужичок в распахнутом овечьем полушубке. За телегой, тяжело ступая, двигалась Кривуха — завсегдатай всех деревенских похорон — а за ней еще с десяток человек. Среди них была высокая женщина с узким печальным лицом. Она вела за руку светловолосого мальчика лет двенадцати отроду. Мальчик то и дело косился на телегу — в его взгляде выражались любопытство и страх. Несильный, но безотчетный.

На протяжении всего пути никто не разговаривал. Слышались только приглушенные вздохи, да негромкие покрикивания мужичка, который то и дело тпрукал кобылку, направляя на нужный путь. Мальчик тоже молчал, понимая, что сейчас не время для разговоров — не гоже попусту болтать, когда хоронят человека.

Поднявшись на холм, процессия прошла вдоль невысокого забора и остановилась возле открытых ворот кладбища. Четыре мужика подошли к телеге, набожно перекрестились, подняли гроб и осторожно понесли его на плечах мимо неровных рядов крестов к свежевырытой могиле. Люди, шедшие за лошадью, последовали за ними. Возле могилы мужики поставили гроб на две круглые табуретки, отряхнули руки, снова перекрестились и отошли в сторону. Подошедшие люди остановились неподалеку, но подходить близко к могиле не стали.

На тропинке, ведущей от храма показались нестарый священник, трое певчих и невысокий лысоватый алтарник. В руках у последнего слегка дымилось блестящее бронзовое кадило.

— Батюшка, отец Василий, благословите... — послышалось из толпы.

— Бог благословит, — негромко отвечал священник, перекрестив людей и открывая потертый требник.

— Благословен Бо-ог на-а-аш... — нараспев провозгласил он. — Всегда-а, ныне и присно, и во веки веко-ов...

— А-ами-инь... — не очень стройно протянули певчие.

Все, кто стоял на кладбище, перекрестились. Мальчик отпустил руку матери и тоже перекрестился. Вскоре его внимание переключилось на окружающий пейзаж — взгляд начал блуждать по крестам и памятникам на могилах, по тускло блестевшему за деревьями куполу кладбищенской церкви. Он почти не вслушивался в печальные строки чина отпевания.

— Блажени непорочнии в путь… — провозглашал отец Василий.

— Помяни, Господи душу усопшего раба Твоего… — привычно вторили ему певчие.

Пришедшие на кладбище чуть склонили головы.

— Ходящи в законе Господни-и…

— А почему гроб-то закрытый? — тихонько спросил только что подошедший кладбищенский сторож.

— …помяни, Господи душу усопшего раба Твоего…

— Говорят, ему голову отсекли, — послышался хрипловатый голос Кривухи. — На второй день, как преставился.

Сторож испуганно перекрестился и сделал шаг назад. Все долгое время стояли молча, лишь вздыхая и крестясь вместе с отцом Василием и певчими.

— … в месте светле, в месте злачне, в месте покойне… — продолжал распевать священник.

— А не брешешь, Кривуха? — неожиданно спросил низкорослый старик с редкой бороденкой. — Тебе-то откуда ведомо?

— …отнюдо же отбеже болезнь, печаль и воздыхание, всякое согрешение, содеянное им…

— Откуда надо, оттуда и ведомо! — обиделась Кривуха.

— Да, говорят... — ответил сбоку чей-то негромкий голос.

— Во блаженном Успении вечный поко-ой, — провозгласил батюшка. — Пода-аждь, Господи, усопшему рабу Твоему Александру-у, и сотвори ему вечную па-а-мя-ать.

— Ве-е-ечная па-а-мя-ать... — затянули певчие. Из толпы им тихонько подпевали.

— А чего ж не в храме-то отпевают? — вновь спросил сторож.

— Владыка, говорят, не благословил, — последовал ответ.

— Грехи наша… — сторож сокрушенно покачал головой и снова перекрестился.

— …души их во благих водворя-ятся…. — сосредоточенно выводил священник.

— Да что голову-то, — вмешался третий мужик с одутловатым сизым лицом, — его ж небось только осиновым колом убить можно. Да, Кривуха?

— Истинно так, истинно... — странно запричитала бабка, мелко тряся головой. — Негоже гнать коня вперёд, если наткнулся на его же следы…

Наконец, певчие трижды пропели «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас...» — отпевание кончилось. Отец Василий благословил подошедших к нему прихожан и в сопровождении певчих и алтарника двинулся к кладбищенской церквушке.

Мужик в полушубке вернулся к телеге и принес вожжи.

— Он чай не упырь, что его колом-то протыкать, — сердито сказал он, повернувшись к Кривухе.

— А кто же он?

— А Бог его знает… Родился-то здесь, потом в город уехал. Писатель говорят, был известный, сочинитель. В Москве жил. А боле ничего не знаю.

— Так чего ж не в Москве хоронют-то? — спросил сизоликий мужик.

— Воля его последняя была, чтоб на родине стало быть погребли.

Четыре мужика приподняли гроб на вожжах и перенесли к могиле. На какое-то время он, покачиваясь, завис на над ямой, а затем медленно стал опускаться вниз. Внезапно у одного из мужиков сорвалась вожжа. Никто не успел и глазом моргнуть, как он с криком отскочил от могилы, потирая правую руку, словно от ожога. Гроб накренился и ухнул вниз. Раздался громкий удар, вспугнувший стаю воронов, облюбовавших невысокое дерево на соседней могиле — с громким карканьем они поднялись в воздух и принялись описывать круги над кладбищем. Толпа ахнула.

— Отмучился, горемышный, — проговорила Кривуха. — Вона как земля-то его к себе притянула.

Ей никто не ответил. Из-под гроба вытащили вожжи. Каждый, из стоящих на кладбище, по очереди подошел к могиле и бросил в нее горсть земли. Толпа постепенно рассеивалась. Вскоре у могилы остались только два могильщика, которые принялись молча и споро заваливать яму сырыми комьями земли.

— Мама, а зачем ему голову отрубили? — спросил мальчик, тронув высокую женщину за рукав.

— Не знаю, сынок, — ответила мать, поворачиваясь лицом к храму и осеняя себя крестным знамением. — Может, и не отрубили вовсе. Мало ли чего люди болтают.

РОССИЯ. 1992 год

Ночь нехотя опускалась на маленький городишко. Сумерки сгущались неторопливо, будто сомневаясь. Виктор Иванович, Максим, Стас и Вовка стояли на перроне вокзала, скупо освещаемого тусклыми желтыми фонарями. Вокзал был практически пуст, а на перроне народу не было вовсе. Над рельсами стелился легкий туман.

Виктор Иванович молча курил. Поезд на Москву задерживался на пятьдесят минут. Ночь была теплой и археологи решили не ходить в зал ожидания, а остаться на перроне.

— Ну что же, — сказал Максим. — Как говорится, мой дом — ваш дом. Приезжайте чаще.

— Спасибо, Макс, — ответил Виктор Иванович. — На следующий год обязательно приедем. А, Вовка? На следующий год поедешь с нами?

— Поеду, — ответил Вовка с плохо скрываемой улыбкой. — Если возьмете.

— Ну-у-у… — протянул Стас. — Если будешь землю копать, отчего же не взять.

Археологи хохотнули неровным хором.

— Злой ты, Стас! — обиделся Вовка. — Говорят, что все очкарики добрые, а ты злой.

— Я не злой, — с улыбкой ответил Стас. — Я дальновидный. А очки я скоро сниму. У меня ведь операция в клинике Федорова.

— Не бойся, Вовка. Не заставит он тебя землю копать, — успокоил мальчишку Максим. — И в следующий раз обязательно клад найдешь. Только ты ведь теперь знаешь, что в археологии клад — это не только золото.

— Знаю, — сказал Вовка. — Иногда полугнилая дощечка гораздо ценнее для науки, чем жемчужное ожерелье.

— Какой хороший мальчик растет, — улыбнулся Виктор Иванович.

— Весь в папу, — подметил Стас.

— Ну, тогда дай своему ребенку золотой, — сказал Вовка. — А он на него газировки купит.

Папа залез в карман брюк и достал купюру. Сын взял ее и побежал к зданию вокзала.

— Вовка, магазин на втором этаже, — крикнул Максим. — Как поднимешься по лестнице, сразу направо.

Мальчик скрылся в здании вокзала. Археологи продолжали беседовать, обсуждая перспективы новых раскопок. До поезда на Москву оставалось тридцать пять минут.

— Ну что же, — сказал Максим. — Теперь мы точно знаем, что случайно осевшие здесь друиды делали капища гораздо южнее.

— Или восточнее, — уточнил Стас. — Вряд ли они хоронили соплеменников так близко — это могли бы обнаружить.

Только сейчас Стас заметил, что Виктор Иванович смотрит куда-то сквозь Максима. Смотрит так напряженно, как будто пытается прислушаться к чему-то в этой ночной тишине.

— Виктор Иваныч, — окликнул его Стас. — Бо-осс...

— Да?.. — как-то отрешенно отозвался Виктор.

— Что-то случилось?

— Нет, но…

— Что «но»? — спросил Максим.

— Вы ничего не слышите? — спросил Виктор Иванович.

В этот момент откуда-то слева раздался протяжный гудок. Через мгновение из тумана с шумом выехал маневровый тепловоз.

— Обыкновенный толкач, — ответил Стас.

— Нет, до этого.

— Ничего особенного, — подтвердил Максим. — Обычные вокзальные звуки.

— Да нет же! — с досадой махнул рукой Виктор Иванович.

Маневровый тепловоз проехал, грохоча, и исчез в тумане. Шум стих. Виктор поднял палец.

— Слышите?

— Что? — спросил Максим.

— Прислушайся, Стас! — настаивал Виктор.

Стас искренне мобилизовал весь свой слух.

— Ну же!

— Что «ну»? Ну поезд идет где-то рядом. Это нормально, мы на вокзале, а не в аэропорту!

— Звук, Стас. Слушай звук! Слышишь?

— Что именно? — искренне не понимал Стас.

— Черт возьми, он точно такой же, как тогда, в степи!

Виктор отстранил Максима в сторону и двинулся к краю перрона. Его собеседники в недоумении смотрели на своего научного руководителя. Стас удвоил слуховые усилия и оцепенел — перестук колес на рельсах был обычным, но ржавые звуки давно не смазываемых механизмов показались ему поразительно знакомым. Да еще эти характерные «чухи»…

Стас подошел к Виктору Ивановичу. Тот стоял у самого края перрона и всматривался, даже, скорее, вслушивался в туманную даль. Глаза его постепенно заволакивала мутная пелена.

— Планеты сошлись... — пробормотал начальник экспедиции каким-то незнакомым, низким голосом. — Триста лет... Триста лет — за одно мгновение слияния в точке Философского Камня...

— Что?! — испугался Стас.

Виктор Иванович не шевелился. Глаза его наполнялись какой-то неземной тоской — казалось, он не видел ничего, кроме того, что было открыто в данный момент его внутреннему взору.

— Виктор! — громко сказал Максим.

— Гиперборейская амальгама... — глухо произнес Виктор Иванович. — Они вернулись... Зеркало... Боже, как глупо!..

— Что глупо?!! — в ужасе крикнул Стас. — Что с ва...

Он не успел договорить — справа из легкой дымки медленно выкатился паровоз. Как и в первый раз, он был очень старым и тянул за собой несколько вагонов. Шторы в них были наглухо задернуты, дверцы кое-где открыты. Стас шарахнулся от края платформы, Виктор Иванович остался стоять на месте. По рельсам, ржаво громыхая на стыках, шел поезд-призрак. Когда с ними поравнялся паровоз, археологи заметили, что в нем нет машиниста. Еще через несколько секунд поезд остановился. Паровоз выпустил облако пара.

— А я, мужики, признаться, вам до сих пор так и не верил, — ошарашено сказал Максим. — Теперь сам все вижу. Красавец, ничего не скажешь.

— Макс, что с ним? — коротко спросил Стас.

— Понятия не имею... — растерянно ответил Максим, тронув начальника за плечо. — Виктор Иванович!

Поезд стоял в конце перрона, мерно пофыркивая паром. Задник последнего вагона казался каким-то заиндевелым, словно старый склеп.

— Виктор Иванович, а не для киносъемок ли привезли сюда этот... реквизит, — из последних сил усомнился Стас.

— А вот это тоже для киносъемок? — Максим указал куда-то вниз.

Стас не поверил своим глазам — рельсовая колея была не десяток сантиметров шире «размаха колес» поезда, как он мысленно окрестил ширину колесной пары. Колеса как бы висели в пустом пространстве между рельсами.

Виктор вдруг дернулся и повернул голову к Стасу. Глаза его на мгновение прояснились.

— Стас! Если что, довези Вовку до дома.

— Иваныч, ты что? Не дури! — Стаса охватил ужас. — Остановись!

— Я должен Стас! Я должен, — горячо ответил Виктор, почему-то закатывая глаза. — Это зов... Сейчас или никогда! Тысячи людей гоняются за этим «Летучим Итальянцем» с одной лишь целью — хотя бы увидеть его. А я могу в него войти. Понимаешь? Я могу! Потому что вот он — стоит передо мной! Вот он! Он мой!

— Если вообще в него можно войти, — пробормотал Максим, на всякий случай обхватив запястье начальника. — Виктор, это же фантом! Его нет! Да что с тобой!!

— Вот сейчас и узнаем, — подвел черту Виктор.

Паровоз устало вздохнул, поезд дернулся, лязгнул сцепами вагонов и медленно начал движение.

— Прощаться не будем, ни к чему. Стас. Я на тебя надеюсь.

— Нет!.. — только и смог вымолвить Стас, глядя в снова странно помутневшие глаза Виктора Ивановича. — Нет!

Поезд набирал скорость. Виктор, вдруг отдернул руку, высвобождая запястье из пальцев Максима, и как заправский спринтер, рванул с места. Вовка, вышедшей из здания вокзала, сильно удивился, когда увидел, что его отец куда-то бежит. Он хотел его окликнуть, но не смог — отец бежал за поездом. За тем самым «призраком», которого они видели в степи.

— Папа... — наконец выдавил из себя Вовка.

В эту секунду Виктор прыгнул на подножку последнего вагона. Не сумей этого сделать сейчас, то в следующее мгновение он уже не допрыгнул бы. Держась за поручни Виктор поднялся в вагон. Как только он скрылся из виду, тотчас за ним закрылась дверь вагона.

— Па-а-а-па-а!!! — протяжно крикнул Вовка и побежал в сторону уходящего поезда. Бутылки с «Байкалом» упали на асфальт и шипучие брызги вместе с осколками разлетелись в разные стороны.

Колеса монотонно отстукивали ритм. Через несколько секунд последний вагон скрылся в дымке.

— Папа-а... — выдохнул Вовка и опустился на асфальт.

Мерно постукивая, поезд удалялся и вскоре его звук совсем исчез. Вовка сидел на асфальте и смотрел в сторону, где только что исчез «поезд-призрак», унося в своем чреве отца. С путей грустно светил красные и синие огни. Вовка хотел заплакать, но слез не было.

МОСКВА, 1909 год

По Москве всегда ходило множество разных слухов. Одни из них основывались на полудостоверных фактах, о которых власти предпочитали умалчивать, другие представляли собой всевозможные легенды и вымыслы, которые придумывали люди, чтобы объяснить то, чему они не знали объяснения.

Вот уже несколько лет в городе поговаривали о том, что один очень богатый господин, известный покровитель театра и литературы, его сиятельство князь Георгий Сперанский коллекционирует черепа умерших великих писателей и актеров. Уже одно это способно было вселить в умы обывателя ужас в сочетании с любопытством. Но, послухам, этот коллекционер заполучил однажды в свою коллекцию голову знаменитого писателя Александра Кручинского, с судьбой и смертью которого были связаны сотни непонятных и необъяснимых происшествий. Его сочинения порой рассказывали такое, чего обычный человек, как казалось обывателю, не мог придумать, разве только он не заложил свою бессмертную душу дьяволу. Вдобавок ко всему, в Москве начали твориться странные вещи — в доме мецената происходили события, которые стоили рассудка почти десятку людей, находившихся у него в услужении. И, несмотря на то, что платил он щедро, мало кто из москвичей соглашался идти к нему на службу — пришлось выписывать кучера и повара из провинции.

Слухи об украденной когда-то голове писателя Кручинского, наконец, дошли до его внука Николая.

«Какой родственник сможет терпеть надругательство над останками своего предка?» — думал Николай. Он был полон решимости, но не имел никакого понятия, как ему поступить — как именно вернуть голову деда и захоронить ее по православному обряду.

Решение пришло неожиданно. Сегодня он просто придет и потребует вернуть то, что должно покоиться в земле, а не лежать в коллекции.

Мать знала о планах сына. Так же она знала что человек, который хранит у себя череп свекра-гения как реликвию, очень опасен и не щадит никого из тех, кто становится на его пути.

Николай ходил по комнате, готовясь через несколько минут выйти из дома, быть может, в последний раз, когда в дверь к нему постучали.

— Не заперто…

Вошла мать.

— Коленька, — умоляюще проговорила она. — Не ходи туда. Не надо.

Николай остановился.

— Кто-то должен остановить это. Кто-то должен!

— Я боюсь за тебя, сынок. Кучера князя Вяземского нашли с объеденным лицом. А ведь он только на секунду заглянул за приоткрытую дверь.

— Да, я слышал про то, что он рассказывал в трактире. Свечи, черепа, какие-то люди в черных балахонах…

— Съездим к отцу Антонию в монастырь, закажем по дедушке панихиду. Не ходи туда, у меня предчувствие плохое!

— Какую панихиду, маменька! Если и кости-то его не все отпеты, земле не преданы, да в игрищах бесовских участвуют!

— Ох, Господи. Я уж и молебен Спиридону Тримифунскому заказала. Он ведь что хочешь повернет, ежели помолиться с душой... — мать заплакала. — Чувствую, не послушаешь ты меня, все равно пойдешь.

— Пойду... Кто, если не я, сделает то, что должно?

Мать взяла себя в руки, утерла глаза платком.

— Ну что же, видно я не смогу тебя отговорить. Иди, коль решил. И храни тебя Господь.

Она перекрестила сына и поцеловала в лоб. Николай поцеловал мать, оделся и вышел из дома.

На улице было темно. Весна нехотя переползла в конец марта и под ногами вовсю хлюпала вода. Дом князя Сперанского стоял в некотором отдалении от улицы, испокон веку именуемой Солянкой. Его окружал высокий забор с массивными воротами. Окна первого этажа были забраны чугунными решетками Каслинского литья. Перед подъездом раскинулась клумба, которая сейчас была покрыта толстым слоем ноздреватого снега, но летом славилась одними из лучших цветов в городе.

Николай позвонил. За воротами послышался собачий лай, окрик, звон связки ключей. Небольшая калитка в воротах бесшумно отворилась. На пороге стоял дворецкий.

— Что вам угодно? — церемонно осведомился он.

— У меня срочное дело к его сиятельству князю Сперанскому, — ответил Николай.

— Как о вас доложить?

— Мое имя ничего не скажет господину Сперанскому. Доложите лишь, что я настаиваю на встрече. Скажите, что она в его же интересах.

Дворецкий отступил назад, жестом пригласил гостя войти. Они проследовали через двор и вошли в дом. Дворецкий попросил обождать и с легким поклоном удалился. В холле с большими венецианскими зеркалами журчал маленький фонтанчик. В дальнем углу стоял стол с двумя массивными кожаными креслами, рядом — большой кожаный диван. Ждать Николаю пришлось недолго — вошедший дворецкий сказал, что его ожидают, и проводил к хозяину.

Князь Георгий Модестович Сперанский, одетый в пестрый восточный халат, встретил гостя в своем кабинете, стоя возле камина с трубкой в руках. Он осмотрел незваного гостя, судя по выправке, морского офицера, и знаком приказал дворецкому удалиться. Что тот с поклоном не преминул сделать.

— Слушаю вас, сударь, — начал разговор хозяин дома. — Мне доложили, что у вас ко мне дело.

Николай, постояв несколько секунд в нерешительности, проглотил ком в горле и с небольшой дрожью, скорее от волнения, нежели от испуга, заговорил о цели своего позднего визита.

— Ваше сиятельство, — начал он. — Я пришел к вам в столь поздний час, чтобы забрать то, что по праву вам не принадлежит. Думаю, что вы уже сами поняли это. И если вы не соблаговолите прислушаться к голосу разума…

Николай большими шагами направился к столу, на ходу перекладывая перчатки в левую руку, а правой доставая из-под овчинного полушубка револьвер.

— Здесь два патрона. Один для вас, другой для меня, — револьвер лег на стол, гулко стукнув о деревянную крышку. — Мне терять нечего. Выбор за вами. Встретить вам утром солнце или стать еще одним экспонатом вашей дьявольской коллекции.

Князь смотрел на револьвер таким же усталым и равнодушным взглядом, каким встретил позднего незваного гостя. Через несколько секунд он перевел взгляд обратно на молодого человека и, опустившись в кресло у камина, глубоко и с удовольствием затянулся трубкой. По комнате поплыл запах дорогого табака. Николай старался оставаться спокойным — он был готов к любому ответу.

— Мне шестьдесят пять лет, — спокойно проговорил меценат. — За свою жизнь я участвовал во многих рискованных авантюрах. Я вижу, что вы не шутите, но, поверьте, мне абсолютно плевать на ваши угрозы. Однако, прежде чем сказать вам: «Подите вон!», только из праздного любопытства я задам один вопрос. Что именно вы имели ввиду?

Николай посмотрел в спокойные глаза старика и понял, что испугать его не удастся.

— Череп Александра Кручинского.

Сперанский опустил глаза на левый рукав халата, затем медленно поднял их на гостя. От этого взгляда по спине Николая побежали мурашки.

— Почему вас интересует именно это? — с металлической интонацией спросил меценат.

— Я его внук.

В кабинете повисло тяжелое молчание, которое, как показалось Николаю, длилось целую вечность. В этой гнетущей тишине было слышно лишь как утробно стучат большие напольные часы и потрескивают свечи.

— Да. Вы правы. Я почти сразу понял, что совершил ошибку. Большую ошибку. В первую же ночь умерла моя собака. Она провыла всю ночь, как по близкому покойнику, а к утру издохла. Врач сказал, что у нее разорвалось сердце. Через сутки не стало моего кузена Анатоля. Он пустил пулю себе в висок... В той комнате, где после Обряда ненадолго остался череп вашего гениального дедушки. А потом... Много чего еще было потом. — Сперанский замолчал, словно обдумывая какое-то решение. Наконец он произнес: — И знаете, сударь, я, пожалуй, отдам вам то, что вы просите. Вопреки желанию тех, кто замешан в этой истории.

— Вы сказали «обряда»? — спросил Николай.

— Культ «Двенадцать Голов». Несколько лет мне пришлось пожить в Индии. У одного из местных народов есть поверье — разум после смерти не покидает тело дольше, чем душа. Душа выходит из тела сразу, а та сущность, что принято называть разумом, концентрируется в голове умершего. И дремлет там до поры. Жрецы этого народа научились использовать это свойство для своих мистических нужд. Но для достижения некой цели могут быть использованы только вместилища разума с весьма определенными характеристиками. Бывший обладатель черепа должен быть наделен недюжинным талантом в любой сфере, требующей приложения ума, и почти магнетической духовностью. После прохождения через Обряд Посвящения черепа становятся обладателями некой Незримой Силы... — Сперанский хрустнул пальцами. — Это трудно объяснить.

Он положил трубку в золотую пепельницу.

— Кто эти люди, что были с вами, когда всю эту чертовщину увидел кучер Вяземского?..

— Незачем вам это знать! — резко оборвал его меценат. — Я отдам то, что вы просите. Но вы уверены, что справитесь с той ответственностью, что берете на себя? Я спрашиваю об этом, потому что знаю, о чем говорю. Как вы намерены поступить, с тем, что сейчас получите у меня?

— Отвезу в Италию. Дедушка говорил, что Италия его вторая родина. Там череп захоронят по христианскому обряду.

Меценат молча поднялся и подошел к дубовому шкафу. Достав из кармана ключ, он повернул им в замочной скважине и открыл одну дверцу.

— Как бы там ни было, теперь это ваша ноша.

Палисандровый ларец с золотыми углами и накладками появился в руках мецената. Он повернулся и поставил его на стол. Кровь застыла в венах у Николая. Сердце медленно отстукивало ритм. Сперанский достал из складок халата тяжелую связку, отсоединил от нее маленький ключ и повернул им два оборота в замочной скважине ларца. Замок щелкнул. Крышка ларца откинулась. В закрытом кабинете прошелся ветерок — словно кто-то большой и невидимый тяжело вздохнул о непоправимой утрате. Пламя свечей дрогнуло и заколыхалось. В ушах у Николая появился легкий звон. Изнутри ларец был отделан черным бархатом. Послышалось тихое механическое жужжание и со дна ларца начала подниматься подставка, на которой покоился череп, украшенный лавровым венцом из золота. Николай смотрел не мигая.

— Зачем вам это нужно? — наконец смог выговорить он. — Вы задумали посоревноваться с дьяволом, собирая вместо душ головы умерших?

— Может быть и так.

— Но ради чего?!

Меценат усмехнулся.

— На этот вопрос ответил однажды ваш дедушка. Скучно, господа, жить! Скучно и неинтересно. А во что только не ввяжешься от скуки... Но плохо, когда невинное оккультное развлечение перерастает в служение.

— Служение?

— Служение, сударь мой, служение. И в зависимость.

— В зависимость от кого, черт побери! От Бога? От дьявола?

Сперанский грустно посмотрел на Николая. Глаза его старчески слезились.

— Вы молоды и безрассудны, голубчик. Вам еще только предстоит осознать всю трудность и тяжесть понятия «от кого»... И дай вам Бог успеть сделать все, что вы задумали. Забирайте ларец. И постарайтесь скорее воплотить ваш план с похоронами. Помните — этот череп уже не просто часть останков вашего деда.

— Я вас не понял, — Николай постарался произнести это как можно менее вызывающе.

— Череп, который вы сейчас унесете, уже прошел Обряд Посвящения. Теперь он — вместилище Незримой Силы и никто (слышите — никто!!) не знает, в какой момент этой силе настанет время освободиться, и что она повлечет за собой — чье-то счастье или конец света.

— Но у любого дела есть цель. Что вы собирались получить в конце всего этого?

— Я уже и так рассказал вам больше, чем достаточно. Мне придется ответить за то, что я отдал вам череп, равный которому теперь появится не раньше, чем через триста лет.

Меценат осторожно опустил крышку ларца и запер его на ключ. Затем он поднял ларец и вложил его в руки Николая. Николаю показалось, что на его плечи легла невыносимая тяжесть, хотя ларец был легким.

— Возьмите вот это, — Сперанский протянул Николаю венецианской парчи. — Заверните ларец.

Николай последовал совету. Потом еще раз посмотрел в глаза человека, которому все равно, с кем играть — с Богом или дьяволом, и пошел прочь из комнаты.

— Андрей! — крикнул меценат. В дверях появился здоровенный мужик. — Проводи гостя до ворот. Потом с братом зайдете ко мне. А вы, сударь…

Николай остановился возле двери и, обернувшись, посмотрел на Сперанского.

— Остерегайтесь людей со шрамом в левой части лица. Ото лба и до подбородка. — Меценат провел по лицу рукой сверху вниз.

Николай, ничего не ответив, поклонился и вышел из кабинета в сопровождении Андрея. Он весь был напряжен, как пружина, хотя и старался не подавать виду. И только лишь когда за спиной лязгнули засовы массивных ворот, он вздохнул с небольшим облегчением. Но ощущение легкости оказалось недолгим.

Николай шел по пустой улице. Краем глаза он заметил, как будто бы чья-то тень скользнула справа, вдоль домов. Внутри у него все обмерло, он резко обернулся. В трепетном свете газовых фонарей улица была пуста. Николай достал револьвер и спрятал под ларцом, поддерживая его снизу. Так он дошел до дома, постоянно оборачиваясь на шорохи и дуновения ветра. Ночные очертания деревьев, темные переулки, и даже безлюдность улиц — все вселяло тревогу. Дома он не лег в кровать, а просидел всю ночь в глубоком кожаном кресле с револьвером в руке. Главное было дотянуть до утра. Рано утром Николай должен был уехать из Москвы в Севастополь, а оттуда отплыть в Италию.

Сперанский тоже провел эту ночь не в постели. После ухода гостя он призвал Ивана и Андрея, двух братьев-близнецов, вот уже с десяток лет служивших у него. Братья были роста огромного и силы недюжинной. Они спокойно восприняли рассказ хозяина о возможной угрозе и его молчаливый приказ фактически перевести дом на осадное положение. После того, что братья повидали в Индии, вряд ли еще что-то могло по-настоящему напугать их.

Москва, 1992 год

— Что делать? Что делать, что делать, что делать??!

Этот извечный русский вопрос Юра задавал себе уже в сотый раз. И в сотый раз не находил на него ответа.

Другой столь же глубинный и актуальный вопрос — кто виноват — задавать было бессмысленно: виноваты были все.

Виноват был Советский Союз, так некстати развалившиеся, виновато было беспомощное правительство, даже хмурое небо за окном — и то было виновато! А уж эта сука главред был больше всех виноват. Хотя нет, — сказал себе Юра, — будем честными: больше всех виноват был сам Юра.

А началось все с того, что он нашел работу. Вернее, не так. Сначала он закончил журфак МГУ, затем развалился Советский Союз, а практически сразу после этого он нашел работу. С этого все и началось.

О, как он был наивен, приступая к работе журналиста! Теперь наступило иное время, радостно думал он, свобода слова, о которой совсем недавно можно было только мечтать, вот она, безудержная — пиши, о чем душа твоя пожелает. И он кинулся в работу. Он писал злые политические репортажи, пускался в смелые журналистские расследования, не гнушался клубничкой и живописал жизнь знаменитостей, игриво приоткрывая интимные подробности. Он не прочь был приврать красоты слога ради, но старался не перебарщивать.

Публике это нравилось. Публика — дура! Ей вообще нравится дурно пахнущее и с гнильцой. Юра это понял, а поняв, стал беззастенчиво пользоваться.

Тоска появилась не сразу. Сначала наступили усталость и ощущение пресыщенности. Юра отправился в отпуск, съездил на море. Это было дорого, но денег, слава Богу, хватало. Вернувшись же в Москву, он почувствовал, что идти на работу ему совсем не хочется. Однако он взял себя в руки, пришел в редакцию и честно попытался работать в прежнем ритме.

Получалось плохо. Юра чувствовал отвращение к делу, которым он занимался, к людям, о которых писал. Но ведь можно жить, превозмогая чувства брезгливости и тошноты. Некоторое время Юра превозмогал. И вскоре стало как будто легче. Юра стал воспринимать все гораздо проще. Мало ли, в конце концов, кто чем зарабатывает на жизнь. Ассенизаторы вот тоже не розами пахнут. Но ведь они необходимы обществу, без них никуда! Тошнота прошла, но наступила глубокая и безграничная апатия, в которую Юра погрузился как ложка в плотный кисель.

Юра сидел на кухне, вяло болтая ложкой в уже остывшем кофе, и воочию представляя себе беседу с Главным редактором «Московского Прометея» по поводу его, Юры, неумения найти в жизни таинственное, но реально существующее явление и раздуть из него хотя бы недолгую сенсацию. Предложенная Викой идея «поезда-призрака», якобы блуждающего по железным дорогам всего мира, конечно же, хороша, но о ней уже писано-переписано десятки раз! Когда Юра впервые прочитал в одной из центральных газет огромную, на весь разворот, статью «Призрак железных магистралей», то впал в некий профессиональный ступор. «Маразм. — Сказал себе Юра. — В особо крупных размерах». И постарался забыть о прочитанном как можно быстрее.

Но в последний год коллеги-журналисты как с цепи сорвались — не проходит и недели, чтобы какое-нибудь издание не упомянуло об очередном появлении железнодорожного фантома где-нибудь под Урюпинском. Причем свидетели все как на подбор «авторитетные» — то баба Серафима, вечнодежурная по какому-то заштатному переезду близ какого-то хутора, то полупьяный стрелочник дядя Петя… Конечно, с бодуна чего только не покажется, но из этого умудряются раздуть статью вроде той, из позавчерашней «Вечерки». Как ее… а, «Трехвагонный фантом в лабиринтах времени»! Более идиотского названия и придумать трудно, так ведь раскупаемость газеты подскочила чуть ли не вдвое!

— Мама! — закричал Юра истошно, — Мама, что мне делать?!

В кухню вошла мама. Она не удивилась вопросу, только грустно покачала седой головой и сказала:

— Жениться тебе надо, сынок…

— «Женился бы ты барин!» Есть такой неприличный анекдот. Не буду рассказывать.

— Да уж, лучше не надо, — согласилась мама.

— На ком жениться?

— Давай я познакомлю Тебя с дочкой Татьяны Викторовны из моего отдела?

— Мама! — патетично воскликнул Юра. — Не делайте мне смешно!

— Не ори на мать, — неуверенно сказала мама. — Очень приличное семейство. Папа — директор парикмахерской на Арбате...

— Спасибо, хоть не на Тверской — с проститутками.

— Юра! — Мама всплеснула руками. — В кого ты такой циник? В кого?!

— В кого?? — Переспросил Юра. — В Тебя!! А то ты слово проститутка впервые в жизни услыхала.

— Хам... — миролюбиво сказала мама.

— Ханжа... — с улыбкой ответил сын. — Ты бы лучше посоветовала, о чём писать. Мне сейчас нужна не просто статья, а нетленка, понимаешь! Нет-лен-ка! А я уже исписался.

— Ишь, Лев Толстой... Исписался он. Ну написал бы что-то о добром-вечном: природа, погода...

— Считай, что меня уже выгнали. Погода будет лётной.

Юра вновь предался невеселым мыслям. Слава Богу, что журналистская ксива дает право на неограниченное посещение спецфондов Российской Государственной библиотеки — «в девичестве» просто «Ленинки». Но и там все сводится к методу «пойди туда, не знаю куда». Консультанты уже стонут от одного только вида запросов типа «блуждающие призраки и мировая железнодорожная сеть». Эх, вот если бы самому увидеть этот идиотский поезд, да сделать репортаж, снабженный собственноручно отснятыми фотографиями. Скромно так указать: «Фото автора»... Но где искать то, в существовании чего сам не уверен? А, может, просто съездить на железнодорожный полигон под Щербинкой, наснимать там старых паровозов… небольшой компьютерный монтаж и готово дело.

— Так чего тебе не пишется-то? — спросила мама, и, взяв пульт, включила стоящий на подоконнике небольшой телевизор.

На полуслове в кухню ворвался замогильного тембра голос известного телекомментатора Доренкова: «…инственного поезда в разных точках планеты. Сегодня утром по каналам агентства «ИНТЕРФАКС» мы получили информацию о появлении трехвагонного железнодорожного фантома в тоннеле под Ла-Маншем».

Юра весь превратился в слух. Телеведущий тем временем продолжал: «Мы попросили прокомментировать этот феномен известного ученого-тополога, кандидата физико-математических наук, Ивана Александровича…»

— Ну надо же, ведь серьезный обозреватель, а мелет какую-то муру на лопате! — заметила мама, заглушив на мгновение телеведущего.

— Мама! Умоляю, дай послушать! Я из-за тебя фамилию пропустил! Как он сказал?

— Кто тебя сегодня покусал? — удивленно спросила она.

— Извини, — хоть и сдержанно, но все же недовольно проговорил Юра. — Просто я думал… Погоди-ка!

Мама налила себе чай и села за стол.

На экране возник мужчина лет сорока, классической «ученой» наружности: «Феномен, о котором идет речь, существует. Поезд образца начала двадцатого века, таинственным образом появляющийся в разных местах планеты, представляет собой зарегистрированное многими странами типичное явление из области топологических аномалий. Существуют фотографии и видеозаписи этого феномена, названного специалистами «НЖО» — неопознанный железнодорожный объект. Через две недели группа ученых-энтузиастов, которую я возглавляю, отправится в экспедицию на Украину, в город Белая Церковь Киевской области, где два месяца назад наблюдалось неоднократное прохождение подобного объекта по одному из заброшенных подъездных путей местного железобетонного комбината. В настоящий момент нам известно, что похожий по описаниям трехвагонный состав бесследно исчез в Италии летом 1911 года, о чем написали многие газеты того времени. В нашем распоряжении также имеется копия отчета итальянской комиссии, которая пыталась расследовать это исчезновение по горячим следам…».

Юра торопливо надел сандалии, схватил кожаную папку, проверил ее содержимое и, застегнув молнию, выскочил на улицу. Теперь он знал, в какой области нужно проводить поиск информации, чтобы найти прослушанную им фамилию ученого. А узнать по фамилии адрес-телефон не составит труда. Только бы ученый согласился взять его в свою экспедицию! Сегодня поиски будут целенаправленными, а не наугад, как прежде.

В переходе на станцию «Библиотека имени Ленина», как всегда в этот час, было не протолкнуться. На вопрос пассатижного вида тетки: «Куда прешь, дылда очкастая!», Юра добродушно ответил: «Мадам, Вы все равно не поверите». Выслушав спиной ответный вопль: «Интеллигенция-я!…» Юра протиснулся к выходу и через мгновение был уже в подземном переходе, который выведет его на залитую солнцем Моховую.

В переходе двое пожилых музыкантов душевно наяривали «Аргентинское Танго» на баяне и гитаре. Через пару метров стояла миниатюрная старушка. Мимо таких бабушек Юра всегда проходил, не останавливаясь — но вовсе не от того, что он не имел к ним сострадания. Просто слишком много было в городе профессиональных попрошаек, и попадаться на их удочку в очередной раз Юре не хотелось. Однако в этот раз рука практически сама достала из кармана бумажник и положила горсть мелочи в протянутую ладонь. Старушка подняла голову, которая мелко-мелко тряслась. Один глаз у нее был кривой. Из приоткрытого рта смотрел на Юру большой желтоватый клык — казалось, это был единственный зуб на весь сморщенный рот. Юра невольно содрогнулся.

— Не гони коня вперед, коль не уверен, что не наткнешься на следы его, — прохрипела старуха, глядя на Юру здоровым глазом.

Неприятный холодок прошелся по спине Юры. Он смотрел прямо в глаза этой старушенции, а та как словно пыталась рассмотреть его душу. Кривой глаз при этом часто моргал.

Усилием воли Юра заставил себя сдвинуться с места. Он шел, а странная бабка, казалось, продолжала смотреть ему в спину своим сверлящим взглядом. «...что не наткнешься на следы его...» — звенело в ушах. Юра не выдержал и резко обернулся. Старухи не было! Все было на месте — и музыканты, и торговцы газетами, и бомж, привалившийся возле стены, но место, на котором только что стояла бабка, было пустым. Потоптавшись в растерянности, Юра двинулся дальше.

Здание Российской государственной библиотеки в очередной раз поразило Юру сочетанием грандиозности архитектурного замысла с простотой его воплощения. Открыв тяжелую деревянную дверь первого подъезда и сдав в камеру хранения папку, Юра предъявил свое читательское удостоверение на милицейском посту и направился по огромной центральной лестнице на второй этаж. Обширное гулкое помещение было плотно заставлено ящиками каталогов, картотек и указателей. Среди них толпились озабоченные посетители и скучающие консультанты. Пройдя через Главный зал, Юра свернул в неприметный коридорчик, который привел его к двери с табличкой «Специализированный каталог читального зала №2». За дверью его встретили ряды шкафов с учетными карточками информационных материалов, которые по каким-то непонятным библиотечным причинам не попали в картотеку Основного фонда. Возможно, причина была в реалистической неоднозначности этих материалов, а, может быть, в чем-то другом — Юра не знал.

Пожилая дежурная консультант подняла глаза от очередного формуляра и, увидев Юру, схватилась одной рукой за сердце, другой — за стоящий тут же на столе пузырек валокордина.

— Здравствуйте, Майя Евгеньевна… — как можно спокойнее проговорил Юра.

— Молодой человек! Я ведь Вам уже пять раз русским языком говорила — мистика у нас в читальном зале №3! А фантастика...

— Да, но я не по поводу мистики и фантастики…

— Но вы же сами пишете в своих запросах слово «призрак»! — перебила его дама, — а призраки — это мистика!

— Нет, вы меня не так поняли. «Поезд-призрак» — это не мистика, это зарегистрированное многими странами явление. И вообще, мне сейчас нужно найти статьи одного ученого…

— А я вам говорю, что мистика! Или фантастика. И не мешайте работать!

— Ну, можно я тогда сам поищу? Вот, у вас тут компьютер как раз освободился. Я тихонечко. Честное слово! Это мое задание на испытательном сроке. Если я не справлюсь, меня не возьмут на работу. Вы же не хотите, чтобы меня выгнали!

— Ой, делайте что хотите, — Майя Евгеньевна устало махнула рукой, — только не забывайте, что у нас машинное время — не более пятнадцати минут на каждого посетителя.

Юра сел за стоящую в углу включенную старенькую персоналку и выбрал на экране режим «Поиск по сложному запросу». Автоматизировать каталоги самой большой библиотеки страны начали совсем недавно и далеко не все еще было занесено в базы данных. Но Спецкаталог №2 уже загрузили больше, чем наполовину, и кое-какие облегчения при поиске нужных материалов это, безусловно, давало. Немного подумав, Юра набрал в поисковом окне: «Железн*+дорог*» and «Топологические аномалии». Система задумалась.

На экране сменялись названия баз данных, в которых проводился поиск, и высвечивалось количество документов, найденных в каждой из них. Затем появилась фраза: «Идет соединение с Химкинским филиалом». В стоящем рядом допотопном модеме при этом что-то щелкало и залихватски подмигивало. Наконец система выплюнула на экран длиннющий список источников, среди которых то и дело попадались фразы «Ghost train», «Поезд-призрак», «Lost Train», «Блуждающие фантомы в железнодорожных легендах» и, наконец, «Топологические аномалии на малоинтенсивных участках Юго-восточной железной дороги». Научно-исследовательская работа (отчет), автор — Иван Александрович Бурмистров». Юра нашел то, что искал. Не обнаружив рядом с компьютером ничего напоминающего хотя бы простейший матричный принтер, он глубоко вздохнул, и принялся переписывать в блокнот номера и шифры заинтересовавших его источников.

— Пятнадцать минут, между прочим, уже прошло… — мстительно напомнила консультант.

— А я не виноват, что она у вас работает со скоростью подыхающей коровы!

— Молодежь пошла. Никакой культуры. Но так уж и быть, работайте… Может быть, хоть сейчас найдете то, что ищете и больше не будете трепать мне нервы… Кстати, если не секрет, зачем вам все это надо?

— Я журналист. Хотелось бы написать что-нибудь про малоизвестные таинственные факты, но так, чтобы людям запомнилось… Да и Главный наседает…Вот и выбрал тему «поезда-призрака» на свою голову. Понимаете, это не миф. В 1911 гору поезд ушел из Рима и пропал в горном тоннеле.

— Да-да. Припоминаю. Вы далеко не первый, кто этим так настырно интересуется. Месяц назад здесь часами просиживал очень солидный мужчина, вроде, кандидат наук. Засиживался допоздна. Ну, я его чайком и баловала. Мы с ним много беседовали, и хотя в реальности всех этих историй он меня так и не убедил, я твердо поняла одно — есть сферы, в которые лучше не соваться.

— А фамилию его, случайно, не запомнили? — Юра надеялся найти еще одного специалиста, который, может быть, поделится своей информацией.

Майя Евгеньевна выдвинула из шкафа деревянный ящичек и перелистала пачку формуляров.

— Бондарь. Григорий Ефимович.

— Я пытаюсь его найти, — соврал Юра. — Вы мне не дадите его телефон?

— Номера телефонов посетителей хранятся в регистратуре. А у нас только номера читательских билетов. Но в регистратуре вам вряд ли помогут — им запрещено выдавать сведения о посетителях.

— Ничего, справлюсь сам. До свидания. Спасибо вам.

В этот момент на столе дежурного консультанта зазвонил телефон. Майя Евгеньевна попрощалась с посетителем и заторопилась к столу. Юра стоял как раз напротив выдвинутого ящичка, в котором она нашла формуляр того самого Бондаря, что тоже интересовался поездом.

Соблазн был велик. Майя Евгеньевна говорила по телефону в пятнадцати метрах от Юры и к тому же повернулась к нему спиной. Юра осторожно придвинулся к ящику с формулярами. Он не глядя протянул руку, попутно следя за хозяйкой читального зала. Та продолжала беседовать по телефону. Юра повернулся к ящику и протянул руку.

— Не гони коня вперед, коль не уверен, что не наткнешься на следы его, — послышался знакомый голос. — Ты слушай Кривуху-то..

Мурашки побежали по телу Юры. По залу библиотеки прошелся легкий ветерок — он колыхнул бумаги на столе консультанта и прошелестел карточками в наглухо закрытых ящичках Каталога №2. Юре почудился слабый шум, напоминающий то ли свист, то ли вой. Юра медленно обернулся и оцепенел. К нему шла Майя Евгеньевна почему-то с лицом бабки из перехода. Юра непроизвольно попятился назад и, сделав несколько шагов, споткнулся о пустое ведро, стоящее рядом со шваброй. Падая, он развернулся лицом к выходу и успел выставить вперед руки. В суетливых движениях он поднялся с пола и обернулся.

Возле стола с телефоном стояла Майя Евгеньевна — она смотрела укоризненно и качала головой. Юра неловко извинился и вышел за дверь.

На улице он, наконец-то, смог прийти в себя. У подземного перехода он остановился — спускаться под землю ему не хотелось. Юра повернул направо и пошел по тротуару. Неожиданно для себя он осознал, что на улице нет прохожих, а по дороге не едут машины. Юру охватил ужас близкий к паническому. Оглядываясь по сторонам, он снова остановился.

Воздух разорвал крякающий звук немыслимой громкости. На Юру накатила новая волна страха. Из-за поворота вылетела милицейская машина и, продолжая крякать, пронеслась мимо на огромной скорости. Через несколько секунд на дороге появились еще несколько милицейских машин. Юра вспомнил, что этот звук принадлежит новым милицейским «сиренам». Вслед за милицией показались машины охраны и собственно «членовоз». Автомобильный кортеж пролетел мимо и скрылся за поворотом. Юра облегченно вздохнул. Он вышел на тротуар и увидел ожидающих у светофора пешеходов. На дороге появились машины, сдерживаемые до этого ГАИшниками, освобождавшими трассу для проезда какого-то высокопоставленного лица. Юра вытер пот со лба и, устало переставляя ноги, направился в сторону метро.

МОСКВА, 1909 год

Лишь на вторую ночь Сперанский позволил себе отдохнуть. Меценат лежал на кожаном диване, накрывшись толстым цветастым пледом с непонятными узорами. Он повернулся на правый бок, обратившись лицом к спинке дивана, и дремал, прикрыв глаза. Кроме свечи на столе ничто не освещало комнату. В слабом, колеблющемся свете различались только диван, стол и угловая часть комнаты — все остальное было погружено в полумрак. Часы глухо отсчитали одиннадцать ударов. Шесть минут назад Иван заходил в комнату проведать хозяина. Увидев его спящим, он так же тихо прикрыл дверь и, стараясь не скрипеть половицами, спустился на первый этаж.

На улице послышался шум, залаяла собака. Чуткий сон мецената мгновенно улетучился. Сперанский оторвал голову от диванного валика и прислушался. Может, это извозчики снова сцепились колясками? Сперанский скинул плед на пол и поднялся. Старые ноги опустились в расшитые остроконечные шлепанцы, привезенные когда-то из Турции. Он подошел к окну. За забором, на мостовой, слышался неясный гомон. Сперанский прислушался.

Ворота вздрогнули. Кто-то или что-то ударило в них, гулко отозвавшись литым чугуном и дубовыми досками. Потом еще раз и еще. Удары в ворота становились все более частыми и сильными.

— Отдайте нам антихриста! — донеслось с улицы.

Резким движением Сперанский обернулся и посмотрел на дверь. В комнату вбежал Андрей.

— Уходить надо, ваше сиятельство. Народ бунтует. Вас требует.

— Много их? — спросил Сперанский еле заметно дрогнувшим голосом.

— Человек двадцать, — ответил Андрей. — Но народ все идет. Все эти сплетни про дом дьявола на Солянке… Уходить надо! Иван их задержит, пока мы до подземного хода дойдем. А там, на пустыре, и коляска уже дожидается.

Собака, перешедшая уже на хрип, вдруг взвизгнула и замолчала.

— Что с Маркизом? — спросил Сперанский.

Пытаясь успокоиться, он взял со стола подсвечник с горящей свечой и запалил еще несколько фитилей. В комнате заметно посветлело.

— Не знаю, ваше сиятельство. Сейчас посмотрю, — сказал Андрей.

Он выбежал из комнаты. Сперанский повернулся к окну и посмотрел во двор. От правого забора скользнула неясная тень. Меценат вздрогнул и прислушался к шагам на лестнице. Сперанский был смелым человеком и смерть его не пугала. Но смерть смерти рознь. Та, что готовилась ему, мецената совсем не устраивала.

На лестнице раздался стон, и после треска сломанной древесины что-то с грохотом упало на пол. Сперанский выжидательно смотрел на дверь.

Крики на улице становились все сильнее. Ворота не выдержали и рухнули на землю. Иван выбежал навстречу неистовствующей толпе и первым же взмахом оглобли сбил с ног шестерых.

Махнув оглоблей еще несколько раз, Иван опустил ее одним концом на землю, и перевел дух. Толпа немного отступила. Стоящие впереди мужики и бабы продолжали выкрикивать проклятия, но все же не решалась снова зайти на двор. Иван довольно усмехнулся и, все еще не бросая жерди, развернулся и пошел ко входной двери дома. Когда он поднялся на последнюю ступень, из тени в дверном проеме возникла женщина. Иван в нерешительности остановился. Она молча дотронулась до его лица и вдруг запела. Иван неестественно улыбнулся, выпуская из рук жердь...

Дверь в комнату Сперанского вылетела, вырывая с мясом петли из косяка, и упала на стол у противоположной стены. Меценат продолжая смотреть на пустой, чернеющий дверной проем, двумя руками оперся о подоконник за спиной. Огромного роста человек со шрамом на левой щеке ото лба и до подбородка, уверенно ставя ноги, вошел в комнату. Не задерживаясь у порога, он подошел к шкафу и раскрыл дверцы. Они почему-то оказались не запертыми. По комнате пронесся легкий ветерок, колыхнув пламя свечей и потушив половину из них. Мороз прошел по коже Сперанского. Громила отошел на три шага назад. Из тьмы шкафа в полумрак комнаты пустыми глазницами смотрело девять черепов. Громила поднял левую руку с растопыренными пальцами и глухим басом завыл слова древнего заклинания: «Эвер! Агн! Вир!…» Порыв ветра вышел из шкафа и люстра под потолком слегка качнулась.

На улице послышались крики. Сначала мужские, сдержанно приглушенные, затем женские, душераздирающие. Сперанский, не отрывая глаз, смотрел на шкаф. Все, что сейчас произойдет, он видел много раз, только теперь это должно было произойти с ним.

После очередного порыва ветерка шипение перешло в негромкий свист. Громила продолжал смотреть на черепа в шкафу. Из пустых глазниц и носовых отверстий тонкими струйками потянулся черный дымок. Сначала из двух, затем еще из четырех и оставшихся трех черепов. Тонкие струйки постепенно густели. Вытекающий дымок опускался к полу и неспешно поднимался к потолку, собираясь в маленькие облачка и образуя правильный круг. В комнате что-то завыло, словно ветер в трубе. Черные облака пришли в движение и каруселью завертелись вокруг качнувшейся люстры.

Сперанский почувствовал холодное прикосновение ветра к щеке, со стола слетело несколько бумаг. От потолка облака устремились к полу, затем снова начали подниматься вверх, собираясь в плотный сгусток. Через минуту он принял форму шара. Шар метнулась в правый, ближний от Сперанского угол комнаты, затем в левый дальний, не долетев до него, он, резко изменив траекторию, опустился к полу и направился к Сперанскому. Тот округлил глаза.

Тело мецената как губка впитало в себя сгусток. Глаза его заволокла черная пелена, тело скрючило в страшных судорогах и Сперанский повалился на пол. Боль была настолько ужасной, что мышцы с силой сокращались, заставляя все тело принимать самые неестественные позы.

В окнах домов то там, то тут зажигался свет. Жители улицы выбегали из своих домов. Казалось, что все собаки в округе взбесились от полной луны.

— Пожа-ар! — раздался зычный протяжный крик.

— Пожа-а-а-ар! — отозвалось на другом конце улицы.

Дом Сперанского вспыхнул как порох. Он загорелся сразу и весь. От нестерпимого жара лопались стекла в домах напротив. Невозможно было не то, что подойти к дому, пройти мимо по улице и то было не просто. Дом горел всю ночь, а под утро погас в несколько минут, оставив только обугленный каркас, который вскоре с громким треском обрушился. Толпа зевак, пожарные и полицейские еще какое-то время стояли возле пепелища, выдвигая разные версии о причине происшедшего. Кто говорил, что князь был прислужником дьявола и его Бог наказал, кто уверял, что, наоборот, он был слишком набожным и в доме всегда горело столько свечей, что немудрено было случиться такой беде. Удивлялись, как это еще раньше все не сгорело…

МОСКВА, 1992 год

Юра сиял от счастья — публикация о «поезде-призраке» удалась. Заголовок к статье был Юрой добросовестно похищен у какой-то региональной газетёнки, а фотографии к ней, точнее, компьютерная обработка снимков из старого железнодорожного атласа, выполненная Мариной в коллажном духе Евгении Стерлиговой, придали тексту, как выразился Главный, «подозрительную достоверность». Главный редактор признался, что давненько не видел такого успеха.

Телефон «Московского Прометея» раскалился докрасна — причем, звонили сплошные очевидцы и каждый из них видел этот самый поезд собственными глазами. Сразу появилась масса советчиков, как именно нужно охотиться за таинственным железнодорожным фантомом. Предложения были самые разнообразные, одно бредовее другого. Например, один пенсионер-железнодорожник решительно советовал забраться в первый вагон злополучного поезда и дернуть там тормоз какого-то Вестингауза. Юре пришлось, чертыхаясь, лезть в справочник и выяснять, что, оказывается, имелся в виду тривиальный стоп-кран. Учитель математики из подмосковного города предлагал дождаться появления состава на каком-нибудь участке идущего в гору и намазать рельсы солидолом: «Ни за что въедет!» — радостно возглашал наставник молодежи. Секретарь выслушивала всех, параллельно записывая информацию на диктофон, и обещала читателям, что в ближайшее время появится продолжение статьи. Автор собирается принять участие в очередной охоте на «поезд-призрак».

— Ну что же, Юрий, — сказал главный редактор, — тему выбрал ты удачно. И написал хорошо. Я думаю, мы сработаемся. Можно сказать, из ничего сенсацию сделал — старый миф, можно сказать, обратил в реальность.

— Спасибо, — довольно улыбаясь, сказал Юра.

— Откуда тему откопал?

— Да сама жизнь идею подкинула, — неопределенно ответил Юра.

— Чтоб я так жил!.. — неостроумно пошутил Главный.

Выйдя на улицу, Юра поднял глаза к небу. Солнце на исходе лета улыбалось ему, жизнь казалась прекрасной.

— Юрий! — послышалось сзади.

Юра обернулся. Справа от мраморной лестницы, ведущей в редакцию газеты, стоял худощавый мужчина в очках. На вид ему было около двадцати восьми лет, одет он был в изрядно выцветший джинсовый костюм и кроссовки.

— Простите? — ответил Юра, останавливаясь.

Рядом проехал груженный камаз и его рев заглушил слова незнакомца. Он, как и Юра, поморщился в ожидании, когда машина, наконец, проедет.

— Меня зовут Стас, — ответил мужчина в очках и протянул руку.

Юра пожал ладонь.

— У вас получилась любопытная статья. Если интерес к «Летучему Итальянцу» у вас еще не иссяк, то я могу рассказать вам кое-что новенькое.

Юра улыбнулся. Еще одного «очевидца» ему только и не хватало.

— Видите ли, — начал он, — у меня сейчас очень важная встреча. Если вам не трудно, поднимитесь, пожалуйста, в редакцию. Спросите Милу Шапорину — это секретарь. Расскажите ей все поподробней из того, что знаете...

— Вы, по все видимости, не совсем правильно меня поняли, — с ответной улыбкой ответил Стас. — Если вы все же согласитесь нас выслушать, то при одном непременном условии — вы об этом никогда и никому не расскажете.

Юра уже развернулся, чтобы уйти, но вдруг остановился.

— Интересно! А зачем тогда мне вас слушать, если я не смогу об этом никому рассказать? Я, извините, журналист. Моя профессия — рассказывать. И потом, кого это НАС?

— Похоже, я все же смог вас заинтриговать, — улыбнулся собеседник. — Нас — это группу исследователей и действительно очевидцев, а не шизиков, наверняка оборвавших телефон в «Прометее». А от вас мы хотим получить помощь. Есть один человек, который не подпускает нас к себе на ружейный выстрел. Он очень много написал про «поезд-призрак». Ваша статья кое-где похожа на его работы — по стилю, да и вообще по духу. Я думаю, что он вам не откажет. А, возможно, даже попытается использовать.

— Использовать? — удивился Юра. — Не слишком ли много на один день желающих меня использовать?

— Соглашайтесь, — со спокойной улыбкой сказал Стас. — Не пожалеете.

Профессиональный журналистский инстинкт сработал и Юра согласился. Он вдруг подумал, что статья о «поезде-призраке» может получить неожиданное продолжение. А если приложить немного фантазии, то это продолжение легко превратить в фантастическую повесть. А то и роман! О писательской карьере Юра никогда не задумывался, но почему бы не попробовать? Если подойти к делу с умом, читатели будут просто визжать и плакать.

Ничем не примечательная шашлычная на пересечении Солянки и Покровского бульвара сразу бросилась Юре в глаза. Пока новый знакомый расплачивался с частником за проезд, Юра быстро придумал начало статьи под рабочим названием «Поезд-призрак возвращается. Изменения в расписании».

— Нам сюда, — сказал Стас, показывая рукой на шашлычную.

— Меня это не удивляет, — ответил Юра.

— Банально, да? — с улыбкой спросил Стас.

— Отчасти... — деликатно согласился Юра.

Стеклянная дверь заведения была открыта и подперта обломком кирпича. Внутри шашлычной народу было немного. Стрелки на часах, висевших над дверью, показывали двадцать минут шестого. Негромко играла музыка. За столиком возле окна в дальней половине зала сидела компания из трех человек — мужчина лет тридцати, молодая женщина и мальчик двенадцати-тринадцати лет.

— Знакомьтесь, — сказал Стас, когда они подошли к столу. — Это Юрий. Журналист. Тот самый.

— Максим, — мужчина встал и протянул Юре руку.

— Это Вовка, — сказал Стас, кивая в сторону мальчишки, — и наша царица Тамара.

Тамара приветливо улыбнулась. Юра невольно задержал взгляд на новой знакомой. Существует такой тип женщин — не обладая модельной внешностью, они приковывают к себе взгляды мужчин тем самым внутренним обаянием, которое по праву ценится дороже, чем красота. Тамара несомненно принадлежала к дамам именно такого рода.

— То, что царица, я и сам вижу, — сказал Юра с добродушной улыбкой.

— Кстати, Тамарой ее назвала отнюдь не грузинская поэзия, а папа с мамой, — добавил Максим и подмигнул Юре.

Подошла официантка. На бейджике справа у нее было криво пропечатано имя: Даша.

— Шашлык гостю, — сказал Стас.

— Свинина, баранина, осетрина... — принялась перечислять Даша.

Стас вопросительно посмотрел на Юру

— Свинина, — сказал тот.

— Я угощаю, — добавил Стас.

— И бутылочку красного полусухого, — сказал Максим. — Это уже я угощаю.

— Спасибо, — сказал Юра, когда официантка удалилась.

Первые несколько минут компания новых знакомых хранила молчание, словно собираясь с мыслями.

— Юра, а почему вы взялись за тему «поезда-призрака»? — наконец заговорила Тамара.

— Ну… для начала, если ни у кого нет возражений, я предложил бы перейти «на ты». Это во-первых.

— Никаких проблем, — ответил Максим. — «На ты», так «на ты».

— А во-вторых, тема как тема. Типичная обывательская утка, которую можно раздуть в сенсацию. По-моему, у меня получилось.

Все улыбнулись, а Юра вдруг подумал, что непринужденность в этой компании несколько наиграна. Тем более, что сидящий напротив Вовка, откровенно выпадал из общего настроения — он равнодушно ковырял вилкой в тарелке, на которой горкой был навален картофель фри.

— Твою статью мы читали, — сказал Стас. — Теперь мы расскажем свою историю.

Подошла официантка. Она поставила перед Юрой тарелку. Пять привлекательных кусков приготовленной на углях свинины лежали в окружении маринованного лука и гранатовых зерен.

— Сейчас принесу вино, — сказала она.

Юра придвинул тарелку и обвел глазами компанию.

— Мы уже поели, — сказал Максим. — Ты кушай, не стесняйся. А Стас пока расскажет.

— Да, — сказал Стас. — Приятного аппетита... Так вот, этим летом мы были в археологической экспедиции в Старом Кургане. Это на юге...

— Я знаю, где находится Старый Курган, — жуя перебил его Юра.

— Это хорошо. Ты кушай, кушай... Так вот, мы с Максом археологи. Виктор, отец Вовки, тоже археолог, в этот раз он взял Вовку с нами. В тот день Максим уехал в город, а мы рыли шурф. Точнее, рыл Вовка, но... не суть важно. Все было как обычно. Солнце, воздух, монотонная работа. Потом послышался слабый шум, он все увеличивался. И вдруг из-за холма выскочил поезд! Древний паровоз и три допотопных вагона. Не торопясь, он проехал мимо нас безо всяких рельсов и раздавил флягу.

Стас открыл сумку, извлёк оттуда покореженную флягу и со значением протянул её Юре. Тот важно покивал, осматривая «вещественное доказательство», но про себя подумал, что таких вот аргументов в пользу существования железнодорожного фантома он сам может предоставить с десяток, совершив рейд на ближайшую помойку.

— Возможно, к зиме я бы и смирился с тем, что это была коллективная галлюцинация, но когда мы уезжали домой…. — Стас замолчал и посмотрел на Вовку.

Вовка нахохлился и шмыгнул носом. Выражение лица Максима тоже переменилось.

— Мы стояли на перроне, — продолжил Стас, чуть замедлив речь, — и ждали поезда на Москву. Поезд опаздывал. И вдруг из тумана возник тот самый поезд, что мы видели в степи. Он шел по рельсам так же неспешно, как и в первый раз. Мы оцепенели от неожиданности. К тому времени в местной прессе уже появились публикации на эту тему и некоторое представление о «поезде-призраке» мы имели. Но чтоб увидеть его во второй раз… такое трудно было себе представить. Поезд остановился в конце платформы и как бы приглашал нас. Виктор по натуре своей….

Вовка встал, с шумом отодвинув стул, и ушел в сторону туалета. Юра посмотрел ему вслед, положил в тарелку недоеденный кусок шашлыка, а затем вновь взглянул на Стаса.

— Виктор очень грамотный археолог, хороший историк, но в свои сорок лет не растерял какую-то детскую тягу к приключениям. Когда поезд тронулся с места, с ним что-то случилось — какое-то наваждение, совершенно ему не свойственное. Он произнес несколько странных фраз и вдруг побежал за поездом. В самый последний момент ему удалось прыгнуть на подножку последнего вагона. Он вошел в вагон, и больше мы его не видели.

Вовка вернулся такой же задумчивый, как и был раньше, только глаза его теперь были красными.

— Трудно поверить в такую историю? — неожиданно спросил Максим.

— Непросто, — честно ответил Юра.

— Я сам в нее не верил, пока Виктор Иванович не исчез за дверцей доисторического вагона.

— Какие слова произнёс тогда Виктор? — спросил Юра.

— Что-то... — Стас посмотрел на Максима. — Про амальгаму какого-то зеркала?

— Гиперборейского. Гиперборейского зеркала. Понятия не имею, что это такое.

— И у меня никаких идей.

— Так что вам нужно от меня? — спросил Юра. — Напечатать всё это в «Московском Прометее»?

Максим снисходительно улыбнулся.

— Бондарь. Вам… тебе, что-нибудь говорит эта фамилия? — бархатно спросила Тамара.

Юра чувствовал, что голос этой женщины начинает творить с ним невообразимые вещи.

— Бондарь, — повторил Юра. — Григорий Ефимович. — Исследователь феномена «Поезд-призрак». Один из тех, кто, судя по всему, продвинулся в этом направлении дальше всех.

— Правильно, — подтвердил Стас. — Попробуй найти с ним контакт.

Юра вопросительным взглядом окинул компанию.

— С нами он не встретится, — пояснил Максим. — Мы пытались уже неоднократно. Для него мы одни из сотен «очевидцев», которые обрывают его телефон. Особенно после твоей статьи...

— А почему вы решили, что он встретится со мной? — удивился Юра.

— Ты — журналист, — продолжил Стас. — Скажи, что пишешь продолжение статьи. Скажи, что газета очень в этом заинтересована и готова оплатить его консультационные услуги.

— Мало ли кто в чем заинтересован и за что хочет заплатить! Если, как вы говорите, его замучили звонками, он даже и тридцати секунд со мной не проговорит, как только узнает тему разговора. И потом наша редакция никогда ни за что не платит. Принцип такой у Главного. Как я могу обещать ему оплату?

Мимо столика прошел огромного роста человек с уродливым шрамом на лице. Стас проводил его взглядом. Тамара тоже на него посмотрела, но сразу же отвернулась.

За окном шашлычной, заложив руки за спину, неторопливо прохаживался еще один высокий мужчина. Он бросил короткий взгляд на компанию за столиком и тут же отвернулся.

— Они что, близнецы-братья? — спросил Вовка.

Юра заметил, что к их столику идет крепкий молодой человек. Все развернулись в его сторону.

— Это еще один наш друг, — сказал Стас. — Познакомьтесь: Роман, Юра...

— Уходим! — громко прошептал Роман.

Компания вскочила, Максим за воротник поднял Юру. Роман перевел взгляд в дальний угол зала. Человек со шрамом большими шагами возвращался к компании новых Юриных знакомых. Роман резко обернулся. За окном стоял высокий мужчина и пристально смотрел на Вовку.

— Через кухню! — крикнул Максим и, схватив стул за спинку, с разворота метнул его в незнакомца. Тот упал, схватившись за голову.

Повара опешили от грохота ломающейся мебели. Идущая по залу официантка дико завизжала и уронила поднос со снедью, совершенно случайно попав на голову упавшему громиле. Новые Юрины знакомые бросились в сторону кухни. Прикрывал отход Роман. Максим поднял за спинку еще один стул и опустил его следом за подносом. Громила прикрылся рукой и достал из-под плаща стилет. Максим попятился назад, громила резко поднялся и двинулся на него.

Максим бросился наутек. В шесть прыжков он пересек зал и скрылся на кухне. Дверь, ведущая из кухни на улицу, открылась легко, лишь Максим рванул ее на себя. На пороге стояла женщина. Белокурая, с короткой стрижкой и глубокими глазами. Глаза эти заставили Максима буквально остолбенеть. Он слегка приоткрыл рот, чтобы сказать что-то, но так и остался стоять. Женщина нежно улыбнулась и медленно подняла руку. Указательным пальцем она коснулась лба Максима и чуть провела по переносице. Максим стоял зачарованный и не сводил взгляда с прекрасной незнакомки. Холодный, словно наэлектризованный палец скользнул вниз по щеке. Максим улыбнулся неестественной улыбкой. Он чувствовал, как сердце отстукивало ритм все медленнее. Свет перед глазами мерк, словно наступал вечер. Женщина смотрела на Максима и вдруг запела. Голос ее казался голосом Сирены — негромким, но обволакивающим, зовущим... Это была странная, незнакомая музыка... она пронизывала и душу, и разум... Прекрасная женщина пела гимн о Небесах и Звездах. О Сострадании, о Счастье. О Тайне Вечного Покоя...

Максим качнулся пару раз из стороны в сторону и повалился вперед. Его глаза остались открытыми, на губах блуждала мечтательная улыбка.

Громила со шрамом перешагнул через труп и быстро пошел прочь от шашлычной.

После случившегося было решено разойтись на несколько часов. Все разбежались в разные стороны, руководствуясь старинной поговоркой «За двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь». Стас повез Вовку к своему приятелю, чтобы тот несколько часов оставался в стороне от жутких событий. Роман, Тамара и Юра просто путали следы.

Теперь Юра ехал на встречу с новыми знакомыми в смешанных чувствах. Что, черт побери, происходит! Все это выглядело как какая-то глупая игра — пароли, явки, бегство от преследователей... Юра так и не смог объяснить себе появление в шашлычной двух людей огромного роста с ужасными шрамами на лице. В том, что это появление не было случайным, Юра не сомневался. Когда громила двинулся через зал, он заметил на лицах археологов страх, который они безуспешно пытались скрыть. Уже позже Юра вспомнил те непонятные ощущения, которые он чувствовал в подземном переходе и в читальном зале библиотеки. Они были похожи на те, что он испытал в шашлычной. И еще ветерок... Неизвестно откуда взявшийся, и пронизывающий до костей.

Домой Юра не поехал. Он болтался по городу, съел невкусный гамбургер в Мак-Доналдсе, зачем-то зашел в «Елисеевский» магазин… и при этом все время украдкой оглядывался. Ему казалось, что кто-то пристально следил за ним. Несколько раз Юра пытался оторваться от невидимых преследователей. Заходил в проходные дворы, выскакивал из вагонов метро в момент, когда двери закрывались. Казалось, что невидимые глаза повсюду, и они следят за каждым его шагом.

В Александровском саду Юра появился за десять минут до назначенного времени. Он медленно шел среди гуляющих и украдкой поглядывал по сторонам, пытаясь увидеть что-нибудь подозрительное. Подозрительным казалось решительно всё — старики, деревья, попрошайки, молодые мамы с колясками… На одной из дальних скамеек Юра заметил Стаса и Тамару. Они сидели в небольшом отдалении от центральной дорожки. Увидев Юру, Стас поднял руку вверх.

Еще раз оглянувшись, Юра подошел к новым знакомым. Они казались совершенно потерянными.

— Присаживайся, — сказал Стас, кивая на скамейку. — Как себя чувствуешь?

— А как ты думаешь?! — почти рыкнул Юра.

— Ого... — Стас поднял брови.

Юра решил сходу пойти в наступление и постараться получить ответы на свои вопросы сразу же, не давая по долгу обдумывать ответ. И шанс у него был — ведь это они его позвали, значит, он им зачем-то нужен. Значит, без него у них что-то не выходит.

— Ну вот что, — не терпящим возражения тоном сообщил Юра. — Я не дворник, я журналист. Если вы мне сейчас не расскажете во что собирались меня втянуть, если уже не втянули, я поднимаюсь и ухожу.

— Сейчас Роман подойдет и ты все узнаешь, — тихо сказала Тамара.

— А где Максим?

— Макс погиб, — ответил Стас и опустил голову.

— Что? — Юре показалось, что он ослышался.

— Макс погиб! — тихо, но твёрдо повторил Стас.

Небольшая пауза воцарилась над скамейкой. Юра никак не мог осознать услышанное.

— Роман идет, — сказала Тамара, кивнув в сторону приближающегося Романа.

— Вот он сейчас нам все и расскажет, — выдохнул Стас.

Роман шел быстрой уверенной походкой.

— Ну что там? — спросил Стас.

— Все как обычно, — ответил Роман.

— Что, черт возьми, как обычно? — недовольно спросил Юра.

— Прости, — начал Стас. — Мы были недостаточно откровенны с тобой.

— Недостаточно откровенны?! — взорвался Юра. — Давайте назовем вещи своими именами. Вы меня обманули и собирались использовать. Ты сам мне об этом сказал утром. Или вы меня совсем за придурка держите?

Стас тяжело вздохнул и еще раз окинул присутствующих взглядом, как бы говоря, что другого выхода, кроме как рассказать все, у них нет.

— Понимаешь… Все… совсем не так просто.

Было заметно, что Стас никак не подберет нужные слова.

— В общем, предысторию ты знаешь, — продолжил Стас. — В 1911 году трехвагонный туристский состав покинул Римский вокзал. Через двенадцать с половиной часов он вошел в один из горных тоннелей Ломбардии и бесследно исчез. За два года до этого, в 1909 году, один известный московский меценат и любитель театра Алексей Сперанский решил присовокупить череп писателя Кручинского к своей коллекции черепов великих людей, подкупив одного отморозка. По другому не назовешь... Тот на второй день после смерти писателя пробрался в усадьбу и обезглавил его труп. Кручинского хоронили в закрытом гробу и почему-то отпевали не в храме, а прямо на могиле — об этом есть запись в белоцерковской уездной полиции. Людская молва говорила, что у этого сумасшедшего коллекционера уже есть несколько черепов известных актеров, театральных режиссеров… На самом же деле, Сперанский был не настолько полоумным, как все его считали, и двигал им отнюдь не коллекционный зуд. Ты слышал, что-нибудь о культе «Двенадцати Голов»?

— Нет, — ответил Юра. Он старался максимально вникнуть в суть рассказа.

— Это очень древний культ, — продолжил Стас. — Корни его берут начало в Индии. Для его исполнения необходимы и пригодны только черепа тех людей, кто при жизни обладал способностью видеть в окружающем мире то, что большинству не доступно. Ну, а что писал Кручинский, тебе, надеюсь, рассказывать не надо — эти книги многим стоили рассудка.

Внук Кручинского, Николай, не потерпел глумления над останками деда и пришел к Сперанскому с револьвером. Как ни странно, тот отдал ему череп. Похоже, у него были на это веские причины. Хотя Сперанский был достаточно смелым человеком и участвовал во многих авантюрах. Но что-то все же заставило его отдать череп.

Николай был морским офицером и должен был вскоре отбыть в Италию. За год до этого в Италии случилось мощное землетрясение — в Мессине. Русские моряки помогали вытаскивать итальянцев из-под развалин, оказывали им медицинскую помощь. В знак благодарности итальянцы на годовщину событий устроили в Риме грандиозный прием. Николай был в составе делегации. В Италии он и намеревался по-христиански захоронить череп предка — его дед считал Италию второй родиной. Он даже заручился письмом кого-то из московских церковных иерархов к настоятелю православного храма при Российском посольстве. Но что-то там не склеилось у них, и он никуда не поехал. Через знакомого итальянского капитана, Этторе Джулиани, Николай передал ларец с черепом деда российскому послу, чтобы тот завершил миссию. Обо всем уже была договоренность. Но капитан не успел встретиться с консулом, так как надолго ушел в море. Ларец с черепом остался в его кабинете. Младший брат капитана, Марио, взял ларец с черепом из кабинета, чтобы попугать приятелей на той самой прогулке, во время которой и исчез поезд. Кстати, этот Марио и был одним из тех двоих, кому удалось спрыгнуть с поезда. Вторым был проводник того же вагона Марко Лауретти.

— При чем здесь смерть Макса? — спросил Юра. — И что значит «все как всегда»?

— Все что я сейчас рассказал, мы узнали только после того, как Виктор, Вовкин отец, исчез вместе с поездом. У нас появилась предположение, что все дело в голове. То есть в черепе. И как только мы стали продвигаться в этом направлении, начали гибнуть наши друзья. Вокруг нас происходят странные вещи.

— Почему вас интересует именно Бондарь? — спросил Юра.

— Бондарь. Григорий Ефимович, — продолжил Стас. — Писатель, журналист, философ, историк, физик, и еще Бог знает кто. Похоже, о «Летучем Итальянце» он самый информированный человек. По нашим сведениям, практически все публикации на эту тему принадлежат его перу, хотя и выходят под другой фамилией. Причем каждая новая статья оказывается беспардонной перепевкой предыдущих. У нас сложилось впечатление, что Бондарь специально сочиняет про поезд небылицы, чтобы никто не узнал того, о чем он не хочет рассказывать — то есть таким образом он отвлекает внимание от какой-то более важной информации. А может, это нам только кажется, потому что к нему невозможно подступиться. Ты — человек новый. Да еще и журналист. Возможно, он попытается тебя использовать в своих целях. Но ты-то будешь к этому готов и, возможно, сможешь что-то разузнать. Пойми, это очень важно.

Юра чувствовал, что ему сообщили далеко не все, и выжидательно молчал. Пауза затягивалась.

— Дело в том, что… — как-то нехотя добавил Стас, — Ну хорошо. В общем, есть сведения что «Летучий Итальянец» каким-то образом причастен к концу света. Точнее к тому, что принято под этим понимать…

— И вы во все это верите??

— А ты нет? — резко спросил Роман. — Посмотри сколько трупов вокруг этого фантома только из наших знакомых! А сколько тех, про кого мы не знаем? И хотели они все только одного — просто узнать, что такое «Летучий Итальянец». Что он из себя представляет.

В очередной раз воцарилось тяжелое молчание.

— Ну, вот и все, Юра, — подвел черту Стас. — Теперь ты знаешь то же, что и мы.

Юра продолжал молчать, пытаясь уложить в голове все, что услышал за последние полчаса.

— Как погиб Максим? — в очередной раз спросил он.

— Разрыв сердца, — ответил Роман. — Сильнейшая перегрузка организма, совершенно не понятно, чем.

Юра оцепенел.

— Жаль. Настоящий был мужик… — тихо сказал Стас.

Тамара молча отвернулась.

— Есть два свидетеля, — продолжил Роман. — Они видели, как Максим стоял у выхода с кухни с каким-то здоровенным мужиком со шрамом на лице. Так они стояли несколько минут. Потом он упал, а человек со шрамом ушел.

— Что же тот ему такое сказал, что Максим стоял и слушал? — высказал вслух свою мысль Юра.

— Вопрос не в том, что сказал, а кто сказал, — уточнил Роман.

— Роман работает в милиции, — пояснил Стас. — Поэтому мы и знаем подробности. Он уже сталкивался с «человеком со шрамом». Почти сразу, как только начал нам помогать.

— В одном загородном доме у нас было что-то вроде места сбора, — продолжил Роман. — Там мы обсуждали новости о «поезде-призраке», которые нам удалось добыть, строили планы... Однажды кто-то убил собаку и поджег дом. Я уходил последним. В комнате непонятно как появился громила. Я повернулся и схватил кочергу, но когда обернулся назад, увидел перед собой женщину.

— Красивую? — совершенно некстати вырвалось у Юры.

— Отчасти, — озадаченно ответил Роман, не ожидав такого вопроса. — Не совсем в моём вкусе. Но не это важно. Она вдруг запела о чём-то непонятном. А я стоял и слушал, и не мог оторваться... Не знаю, как это объяснить, но вдруг начал терять волю — у меня резко подскочило давление, в голове зашумело... Мне стоило больших усилий, чтобы отвести взгляд в сторону. Я встряхнул головой и снова посмотрел на женщину. Передо мной стоял все тот же громила.

— Гипноз? — предположил Юра?

— Возможно. Наверное, какая-то разновидность. Только я устоял, а Макс — нет.

— Так в чем же смысл этого культа «Двенадцати Голов»? — спросил Юра. — Что-то вроде сатанинской секты?

— Культ «Двенадцати Голов» подразумевает, как конечную цель, власть зла над миром, — пояснила Тамара. — Как ни банально это звучит.

— Так что ты нам ответишь? — спросил Стас. — Ты поможешь нам?

— Да, — ответил Юра почти сразу.

На Москву опускались сумерки. Смельчаков противостоящих непонятному злу снова было пятеро.

— Если Бондарь клюнет и пойдет на контакт, с какого края лучше начать разговор с ним? — спросил Юра, когда компания уже собиралась расходиться. — Или может, есть что-то конкретное, что нас интересует?

— Да сколько угодно! — Стас принялся загибать пальцы, — как этот поезд движется? В смысле, почему… Почему при этом дымит и пыхает паром? У него что, за восемьдесят с лишним лет вода и топливо не кончились? Или кто-то зачем-то дозаправляет его на неведомых стоянках? Почему его не касается разница в ширине колеи в России и в Европе? Кто им управляет, если кабина машиниста пуста? Видишь сколько вопросов! Ты деликатно обошел их в своей статье, но ведь яснее от этого не стало. Вот тебе и конкретика.

— Можно использовать легенду о манускрипте, — нехотя сказал Роман.

Юра вопросительно посмотрел на Стаса, и тот почти сразу же ответил:

— Борьба добра и зла вечна. И вечно злу противостоят смелые люди. Группы и одиночки. Кто-то ходит в крестовые походы, кто-то сидит в библиотеках и ищет в книгах ответ на тот же самый вопрос — как победить зло. Существует легенда об одном манускрипте. В четырнадцатом веке неизвестный монах в одном из итальянских монастырей открыл нумерологическую закономерность проявления зла на земле. Если точно знать о нескольких датах проявления зла, и если есть уверенность, что это не случайность, а звенья одной цепи, то при помощи формулы, которую вывел этот монах, можно узнать о дате и месте следующего проявления из данной закономерности. Другими словами, неизвестный борец со злом вывел «Формулу Провидения». У нас есть сведения, что Бондарь знает об этом манускрипте больше всех. Надо попытаться вытянуть из него информацию.

— Ну что же, — невесело сказал Юра. — Я попытаюсь. Если он вообще согласится со мной разговаривать.

С лотка в переходе на станцию метро «Павелецкая» Стас купил газету бесплатных объявлений и жестом головы показал Вовке, что они идут дальше. Поднявшись на платформу и пройдя немного в ее конец, Стас встал возле колонны, прислонился к ней и начал просматривать содержимое газеты. Вовка стоял рядом и с упоением читал «Голубятню на желтой поляне». Время было позднее — около десяти часов вечера. Стас просмотрел раздел «Коллекционирование» и, перевернув страницу, нашел колонку «Разное». Эту операцию он проделывал каждый день на протяжении последних двух недель. И в той и в другой колонке Стас нашел и свое послание.

Интересуют материалы (рукописи,

книги, в том числе и старинные),

касающиеся древних нумерологических исследований. Куплю, меняю, рассмотрю

другие варианты приобретения.

Контакт через газету.

Станислав.

Стас таким образом пытался найти манускрипт у коллекционеров, букинистов, или же тех, кто заполучил его в наследство. Шанс отыскать следы этого манускрипта в России был мизерный, но все же… Перевернув страницу, в самом верху Стас, наконец, увидел ответ на свое послание:

Возможно, у меня есть то, что Вас

заинтересует. Конкретно — старинная

книга по нумерологии и магии чисел.

Жду координат для контактов.

Александр Петрович.

Конечно, не было никакой уверенности, что это именно то, что нужно, но, возможно, появлялся шанс. Стас допускал, что это может быть и ловушка, но он все равно назначит встречу и пойдет на нее. Обязательно пойдет. Какая бы там не была информация, она может оказаться полезной.

Поезд подошел к платформе и остановился. Двери открылись напротив Вовки, но он был увлечен книгой и не заметил этого. Стас за воротник отодвинул Вовку в сторону. Низенькая старушка с кривоватым лицом неторопливо ковыляла, выходя из вагона. Голова ее мелко-мелко тряслась. «Старость — не радость…» — подумал Стас. «А молодость — не жизнь», — пронеслось в голове нелепое продолжение этой старинной поговорки. «Осторожно, двери закрываются…» — монотонно проговорил металлический голос. Старуха, наконец, вышла. Стас подтолкнул Вовку к вагону, за шею направляя его движение, и боковым зрением увидел, что справа в тоннеле движется свет. Три ярких глаза стремительно приближались — судя по всему, на огромной скорости. Стас повернулся направо и…

Из тоннеля на полной скорости вылетел поезд. Стас успел лишь, что было силы, за воротник выдернуть Вовку из вагона, куда тот уже успел зайти. Вовка кубарем откатился почти до середины платформы. Вылетевший из тоннеля поезд смял как гармошку и поднял на дыбы последний вагон стоящей у платформы электрички, придав ей ускорение. Два поезда слились в один. Зеркало заднего вида второй электрички ударило Стаса в плечо. Он отлетел к колонне и больно ударился об нее лбом.

Вовка приподнялся на руки, встряхнул головой и осторожно поднялся.

От столкновения поездов стекла брызнули на платформу. Те немногие, что стояли на платформе, низко пригнувшись, бросились к выходу. Женский визг сливался с криками «Помогите-е!!» Уборщица, еще молодая женщина, с воплем ужаса побежала прочь, перевернув ведро с опилками, на бегу налетев на дежурную по станции и сбив с нее красную форменную пилотку. Кто-то пронзительно кричал «Милиция-я!!», полная накрашенная тетка требовала немедленно позвонить в ФСБ.

Стас сдавленно вскрикнул.

Вовка оглянулся и увидел, что огромного роста человек держит Стаса за горло, прижав к колонне. Ноги Стаса болтались на весу. Он вцепился в руки амбала, пытаясь оторвать их, но пальцы только соскальзывали.

— Тебя предупреждали! — проскрипел громила со шрамом через все лицо. — Тебе давали двенадцать шансов!

Стас все хрипел. Он попытался дотянуться кулаком до носа громилы, но руки доставали лишь до плеча.

Подбежал Вовка. Его взгляд задержался на щетке, лежащей на полу. Вовка поднял ее и, разбежавшись, наотмашь ударил громилу по голове. Щетка переломилась пополам, Вовка по инерции провернулся еще на пол оборота, с трудом устояв на ногах. Громила выгнулся назад и разжал руку. Стас упал на пол и схватился за горло. Громила потрогал ушибленный затылок, неторопливо развернулся, увидел Вовку и пошел на него, вытянув вперед руку. Вовка отшатнулся и попятился.

Коренастый милиционер в чине старшего лейтенанта подошел сзади и с оттяжкой ударил громиле резиновой дубинкой под сгиб ноги. Громила оступился и повалился на мраморный пол. Удар дубинкой пришелся под углом и тем самым серьезно повредил громиле ногу. Она больше не сгибалась в колене, а была уродливо отставлена в сторону.

Вовка посмотрел на милиционера. Лицо у него было озабоченным, но с явным оттенком удовольствия. Вовка бросился к Стасу. Тот уже поднялся и старался прокашляться, стоя у колонны, опираясь на нее спиной. Милиционер уже начал нагибаться к громиле, чтобы схватить его за воротник, но тут его кто-то обхватил за плечи. Вовка увидел, что это второй громила, у которого был такой же страшный шрам через все лицо.

Милиционер попытался освободиться от захвата, но громила еще сильнее сжал руки. Милиционер напрягся из последних сил, но все было тщетно. Громила в два рывка подтащил его к колонне и с разворота кинул на нее. Милиционер дернулся и сполз на мраморный пол, раскинув руки и неестественно вывернув правую ногу.

На платформе послышались крики: «Да что же это делается!!», «Да позвоните же кто-нибудь!!!», — однако никто не торопился прийти на помощь поверженному стражу порядка.

В это время Стас собрался с силами и, поднимаясь, взял в руки ведро, в котором осталась половина опилок. Громила, тяжело дыша, начал разворачиваться. Стас уже бежал в его направлении. В три прыжка он оказался возле противника. Сходу запрыгнув на лавку, Стас наотмашь засандалил громиле по голове. Остатки опилок дождем посыпались на пол. Громила, не закончив разворота, наклонился в сторону и с грохотом рухнул на бок.

Стас бросил в него ведро, и, соскочив с лавки, подбежал к Вовке. Присев, схватил его за плечи. Быстро осмотрел его и ощупал.

— Со мной все в порядке, — сказал Вовка.

— Точно? — недоверчиво переспросил Стас.

— Точно.

Стас поднялся и осмотрелся вокруг. Два разбитых поезда стояли возле платформы. Тот, что был сзади, протолкнул первого наполовину в тоннель. Пассажиры, попадавшие от удара на пол, постепенно оправились от шока, поднимались и выбирались через разбитые окна и двери. Кругом слышались стоны. Слава Богу, пожара не случилось, да и народу в обоих поездах было немного. Дежурная по станции что-то говорила срывающимся голосом человеку в форме машиниста. Прибежавшая из станционного медпункта медсестра водила пронашатыренной ваткой перед носом пожилой женщины, лежавшей на полу. Стас еще раз осмотрел платформу, взял Вовку за руку и они побежали вверх по эскалатору. По соседнему эскалатору, идущему вниз, на станцию, бежал наряд милиции — пять человек во главе с долговязым капитаном. Вовка и Стас посмотрели им в след и побежали дальше. Что произошло на станции через несколько минут, они так и не узнали.

— Что он от тебя хотел? — тяжело дыша, спросил Вовка, соскочив с эскалатора.

— Не знаю, — честно ответил Стас. — Он не успел сказать. Наверное, то же, что они хотят всегда.

— А что они хотят всегда?

— Чтобы зло победило, — Стас остановился. Они уже выбрались на улицу. — А мы, судя по всему, здорово им в этом мешаем.

На город опускалась темно-синяя августовская ночь. Зайдя в ближайший переулок, Стас остановил Вовку у тусклого фонаря, и посмотрел ему в глаза.

— Мы никогда не говорили об этом... — начал он. — Ты, наверное, не до конца понимаешь, что мы ввязались в очень страшную игру. Можно воспринимать все как сказку, но мы… и ты в том числе, сейчас боремся со вселенским злом. Мы вступили в открытую и неравную схватку. И уйти в сторону теперь уже невозможно.

— Я понимаю это, — сказал Вовка. Он шумно сглотнул и посмотрел на Стаса.

Стас заглянул в детские, открытые миру глаза, и вдруг ясно увидел в них совсем не детскую печаль. В это мгновение ему стало страшно. Страшно оттого, что все, что он сейчас сказал Вовке — правда. При участии взрослых этот ребенок ввязался в самую настоящую войну. Стас взял Вовку за плечи.

— Домой нам возвращаться нельзя. Сейчас мы поедем к моему старому учителю. Помнишь, я рассказывал тебе о нем? Ты поживешь у него некоторое время. Он очень хороший старичок.

Стас снова замолчал. Вовка тоже стоял молча, немного опустив глаза. Его скулы еле заметно дергались, выдавая волнение.

— Ты хочешь что-то спросить?

— Да, — сказал Вовка и замолчал на несколько секунд. — Папа вернется?

Он опять поднял на Стаса свои большие серые глаза. Теперь в них светилась такая отчаянная надежда, что Стас не сразу нашелся, что ответить.

— Обязательно! По-другому и быть не может. Мы же стоим на стороне Добра. А оно всегда побеждает.

Тем временем на станции метро наряд милиции раздвинул изрядно увеличившуюся толпу зевак возле распластанных на платформе тел: двух громил и милиционера. Сержант присел перед поверженным коллегой и принялся нащупывать пульс.

— Все, Михалыч… — сказал он капитану, поднимаясь.

Трое других милиционеров попытались разогнать зевак.

— Отойдите, отойдите. Нечего здесь смотреть, — говорил зевакам капитан.

От тел начал подниматься легкий сизый дымок.

— Всем назад! — рявкнул капитан.

Все отступили, кто-то спрятался за колонну. Холодный пронизывающий ветерок прошелестел по платформе и закрутил в легкие смерчи струйки дыма, поднимающиеся от лежащих громил. Раздался звук падающего тела — упала в глубокий обморок накрашенная тетка, призывавшая позвонить в ФСБ. Взору зевак, милиции и только что подошедших санитаров с носилками предстало удивительное. Тела двух громил вдруг начали истончаться. Контуры их сместились и стали опадать. Ветер и остатки дыма втянулись в черное жерло тоннеля и через несколько секунд все стихло. Только желтоватая слизь и черные подтеки на мраморном полу «Павелецкой» напоминали о двух мордоворотах с глубокими шрамами на лице. Оцепеневшая толпа шумно выдохнула, а видавший виды капитан размашисто перекрестился.

Есть в Москве такие места, попав в которые человек не хочет уходить. И не важно, что это — тихий центр или рабочая окраина, если территория ухожена, если дома не стоят подобно барханам посреди пустыни, а окружены зеленью деревьев. И еще более притягательной становится местность, если где-то поблизости живет человек, к которому ты всей душой привязан. Среди знакомых Стаса такой человек был. Это его бывший учитель, по сей день преподававший в Университете историю древнего мира. В МГУ на многочисленных кафедрах исторического факультета было немного преподавателей, с кем можно было не просто поговорить, но еще и получить удовольствие от беседы. Ну, а из истории Андрей Борисович Кривега знал, кажется, все. По крайней мере, Стасу так казалось.

Поднявшись на четвертый этаж, Стас остановился перед знакомой дверью коммунальной квартиры с восемью звонками, выстроенными сверху вниз. Вовка заметил волнение Стаса и улыбнулся. Он очень много слышал об этом старом учителе — Стас любил о нем рассказывать. Мальчик протянул руку и, нажав на профессорский звонок, выжал две коротких трели. Стас от неожиданности вздрогнул и посмотрел на Вовку. Он, конечно же, прежде чем ехать к профессору, договорился с ним по телефону, но все же близость личной встречи его взволновала.

— Это чтобы ты долго не переживал, — ответил Вовка.

Стас кивнул, закрыл глаза и задержал дыхание. За дверью послышался шорох от скользящих по полу шлепанцев профессора. Стас выдохнул и усмехнулся. Профессор, так же как и раньше, шаркал по полу. Наверное, Стас узнал бы эти звуки из тысячи подобных.

Дверь открылась и на пороге появился седой старичок с морщинистым чисто выбритым лицом. Он несколько секунд просто смотрел на гостей и постепенно его лицо стало расплываться в приветливой улыбке.

— Станисла-ав, — пропел старичок. — Голубчик, ты ли это?

— Я, профессор, — улыбаясь, ответил Стас.

— А это значит и есть Владимир… — Вовка хотел сострить, что он не только ест, но еще и пьет, но сдержался. — Проходите же. Что вы в дверях стоите?

Коммунальная квартира, в которой жил профессор Кривега, была типичной. Высокие потолки, длинный темный коридор с развешанными по стенам оцинкованными ванночками и тазами, велосипедами, лыжами, детскими колясками. И почему-то такие коридоры всегда загадочно петляли, словно лабиринт, выход из которого не предусмотрен. Стас шел первым — он тысячу раз ходил по этому лабиринту, Вовка посредине, а профессор последним. Вовка все время за что-то задевал и обо что-то больно ударялся. И тем удивительнее для него было, что Стас наоборот не задевал ничего.

Профессорская комнатка находилась в самом конце коридора. Стас толкнул дверь и вдохнул знакомый аромат юности. Господи, сколько же они с друзьями провели времени в гостях у Андрея Борисовича, попивая чай и слушая рассказы о давно исчезнувших цивилизациях, империях, культурах!

— А у вас все по-прежнему, — сказал Стас, осмотревшись. — Книги, книги, книги… мы с Вами не виделись почти пять лет, а кажется, как будто только вчера расстались.

— Время — понятие относительное, — ответил профессор. — Тебе ли, как археологу, этого не знать. Вот что ребятки, я сейчас схожу в булочную, а вы тут располагайтесь. Какая прелесть эти ночные магазины. В любое время и все, что нужно.

— Давайте я схожу, — Вовка только собирался сесть в кресло и тут же оттолкнулся от подлокотников.

— Успеешь еще находиться, — с улыбкой ответил профессор. — Тем более, что ты не знаешь, куда идти. Станислав, распоряжайся, голубчик. Вода на кухне, чашки в серванте, варенье в буфете. Я быстро.

Профессор надел сандалии, легкую шляпу, посмотрел на себя в зеркало и вышел. Вовка окинул комнатку взглядом. Размером она была метра четыре в ширину и примерно семь в длину. У правой стены стоял круглый стол, буфет, сервант и платяной шкаф. У левой — диван и дубовый письменный стол необъятных размеров. Все остальное место вдоль стены занимали книжные стеллажи и полки. Даже над диваном. Многие из книг были очень старыми. Если на полках и было пустое место, то там стояли старинные амфоры, небольшие скульптуры и прочая старинная дребедень.

— Мда... Именно так я себе и представлял берлогу настоящего профессора.

— Как? — спросил Стас.

— Ну... так, — пожимая плечами, развел руками Вовка. Стас улыбнулся и пошел на кухню ставить чайник.

А на кухне все было, как и раньше. Четыре газовых плиты в ряд, восемь кухонных столиков, разбросанных по углам огромной кухни, пять разномастных холодильников. На Стаса накатили вспоминания, рассказы профессора во время посиделок за чаем с вишневым вареньем. И не всегда темы для разговоров учителя и учеников были историческими. Нередко говорили о взаимоотношениях людей обществе, о дружбе, предательстве, о книгах, фильмах, о смысле жизни, наконец. Профессор в качестве примера часто приводил реальные ситуации из жизни коммуналки, справедливо считая ее маленькой моделью человеческого общества. Тут были рассказы и о куске мыла в кастрюле врага по кухне, и о чужой сковороде на плите соседа в момент его неожиданного возвращения, и много еще о чем. Конечно же, не все соседи поступками своими походили на зверей. И за детьми приглядывали, и старикам помогали...

На кухню вбежала маленькая девочка. В правой руке она держала серого полосатого котенка. Лапки его свисали как четыре макаронины. Девочка прижала котенка к правому боку и открыла стоящий в углу холодильник. Достав оттуда пакет молока, девочка налила его в блюдце, стоящее возле холодильника, и посадила перед ним котенка. Маленький пушистый комочек вытянул к блюдцу мордочку, несколько раз обнюхал его и начал лакать. Девочка сидела рядом и размеренно гладила котенка по шерстке.

— Опять притащила! — недовольно прошипел плюгавый толстячок с лакированной лысиной — он вошел в кухню только что. — Всю квартиру зассал!

Стас знал этого толстячка. Отвратительное существо. За всю свою жизнь он не упустил ни одной возможности сделать или сказать кому-нибудь гадость. И мать его была в этом достойном примером. Сначала она писала доносы в НКВД, потом в ЖЭК, а к старости перешла на газеты. И профессору от этой семейки тоже досталось.

— Пшёл вон! — фыркнул толстячок и пнул котенка словно мячик.

Пушистый комочек поднялся в воздух, пискнул в полете, и ударился о ногу Стаса. Девочка приоткрыла рот и недоуменно моргнула. Через мгновение она захныкала, и почти сразу перешла на рев.

Толстячок поднял глаза на Стаса и, увидев его взгляд, замер с приоткрытым ртом. Стас был уверен, что сейчас расплющит сволочь с одного удара по лысине. Но он успел сделать только два шага навстречу врагу. В дверном проеме появился Михаил, сосед профессора. Он жил в этой квартире четырнадцать лет и лысого стукача невзлюбил с первого часа. Михаил схватил толстячка за отвороты плюшевого халата и приподнял к своим глазам. Тот дернул ножками, с них слетели шлепанцы.

— Я тебя, лысая сволочь, последний раз предупреждаю. Еще раз кота тронешь — я тебе нос откушу.

— Да я тебя… — трепыхался толстячек, — а ну пусти… распустили вас… да я вас всех…

— Топай отсюда. Отрыжка эпохи! — прошипел Михаил и швырнул соседа через открытую дверь в коридор.

Лысый отскочил от стены, чудом устояв на ногах, отряхнулся и засеменил прочь, продолжая выкрикивать угрозы из коридора. Михаил постоял немного, прислушиваясь, и с довольной улыбкой прошел к Стасу.

— Привет!

— Привет, — ответил Стас, пожимая протянутую ладонь.

— Это ты правильно сделал, что пришел к профессору. Сдает старик. Ученики иногда еще приходят, но разве сравнишь нынешнюю молодежь с вами.

— Ну, ты скажешь тоже, — ответил Стас. — Просто все сейчас заняты добыванием средств к существованию. Сейчас не поразгружаешь вагоны, как мы в юности.

— Это точно, время другое, — согласился Михаил. Он поставил чайник на плиту и включил газ. Тут его окликнул женский голос, и Михаил вышел из кухни.

Девочка сидела на корточках и гладила лакающего молоко котенка. Его тощенький хвостик торчал в потолок антеннкой. Стас в задумчивости прислонился к профессорскому холодильнику — древнему агрегату с торчащей вверх наискосок ручкой и витиеватой надписью ЗИЛ на белой обшарпанной дверце. К холодильнику видимо пришла охота поработать — он коротко вздохнул, старчески прокашлялся и вдруг затрясся, словно в припадке. Стасу стало гадко. Ведь он на самом деле забыл про старика. А профессор всегда был одинок. Одиночество само по себе очень страшно, а одиночество в старости страшно вдвойне. Начинаешь понимать, что твои дни, месяцы, пусть даже годы сочтены. Ты никому не нужен, потому что не можешь ничего дать. Это все, конечно, громко звучит — борьба со злом во вселенском масштабе. Можно возвыситься в своих глазах до уровня Георгия Победоносца. Но почему-то никто не замечает зла рядом с собой. Не Вселенского — обычного, бытового зла. Которое происходит где-то рядом, но только никто не хочет его замечать. Гораздо проще разглагольствовать на темы двух русских вопросов «кто виноват и что делать», но при этом не делать ничего. А ведь порой и сделать-то надо не так уж и много...

Стас не успел заварить чай, как вернулся профессор. Он был очень рад снова сидеть за одним столом с учеником и пить чай с вареньем — как раньше. Стас это заметил, и ему снова стало стыдно. Старику и нужно-то было совсем немного: чтобы ему хотя бы изредка звонили.

Вовке, похоже, здесь понравилось. Он улыбался профессорским шуткам, рассказам из преподавательской практики. И чай, как показалось мальчишке, был каким-то особенно вкусным.

— Андрей Борисович, я вас очень прошу, не увлекайтесь походами в университет и по музеям.

— Станислав, но он же не граф Монтекристо! — профессор вскинул брови. — Не сидеть же мальчику в заточении. Иногда надо и воздухом подышать.

— Конечно надо, — согласился Стас. — Только все же лучше, чтобы Вовка поменьше бывал на глазах у посторонних.

— Но…

— Андрей Борисович, я вам все позже объясню, — улыбнулся Стас.

— Ну что же. Дома так дома, — согласился профессор. — Мы и дома найдем, чем заняться. — Профессор подмигнул Вовке.

Через час Стас ушел. Главное, что Вовка какое-то время будет вне игры. Он не хотел рисковать мальчишкой и поэтому решил спрятать его у профессора. Здесь его точно никто не найдет. И как же все-таки гадко, что поводом для визита к старому учителю явилась необходимость обратиться к нему за помощью.

Юра шел на работу с больной головой, сутулясь, мрачно глядя себе под ноги. Вот уже третью ночь у него не получилось нормально заснуть. Он еще раз перерыл все материалы, которые ему удалось собрать, и ничего полезного не нашел. Слухи, легенды, полудокументальные свидетельства... Но в этих записях не было ничего, что могло бы относиться к «Формуле Провидения». У Юры ничего не получалось. Его размышления зашли в тупик. Бондарь на звонки не отвечал, на контакт пока не шел.

Когда Юра поднялся в редакцию, все, кто попадался на пути, смотрели на него с плохо скрываемой улыбкой. Юра вяло улыбаясь в ответ, пробирался к своему столу.

— Веселая была ночка? — с улыбкой до ушей спросил фотограф Алик, приятель по работе.

— Если бы… — ответил Юра.

— Как ее зовут? — Алик подмигнул.

— Ее зовут Продолжение моей статьи! — Отрезал Юра.

— Извращенец! — усмехнулся Алик.

Тут его окликнули из коридора и он пошел на крик ответственного редактора. Юра продолжил путь к своему столу.

— Юра...

Юра обернулся. За спиной стояла Марина.

— Тебе кто-то звонил вчера. Сказал, что хотел бы с тобой встретиться. Что вам есть, о чем поговорить.

— Который за вчера? — устало спросил Юра.

— Я ему сказала то же самое, но он просил передать тебе, что его фамилия Бондарь и…

— Как?!

— Бондарь, — повторила Марина с заметным испугом на лице. — Григорий... Исаакович, кажется. Или Иосифович...

— Ефимович. Что еще он сказал?

— Что… что если ты сможешь сегодня прийти в три часа к кинотеатру «Варшава» на Войковской, то он будет тебя ждать у большой афиши возле метро. Он сказал, что с удовольствием обсудит с тобой тему «поезда-призрака» и расскажет много нового. Вот, я записала приметы, — Марина протянула Юре листок бумаги.

Как только Юра до конца осознал то, что услышал, он тотчас же проснулся. Поначалу он хотел позвонить Стасу, но решил, что будет лучше сначала встретиться с Бондарем, а уже после рассказать об этой встрече новым друзьям.

В назначенный час Юра подошел к афише и по приметам, которые Бондарь сообщил Марине, узнал его практически сразу.

— Григорий Ефимович? — спросил Юра, подойдя к мужчине пятидесяти пяти — шестидесяти лет в строгом костюме из легкой серой ткани, с дорогим кожаным дипломатом в левой руке.

— Юрий Топорков? — сказал в ответ Бондарь.

Юра улыбнулся и они пожали друг другу руки.

— Рад встрече с вами. У вас получилась хорошая статья.

— Спасибо.

— Практически никакого заигрывания с мистикой, — продолжал Бондарь хвалить Юрину статью. — Факты отдельно, предположения отдельно. Где легенда, там так и говорится — легенда.

— Редактор считает совсем наоборот. Он говорит, что я сделал из мухи слона. Но в том, что получилось интересно — он с вами согласен.

— Ну-у-у, слон из мухи — это не страшно. Значительно хуже, когда наоборот — из слона пытаются сделать муху. Ужасно нерентабельно — слишком много отходов…

Юра и Бондарь рассмеялись и не спеша направились к подземному переходу. Бондарь говорил, как по писанному. Казалось, он просто хочет выговориться. Юре не нужно было выуживать из собеседника информацию — ему оставалось только внимать.

— Я думаю, что легенда о «Формуле Провидения» всего лишь легенда, — уклончиво говорил Бондарь. — Хотя, конечно, она не лишена оригинальности. Что же касается «поезда-призрака», то здесь все сложнее. Вот скажите, Юрий, вы никогда не задумывались над тем, что собой представляет железнодорожная сеть в масштабе всей планеты?

— Ну… естественно, это солидное сооружение... — начал Юра, хотя задумался об этом впервые, а его статья о «поезде-призраке» данного контекста почти не касалась.

— Это не просто «солидное сооружение». Это грандиозное и самое уникальное сооружение! Его часто ставят в один ряд с Египетскими пирамидами как несомненное чудо света. Но это нечто совершенно иное. Сами подумайте: Египетские пирамиды — это некий локальный феномен. А железнодорожная сеть оплетает всю планету и фактически является замкнутой. У нее нет ни начала, ни конца. Нет, конечно, есть тупики, заброшенные ветки, снятые участки рельсов, но все это ничтожно мало по сравнению с остальной частью мировой железнодорожной паутины.

— Пожалуй, вы правы, — задумчиво произнес Юра.

— Не пожалуй, а точно! — воскликнул Бондарь. — Теперь добавьте к этому сотни тысяч километров проводов сети электропитания, управления стрелками и светофорами, линии электросвязи, компьютерные системы… Что мы с вами получаем? Мы получаем колоссальную энергоинформационную инфраструктуру! Целый организм с автономной и очень сложной топологической системой. Настолько сложной, что она просто обязана порождать внутри себя аномальные зоны, где привычные закономерности искривляются, и, подобно параллельным линиям в неэвклидовой геометрии, начинают пересекаться. Вы слышали о ленте доктора Мебиуса? Вопрос риторический… — Бондарь махнул рукой. — Так вот, по сравнению с топологической сложностью мировой рельсовой сети, лента Мебиуса — это детский лепет, уверяю вас! Сейчас я вам кое-что покажу. Вы, наверное, слышали, что пустые, заброшенные города действуют угнетающе, вселяют ужас в тех, кто рискнул пройти по их улицам... Поверьте мне, заброшенное железнодорожное полотно не уступает им по силе ощущений. Нужно всего лишь постараться взглянуть на него с нужной точки зрения.

Бондарь взял Юру за локоть и повел к находящейся неподалеку железнодорожной платформе со старорежимным названием «Ленинградская». Пройдя через высокий виадук, железобетонный скелет которого нависал над зеркально блестевшими нитками рельсов, Юра и Бондарь спустились в небольшую низину, пролегавшую чуть в стороне от платформы. Юра шел и с каждым шагом чувствовал, как на него накатывает новое, доселе неведомое ему ощущение.

Две ржавые полосы тянулись параллельно друг другу. Они появлялись из-за поворота и за другим поворотом терялись. Юра и Бондарь медленно шли вперед. Рельсы кое-где вросли в землю, иногда рядом с насыпью попадались завалы из старых, отживших свой век шпал. В пустых глазницах мертвых покосившихся светофоров чувствовалась заколдованность и непонятное ожидание.

И уже чем-то совсем нереальным на этом мертвом заброшенном пути выглядел маленький, стоящий внизу, у самых рельсов, светофорик, который равнодушно светил синим глазом из густых травяных зарослей. Сразу за светофориком находилась старая классическая ручная стрелка — с тяжелым противовесом, длинной рукояткой и ржавой полосатой табличкой, указывающей направление. Чуть левее убегала такая же заброшенная ветка. На ней, метрах в пятидесяти от стрелки, шестеро рабочих в оранжевых жилетах меняли рельс и несколько давно пришедших в негодность шпал. Юра мельком задумался, для чего менять рельс на дороге, которая не работает столько лет и вряд ли заработает когда-нибудь еще, но думы о «поезде-призраке» тут же вытеснили прочь странных рабочих.

— Вот так вот, запросто, может быть, именно через эту стрелку «поезд-призрак» переходит из одного пространства в другое, — задумчиво сказал Юра.

Бондарь непроизвольно дернул головой в сторону Юры. Мышцы его лица напряглись. Юра краем глаза заметил это. И хотя Бондарь почти сразу же совладал с собой, Юра украдкой продолжал на него поглядывать.

— Одна из версий говорит о том, что в исчезнувшем поезде была голова писателя Кручинского, — неожиданно сказал Бондарь. — Точнее, не голова, а череп. Вы слышали об этом?

— Да, — ответил Юра. — Культ «Двенадцать Голов». Только непонятно, какая здесь взаимосвязь.

— Взаимосвязь прямая. Культ «Двенадцать Голов» очень древний. Корнями он уходит в Западную Индию, а в тринадцатом веке каким-то образом просочился в Европу. Но упоминаний о нем ничтожно мало — буквально крупицы. Следы этого культа попадаются и в России, но здесь они еще более размыты, и вряд ли можно сказать о его «русской ветви» что-то конкретное. Единственной зацепкой были бы архивы Алексея Сперанского, но они сгорели вместе с хозяином во время пожара в его доме. — Бондарь помолчал немного и добавил: — На текущий момент точно известно, что верховных исполнителей культа тайно обучали в Индии.

— Сперанский в Индии был, — сказал Юра, — это тоже известно.

— Совершенно верно. Так вот, череп Кручинского, добытый по приказу Сперанского, попал к служителям культа. И после специального «обряда посвящения» он стал вместилищем колоссальной энергии. В оказавшихся у меня документах ее называют «незримой силой», но природа ее никак не объясняется. А теперь прибавьте сюда Римский поезд, попавший в аномальную зону. Он все равно исчез бы в этом тоннеле, даже если бы в нем не было черепа Кручинского, я не сомневаюсь в этом. Но неведомая энергия, заключенная в черепе, каким-то образом вырвалась на свободу. Она замкнула в кольцо солидный участок Времени и превратила поезд в страшную машину смерти. Он теперь проходит сквозь разные пространства или же, «рассекая грани», это кто как любит говорить, и совершает обороты вокруг некоего условного центра. В некоторых популярных философиях этот центр именуют «Генеральным Меридианом». Если поезд сделает вокруг него полных сорок девять оборотов, во всей Вселенной, воцарится вечная власть зла.

Юра молчал, пытаясь обдумать сказанное. Бондарь истолковал это молчание по-своему:

— Я понимаю, звучит банально, но, к сожалению, это единственная информация на данном этапе.

— Почему именно сорок девять, а, скажем, не пятьдесят пять? — спросил Юра.

— Не знаю… Это число несколько раз попадалось мне в разных источниках. Правда, об этом всегда говорилось вскользь, и никакого объяснения я не нашел. А может, все гораздо проще: сорок девять можно получить, перемножив семь на семь, наверное, по аналогии с «сорока сороками».

«Почему именно семь? И причем здесь сорок сороков…» — подумал Юра и машинально пнул ногой лежащую на одной из шпал пивную пробку. Обиженно звякнув, она пролетела несколько метров, подмигнула солнечным бликом и скрылась в зарослях колючего кустарника в изобилии растущего вдоль заброшенного железнодорожного полотна.

— Я не понимаю, почему этим черепом оказался именно череп Кручинского, а не кого-то другого.

— Я ждал этого вопроса, но, наверное, я вас разочарую, — Бондарь выдержал небольшую паузу. — Здесь может быть несколько объяснений. Даже не знаю, на каком остановиться… Все они по-своему правомочны, но по-своему и несостоятельны.

— Например?

— То, что писал Кручинский, вам, как человеку образованному, хорошо известно. Возможно, он затронул в своем творчестве некие мистические сферы, соприкосновение с которыми не проходит для человека бесследно и явно не несет ничего хорошего. А может быть, все дело в какой-то особой форме гениальности.

— Или в том и другом одновременно?

Бондарь молча кивнул, потом ответил:

— А может, вообще в чем-то третьем. Вполне возможно, что истинная причина скрыта от нас.

— Получается, за его головой давно охотились, — сказал Юра.

— Несомненно. Хотя, ясно одно — Кручинского не могли специально лишить жизни, чтобы получить голову. Он должен был умереть исключительно своей смертью. В противном случае череп не получил бы нужных свойств.

Юра молчал, обдумывая слова Бондаря.

— Удивительно, но Кручинский, похоже, чувствовал то необычное, что произойдет по ту сторону его кончины, — Бондарь остановился, изящным движением открыл дипломат, и извлек оттуда небольшой томик явно дореволюционного издания. — Я знал, что у нас зайдет об этом разговор, и захватил для вас его «Дневник Умалишенного». Хочу обратить ваше внимание на некоторые нюансы этого повествования, — он открыл книгу на закладке, перелистнул еще несколько страниц, прокашлялся и с выражением начал читать: «…все дальше, дальше уносит меня моя тройка. Закат нависает надо мной, но рассвет подгоняет меня, да клубы пара устилают мне путь. Вот и Млечный Путь расстелил миткаль… Справа — степь малоросская, слева — Италия виднеется. Вон избы русские показались вдали. Что за круговерть, зачем она? Ох, голова моя, голова! Зачем обвязали ее полотенцем? Зачем льют на нее ушат за ушатом ледяную воду? Оставьте мою бедную голову! Оставьте! Пощадите…».

Бондарь замолчал.

— Россия, Италия, Малороссия… — Юра озадаченно потер лоб. — Вы хотите сказать, он чувствовал, что его голова будет носиться через разные пространства, а душа не обретет покоя?

— Насчет души — точно сказать не могу, — Бондарь закрыл томик, положил его в дипломат, щелкнул замками и побрел дальше. Юра последовал за ним. — Все-таки его отпели, на могиле была отслужена панихида, и не одна. Точно известно, что перед смертью он причастился Святых Христовых Тайн. Возможно, с душой-то как раз все в порядке. А вот с телом — беда. Хотя, может быть, это и на бессмертную душу как-то влияет — точно не известно. Скверное дело, когда часть останков начинает жить самостоятельной жизнью.

— «Клубы пара устилают путь»… — задумчиво повторил Юра. — Это, несомненно, образ поезда? Точнее, паровоза…

— Кто знает… Сами понимаете, фраза очень неоднозначная, возможна масса трактовок, — Бондарь неопределенно махнул рукой. — Под конец жизни писателя преследовали странные видения, так что «клубы пара» могут означать все, что угодно. Но нельзя усомниться в одном — Кручинский предвидел, что голова его подвергнется какой-то страшной экзекуции. Пусть даже после смерти. Предвидел и молил о пощаде. Сам не зная кого.

— Ужасно… — искренне сказал Юра. Новое откровение заставило его внутренне содрогнуться. Чтобы скорее переменить тему, он напомнил:

— Вы сказали, что поезд проходит «рассекая грани»... — Юра интуитивно почувствовал, что это его любимая тема Бондаря. Грех было этим не воспользоваться.

— Видите ли… — Бондарь слегка замялся. Юра понял, что попал в точку. — Сам факт существования «поезда-призрака» и все его поведение кладут на весы солидный камушек в пользу одной популярной ныне гипотезы из области Теории параллельных пространств.

Юра вспомнил кадры из показанного в прошлом месяце по телевидению американского сериала «Путешествия в параллельные миры». Наивность этого фильма никак не способствовала серьезному отношению к той теории, на которой он был построен.

— Суть этой гипотезы в том, — продолжал Бондарь, — что Мироздание имеет как бы многогранное строение. Фактически это многогранный кристалл. В разных древних культах тема кристаллической Вселенной проскакивает довольно часто. Например, жрецы одной известной египетской секты уверяли, что Вселенную вырастил бог Амон-Ра в глиняном горшке. Наивно, но впечатляюще… М-да. Так вот, одни философы считают, что Кристалл Мироздания вытянут в бесконечности вдоль своих граней, другие, — что замкнут в постоянно растущее кольцо.

— Бесконечное в конечном? — парируя, ввернул Юра.

— Вы уловили мою мысль! Каждая грань этого Кристалла, а граням этим, сами понимаете, «несть числа», представляет собой автономное многомерное пространство, достаточно изолированное от других. То есть отдельно взятый мир. Такой же, в каком мы с Вами живем, но несколько в ином варианте развития. Этакая многовариантность развития одного и того же мира. Между прочим, этот феномен отражен даже у Достоевского.

— У Достоевского? — Юра искренне удивился.

— Я знал, что вы не поверите, — Бондарь усмехнулся. — Однако вспомните его рассказ «Сон смешного человека». Там некое высшее существо переносит главного героя на Землю, находящуюся в ином варианте развития — без греха, горя, болезней... Как и следовало ожидать, ничего хорошего этот визит не принес.

Юра вздохнул:

— Не читал, к своему стыду...

— Почитайте! Обязательно почитайте, не пожалеете. Так вот, как в любой кристаллической структуре, во Вселенной иногда происходит…— Бондарь на секунду задумался, — слияние граней. Грани миров как бы сходятся на определенное время, чтобы потом разойтись опять, или образовать новую грань, новый параллельный мир — мы ведь с вами знаем, что кристаллы имеют способность расти.

Юра кивнул. Бондарь явно увлекся своей лекцией.

— Таким образом, параллельные миры на короткое время как бы проникают друг в друга — объединяются. И тогда возможен переход. По вашему лицу вижу, что вы находили отражение этой идеи у Кастанеды… По одной из версий, «Летучий Итальянец» попал как раз в зону такого вот «слияния» двух разнородных, но весьма похожих друг на друга пространств и замкнул собственное Время в кольцо. Но, гипотезы — гипотезами, Юра, однако, сами понимаете, — продолжал Бондарь, — что намеренно попасть в параллельное пространство — это нечто из области слабонаучной фантастики. Тем не менее, большинство ученых склоняется к тому, что теоретически это возможно. Меньшинство же считает, что это возможно также практически — например, через полумифический Абсолютный Путь или Дорогу. Кто как назовет. Просто доступно это далеко не всем… Хотя, вы ведь наверняка читали об этом и у Крапивина, и у Льюиса, и у Ричарда Баха. И даже у «диссидента» Вячеслава Рыбакова…

Бондарь сделал небольшую паузу.

— Однако наш с вами поезд, похоже, не ищет «дыры в гранях», чтобы попасть в соседние пространства. Он их делает! И мировая железнодорожная сеть — первый ему в этом помощник.

— Каким же это образом? — Юра недоверчиво покосился на собеседника.

Бондарь почесал бородку.

— Хороший вопрос, но вряд ли на него можно ответить однозначно. Многие философы, а также кое-кто из физиков, совершенно уверены, что «стыковка граней», равно, как и их, извините, «продырявливание», практически всегда происходит близ железных дорог, в тоннелях метро и у трамвайных линий. Помните детскую легенду о том, что в Счастливую Страну можно уехать на трамвае или на пригородной электричке? Впрочем, такие сказки ходили в моем детстве, а ваше поколение росло на совершенно других мечтах… Так вот, дорогой мой, запомните на всю оставшуюся жизнь: легенды, особенно детские, никогда не рождаются на пустом месте! Такова технология этого жанра и в этом состоит его основной закон. Кто знает, может быть, есть места, где рельсовые пути разных миров каким-то непостижимым образом действительно стыкуются между собой. И даже разница в ширине колеи здесь не помеха… Ведь существует довольно устойчивая гипотеза, что любой заброшенный или тупиковый путь — не обязательно мертвый путь, это вам любой ребенок расскажет! Вполне возможно, что он имеет свое продолжение в соседнем от нас пространстве. И ездить по нему может все, что угодно… — Бондарь вновь задумался. — Интересно, что первыми способность железной дороги как-то затрагивать «грани миров» действительно почувствовали именно дети и… поэты.

— Поэты? — не понял Юра.

— Представьте себе! Но это не удивительно, ведь поэты — тоже в чем-то дети. Только их восприятие мира часто более зыбко, ассоциативно… как сон. Судите сами, — ответил Бондарь, и безо всякого перехода начал читать:

Не поездам завидую, а рельсам

С нелегкой, неуступчивой судьбой;

Коснись щекою, их теплом погрейся

И попроси поговорить с тобой.

Они расскажут, что в далеких странах,

В одном из незаметных городов

Есть кто-то, как и я, такой же странный,

Кто слушать рельсы до утра готов.

Сквозь пальцы пропускать прохладный гравий,

Нездешних поездов услышать дрожь,

И ощутить натруженные грани,

И беспредельно верить, что живешь.

Бондарь читал негромко, вкладывая душу в каждое произнесенное слово. Похоже, ему доставляла большое удовольствие сама возможность продемонстрировать свое умение «держать слово» еще и в стихотворном жанре. Юра вслушивался в незнакомые строчки и испытывал непонятное волнение — это чувство всегда охватывало его при встрече с талантливыми, пронизывающими сердце стихами.

— Кто это?

— Алексей Кондратьев. Поэт, к сожалению, малоизвестный.

Наступила небольшая пауза. Бондарь думал о чем-то своем. Юра восхитился про себя его эрудицией, поразмышлял над услышанными стихами, попытался запомнить фамилию автора, однако журналистская интуиция подсказывала, что если сейчас же не перевести разговор в прежнее русло, многое из того, что Юре хотелось бы узнать, может не быть озвучено.

— Вы сказали, что поезд «дырявит» границы пространств. То есть получается, что из-за этих «дыр» Вселенная скоро превратится в решето, а потом и вовсе рассыплется? — Юра усмехнулся. — Честно говоря, с такой моделью конца света мне еще не приходилось сталкиваться.

Повернувшись к Юре, Бондарь поднял брови и округлил глаза:

— Голубчик мой, ну нельзя же рассуждать так до вульгарности примитивно! Все значительно сложнее и неоднозначнее. Между пространствами действительно возникают «дыры». Ну, или «щели», если больше нравится. Пока точно известно только то, что эти «дыры» безумно опасны. Чем? Как? Почему? На эти вопросы пока нет точного ответа. Только гипотезы. Но самая правдоподобная из них говорит о том, что именно через эти «дыры» вселенское зло сделает попытку объединиться. Собственно, уже делает… И помогает ему в этом наш с вами трехвагонный приятель, случайно замкнувший Время! В любом случае, интерес к этим «дырам» адептов культа «Двенадцати Голов», согласитесь, заставляет задуматься о таких вещах не просто, как о недетской сказке.

— Если бы мне раньше сказали, что этот культ все еще существует, я, наверное, не поверил бы.

— Культ существует... И даже, как говорят в Одессе, «очень существует». Он скрывается за вывесками тайных религиозных обществ, пронизывая своим влиянием государственные машины многих стран. Издыхающих масонов можно вычислить, самозванных тамплиеров — тоже. Но вот культ «Двенадцать голов»... Их многотысячелетнему опыту конспирации можно только подивиться.

— Можно вопрос? Вот вы говорите «вселенское зло». А почему не «вселенское Добро»?

— Очень просто: Добро работает другими методами. Ему нет необходимости объединяться через «дыры в пространстве», ведь оно, по сути своей, абсолютно — этот мир изначально был создан добрым, места для зла просто не было предусмотрено. Оно появилось позже. Вот злу и приходится искать червоточины — когда в душах человеческих, а когда в самом Мироздании. И, к сожалению, оно весьма в этом преуспело.

— Ну, хорошо, а если все же череп Кручинского будет вне поезда?

— Тогда беды не случится, — ответил Бондарь. — Не случится до тех пор, пока череп не попадет в руки служителей культа «Двенадцати Голов». У них те же самые цели — воцарение тотального вселенского зла. Только провидение преподнесло им подарок. Им не надо теперь собирать двенадцать уникальных черепов в одном, строго определенном, месте. По сути, им даже не нужно охотиться за черепом Кручинского. Потому, что зло и так скоро восторжествует и тогда череп сам попадет им в руки. Конечно, этого не произойдет, если, он будет извлечен из Кольца Времени, отпет и захоронен по христианскому, лучше Православному, обряду — при этом его сила будет потеряна. Понятно, служители «Двенадцати Голов» всеми силами постараются этого не допустить.

— Но ведь можно найти «Формулу Провидения», — возразил Юра, — рассчитать время и место следующего появления поезда, и тогда изъять оттуда череп.

Где-то неподалеку истошно заорал тепловоз. Бондарь вздрогнул. На мгновение лицо его исказила все та же короткая гримаса. По одной из действующих веток зловеще загрохотал состав с крутобокими цистернами и наглухо закупоренными товарными вагонами.

— Может быть… — как-то заторможено проговорил Бондарь, когда состав скрылся вдалеке. — Тем более что череп на данный момент является краеугольным камнем — вряд ли в ближайшее время человечество преподнесет миру нового своего представителя, обладающего способностью к мистическому видению такой силы, как у Кручинского. Это значит, что слуги зла, как минимум, еще двести лет не получат череп, способный удержать такой колоссальный заряд энергии.

Юра нахмурил лоб.

— Извините, я что-то не очень понял. Почему именно двести лет? Это… как-то связано с особенностями культа?

Бондарь задумался.

— Видите ли, Юра… — Было видно, что он старается подобрать правильные слова. — Со дня смерти Кручинского прошло более ста лет. В попавших ко мне бумагах, описывающих культ «Двенадцати Голов», было сказано, что каждый двенадцатый череп, так называемой «высшей градации» — тот, в котором способна зародиться та самая «незримая сила» — появляется на земле не ранее, чем через триста лет, а то и позже. Остальные одиннадцать черепов могут быть взяты от кого угодно, и пригодны они только для минимальных мистических нужд. Но именно они помогают обрести силу последнему, двенадцатому — «черепу Избранного». Сто тридцать лет назад зло получило череп Кручинского, но тут же фактически потеряло его. Теперь ему придется либо как-то использовать присутствие черепа Кручинского в пропавшем поезде, что оно и делает, либо ждать появление нового черепа с похожими характеристиками. Но на это уйдет, как минимум, еще двести лет.

Юра подумал немного над словами Бондаря и спросил:

— Интересно, а какие черепа они использовали раньше, если «Избранных» на земле так немного?

Бондарь, помолчав, вздохнул, и, как будто нехотя, сказал:

— Сложный вопрос, Юра… Некоторые источники, причем совершенно не относящиеся к культу «Двенадцати Голов», смутно указывают на то, что летом 1517 года на кладбище города Хертогенбос в Нидерландах неизвестными вандалами была вскрыта могила живописца Иеронима Босха.

— Босха? — удивился Юра.

— Босха, — подтвердил Бондарь. — Если верить сохранившимся записям, произошло это спустя ровно год после его смерти. Как и следовало ожидать, из могилы пропала голова. Точнее, то, что к тому времени от нее осталось. Возможно, информация об этом факте не совсем достоверна и успела обрасти домыслами, но, согласитесь, она наводит на определенные раздумья. Вот смотрите: череп Босха от черепа Кручинского отделяет период времени как раз около трехсот лет. Если быть точными, то триста сорок. Оба черепа были украдены. И Босх, и Кручинский в своем творчестве затронули тему человеческого безумия, как одной из форм тайной сущности бытия — они открыли в ней массу потаенных глубин, прочно связанных с Миром Невидимым. А то, что им обоим в этой теме было открыто нечто большее, чем остальным представителям рода человеческого, мне вам доказывать не надо. И еще — есть сведения, что и Босха, и Кручинского почему-то отпевали не в храмах, а прямо на могилах. Но об истинных причинах этого нигде ничего не сказано.

— И что же стало с черепом Босха?

— Увы, дальнейшая судьба его мне неизвестна. Но если предположить, что он — звено все той же цепи, то, скорее всего, его, как и череп Кручинского, тоже не успели использовать по назначению.

— То есть? В смысле… — Юра слегка замялся, — почему?

— Тоже сложный вопрос. Известно ведь, что любое действие рождает противодействие. Я совершенно убежден, что культу «Двенадцати Голов» во все века противостояла и противостоит некая тайная сила. «С обратным знаком», так сказать. Подозреваю, что не менее просвещенная и могущественная. Ее следы пока скрыты от меня… — Бондарь помолчал немного, кивнул какой-то своей мысли, и потер между собой пальцы левой руки. — Череп Босха бесследно исчез. Череп Кручинского ушел прямо из рук под видом нелепой случайности. Хотя он и продолжает фигурировать как бы в другой ипостаси, но к себе фактически уже не подпускает… Интуиция подсказывает мне, что кто-то или что-то стоит за всеми этими «неудачами», но можно ли на это рассчитывать?

— Вот бы узнать!

— Вот бы… — грустно ответствовал Бондарь. Казалось, он был прилично раздосадован. — Пока можно сделать только один практический вывод — адепты культа «Двенадцати голов» всеми силами будут стараться оставить череп в поезде. Для них это теперь единственный способ воспользоваться его силой — судя по всему, достать оттуда череп они уже не могут.

— Это почему же? — с интересом спросил Юра.

— Есть еще одна особенность… Дело в том, что выйти с черепом из поезда, да и просто взять его в руки и при этом остаться живым, сможет только ребенок. Создание чистое и непорочное. Понятие «Дети суть Ангелы» присутствует в большинстве религий и культур. Хотя, сами знаете, что дети-ангелы — случай редкий. Обычно — совсем наоборот... Тем не менее, высвободившаяся из черепа неизвестная сила не властна над ними, — Бондарь остановился и внимательно посмотрел на Юру, — Только ребенок может обезвредить этот поезд.

— Ну… я, конечно, не могу утверждать наверняка, но, мне кажется, это не такая уж и проблема.

— Да? — Бондарь поднял брови и усмехнулся, — Боюсь, что манускрипт с «Формулой», если он, конечно, существует, найти гораздо проще, чем ребенка, который согласится войти в «поезд-призрак». — Он развернулся и вновь неторопливо зашагал по шпалам, жестом приглашая Юру следовать за собой.

Юра вспомнил Вовкины глаза в тот момент, когда Стас рассказывал про его отца. Сомнений быть не могло — Вовка обязательно все сделает как надо и не испугается. Дайте только ему этот поезд.

— Мне еще хотелось бы кое-чем вас удивить, — сказал Бондарь. — Взгляните сюда.

Справа по ходу Юра увидел еще одну ручную стрелку. Один из путей, ведущих через нее, упирался в железные ворота какого-то предприятия. На воротах красовался весело раскрашенный знак «кирпич». Чуть поодаль на железном стержне висела ржавая табличка с надписью: «Граница станции «Сокол».

— Это… — начал было Юра.

— Да. В этом месте система московского метрополитена соединяется с железнодорожной сетью. На профессиональном жаргоне это называется «гейт». Таких гейтов в Москве всего два, но этот — самый старый. И самый известный. В ряде кругов… Он стыкует Рижскую железную дорогу с технологической развязкой депо «Сокол», а та, в свою очередь, переходит в густую сеть подземных рельсовых коммуникации. Представьте, что такие гейты есть практически во всех городах, сумевших позволить себе роскошь в виде метрополитена…

Юра с интересом оглядел стрелку. Проходящие через нее рельсы отражали предзакатное солнце — судя по всему, этой веткой иногда пользовались. Интересно, зачем?.. Тут Юру осенила еще одна мысль.

— А что же тогда с трамвайной сетью? — спросил он, — Или это нечто совсем отдельное?

Бондарь вновь задумался.

— Тут все еще загадочней… Ширина колеи у железной дороги и у трамвайных линий одинаковая. Но московская единая трамвайная сеть была разорвана еще в конце пятитидесятых, когда в угоду троллейбусу начали ретиво снимать рельсы на старейших маршрутах. У меня есть подозрения, что причины этой акции лежат гораздо глубже, а троллейбусы здесь всего лишь отговорка. Но доказательств этому я не нашел. Пока. Фактически теперь мы имеем в Москве несколько автономных трамвайных сетей. Но кое-где остались стыки с железной дорогой. Насколько мне известно, в двадцатые годы где-то в районе «Тимирязевской» еще бегал паровичок — его маршрут захватывал и трамвайные, и железнодорожные пути. А во многих городах трамвайные и железнодорожные линии вообще образуют одну систему. Так что сами видите — трамвай вполне вписывается в топологию мировой рельсовой сети и, наверняка, по-своему влияет на нее. Хотя, данных о появлении «призраков» на трамвайных путях лично у меня нет.

— Зато у меня есть, — сказал Юра. — Существует московская легенда о том, что на трамвайных путях в Рощинских переулках иногда можно увидеть переполненный трамвай образца начала двадцатого века. Непонятно, откуда он появляется и куда исчезает, кто эти люди, что едут в нем… но тех, кто встречал этот трамвай, якобы, начинали преследовать всякие несчастья и неприятности.

Бондарь захохотал. Насмеявшись вдоволь, он утер глаза платком и сказал:

— Ох, молодой человек… Давайте все-таки отделять зерна от плевел. Так ведь можно далеко зайти… — он вновь утерся платком, — если и бегает там такой трамвайчик, то историю этой легенды надо изучать отдельно, а не в контексте «поезда-призрака», который, собственно, и призраком-то не является. Тот трамвай, если он есть — в чем лично я сомневаюсь! — явление, скорее всего, полуматериальное. В отличие от нашего с вами обычного, вполне реального поезда, для которого просто изменились свойства Времени…

Юра мучительно переваривал получаемую информацию.

— Через Москву, Юрий, проходят линии одиннадцати железнодорожных направлений. Относительно независимых, но! — Бондарь многозначительно поднял вверх указательный палец, — все они замыкаются друг на друга посредством двух колец Московской окружной железной дороги, и тем самым образуют единую мощную железнодорожную структуру колоссального масштаба. А теперь представьте, что как минимум два направления стыкуются с Московским метрополитеном и с трамвайной, пусть разорванной, но сетью. Добавьте сюда метрополитены и трамвайные линии других городов, служебные, заводские и засекреченные рельсовые пути…

Богатое воображение Юры услужливо проиллюстрировало рассказ Бондаря, рисуя перед глазами модель мировой железнодорожной сети. Модель почему-то напоминала огромный, монстрообразный клубок из свернутых «мёбиусом» рельсов, путаницы проводов и разнообразия цветных огней. Некоторые рельсы были ржавыми и обрывались где-то на полпути… По клубку, словно гусеницы, шныряли поезда. Рядом с большим клубком в пространстве висели паутинки трамвайных линий и маленькие клубки метрополитенов. Все в них было, как у железной дороги, только гораздо плотнее, гуще, сложнее. Маленькие клубки соединялись с большим тонкими ниточками с ручными стрелками. В мозгу опять вспыхнуло новое певучее слово «гейт», сказанное Бондарем.

Юра понял, что его представление о железной дороге усложнилось донельзя. Раньше он даже и не догадывался об участии метрополитенов и трамвайных линий в общей системе. Теперь в его воображении семафор, вспыхнувший желтым на подземных путях родной «Авиамоторной», отдавался синими искрами в гуще тоннелей Парижской подземки или на заброшенном полустанке в Сибири. По краю сознания зачем-то прополз виденный в одном из переходов рекламный плакат с надписью «Метро большого города» над изображением сладенько улыбающейся морды головного вагона метропоезда. Потом перед мысленным взором стали проплывать одна за другой патетичные бронзовые скульптуры с «Площади Революции»…

Игра воображения подозрительно затягивалась. Юра решительно тряхнул головой, чтобы вернуться в реальность. Впереди простирался все тот же ржавый путь, но… почему-то убегающий в обратную сторону. «Когда это мы успели повернуть? — подумал Юра, — Это надо же было так размечтаться…». Бондарь все также вещал рядом, словно не выключенная радиоточка.

— …теперь Вы понимаете, Юра, что топологическая характеристика этого, в общем-то, тривиального участка Рижского направления очень сложна. Безумно сложна! Независимо от того, что думают по этому поводу маститые «железнодорожные светила». Впрочем, по этому поводу они как раз думают меньше всего. Сохранность путей, исправность семафоров и подвижного состава, по понятным причинам, заботит их гораздо больше. Оно и к лучшему.

Бондарь достал из кармана позолоченные часы, изящным движением открыл их. Из-под крышки раздались переливчатые звуки гимна «Боже, царя храни!». Юра непроизвольно вытаращил глаза на красивую старинную вещицу. Бондарь сокрушенно вздохнул.

— Ох, Юра, простите старого зануду — совсем я замучил Вас туманными теориями и сомнительными постулатами. Не обижайтесь, дорогой мой. Не так уж часто удается поговорить на эти темы с понимающим и тонко чувствующим собеседником.

— Да что вы, — заговорил Юра, изображая восхищение. — Мне казалось, что при написании статьи я узнал так много… а теперь я вижу, что не знал даже и половины.

— Ну-у. Пустяки, — улыбнулся Бондарь. — Никто не может знать все.

Пройдя еще немного по мертвому железнодорожному полотну, Юра и Бондарь свернули на неприметную тропинку, перешли через блестящие нитки рельсов действующей линии и через минуту оказались на оживленной улице космонавта Волкова. Юра про себя усмехнулся столь разительной смене пространственных ощущений.

Прощаясь, Бондарь сказал, что он непременно позвонит Юре в редакцию. Продолжение статьи должно быть интереснее начала, и в этом он согласился Юре помочь.

Из телефона-автомата в переходе метро Юра позвонил в редакцию и попросил Марину срочно добыть для него информацию о ремонтных работах на вспомогательных ветках между платформами «Ленинградская» и «Красный балтиец» Рижской железной дороги. После этого позвонил Стасу и договорился о встрече. Стас сказал, что через три часа сможет приехать вместе с Тамарой. Вовку он оставил у одного очень хорошего знакомого. Пока ему лучше не показываться вместе со взрослыми — люди со шрамами наверняка нанесут еще не один визит.

Тепловоз подал гудок и показался из-за поворота, таща за собой бесконечный товарный состав. На стыках рельсов колеса монотонно отстукивали ритм. Юра стоял на трамвайном мосту над железной дорогой и взгляд его не мог оторваться от заброшенной ветки, проходившей внизу — той самой, по которой они ходили с Бондарем несколько часов назад. В изгибах ржавых рельсов чудился Юре намек на неразгаданную тайну. Он пробовал отвлекаться — прохаживался туда-сюда по мосту, внимательно рассматривал проносящиеся под ним электрички или серый шприц Останкинской телебашни, маячивший где-то у горизонта. Но всякий раз взгляд его возвращался к двум ржавым ниткам, выступающим в низине, чуть правее действующего пути. Глаза постоянно цеплялись за синюю искру карликового светофора на заброшенном полотне. Похоже, прав был Бондарь — чертовски притягательное место.

Юра не переставал обдумывать встречу, прошедшую несколько часов назад — он старался не упустить ни одной интонации, ни единого слова Бондаря. И, как ему показалось, тот говорил искренне. Но все же, окончательные выводы Юра делать не стал. Он хотел обо всем рассказать новым друзьям, а уж потом подвести черту.

— Здравствуй, — сказала Тамара с приветливой улыбкой.

— Привет, — ответил Юра.

Через мост проехал трамвайный вагон и стук колес на рельсах отдался дрожью по всему мосту.

— А где Роман? — спросил Юра.

— На дежурстве, — пояснил Стас. — Он работает в службе охраны метрополитена. Так что ты хотел нам здесь показать?

— Сегодня днем я встречался с Бондарем.

Тамара и Стас не поверили услышанному. Их рты немного приоткрылись, глаза стали округлыми.

— Каким образом тебе это удалось? — спросил Стас.

— Не мне, а ему. Сегодня утром в редакции мне сказали, что Бондарь еще вчера меня разыскивал. Назначил встречу на сегодня. Мы с ним очень мило побеседовали — он рассказал много интересного.

— С какой это стати он начал с тобой откровенничать? — сказал Стас.

— Я сам ничего не понимаю, — ответил Юра и, развернувшись, облокотился на перила моста. — Сначала мы просто обсуждали мою статью. Он рассказал мне, что известно про «поезд-призрак» ему, я — то, что знаю я. Поговорили о культе «Двенадцать Голов». Но мне кажется, что он меня затащил сюда специально.

— Зачем? — спросила Тамара.

— Он показывал мне железную дорогу.

Тамара и Стас смотрели ничего не понимая. Юра повернулся к перилам моста и указал рукой направо.

— Вон та ветка уже много лет как не используется, — сказал он. — Бондарь начал рассказ с мертвых городов и осторожно подвел меня к теме мертвых железных дорог.

Тамара и Стас смотрели на заброшенный железнодорожный путь. Изгибы контуров ржавых рельсов дарили в свете услышанного неуютное ощущение.

— И вообще, как мне показалось, — продолжил Юра, — он выдавал мне информацию дозированно. Как бы делая паузы, чтобы я сам додумал недосказанное.

— Иначе ты бы заметил, что он тебя подталкивает к чему-то определенному. Мне кажется, он хочет что-то тебе открыть, но делает это крайне осторожно.

— Вот именно, — подтвердил Юра. — Мы разглагольствовали на тему параллельных миров, «поезда-призрака»... Фактически он доказывал мне, что железная дорога является лучшей моделью взаимодействия параллельных пространств. А когда я сказал, что может, быть через вон ту заброшенную стрелку «поезд-призрак» проходит из одного пространства в другое, он почти остолбенел. Правда, быстро пришел в себя.

Стас и Тамара смотрели на стрелку и на то, как мертвый путь расходился после нее в разные стороны.

— Нас всегда учили, что в этой жизни ничто параллельное не пересекается... — наконец проговорила Тамара.

— А зачем рельсам пересекаться, если они и так соединяются, — ответил Стас, — вон смотри.

Он указал вниз. Параллельные пути действующих линий в двух местах действительно соединялись красивыми изгибами коротких рельсовых перемычек.

— Никогда не обратила бы внимания. А пути-то, между прочим, встречные. Непонятно только, зачем их соединили.

— Параллельные пространства, наверное, тоже бывают «встречные»...

Синие огоньки горели в траве у самой железной дороги и образовывали собой почти законченное созвездие Малой Медведицы. Юра отметил про себя, что огонек на заброшенной ветке светится ярче других. Тамара, как оказалось, смотрела в ту же сторону.

— Смотрите, — сказала она, — как зловеще выглядит семафорик на мертвом пути. Горит синим светом, как будто ждет прибытия поезда.

— Скорее, пытается его остановить, — задумчиво сказал Стас, — синий свет означает, что проезд запрещен.

Юра вздохнул.

— Только на этот путь не въехать, даже если очень захочешь — он завален шпалами, а рельсы кое-где провалились. Умер путь. А семафор все светит и светит. Странно, ведь от сети питания путь наверняка давно отрубили.

— Только это не семафор, а светофор. Семафор — он поднимается и опускается. А светофор светит.

— Логично. Не логично другое — почему он светит, если путь заброшен.

— Никаких идей... — сказал Стас.

— Бондарь говорил, что на этом направлении вообще много загадок. Одна стыковка с метро чего стоит…

— Здесь есть стыковка с метро?

— Да, вон там, — Юра неопределенно махнул рукой. — Гейт со станцией «Сокол».

— Что же он задумал? — проговорила Тамара, смотря на бегущий вдалеке маневровый тепловоз.

— А может, он тоже борется с глобальным злом? — спросил Юра.

— Да нет... Хотя… — было заметно, что Стас сомневается.

— Да, и вот еще что, — добавил Юра. — Я вам не рассказывал раньше, думал, за сумасшедшего примете. Но после того, что случилось с Максимом... в общем, я тогда собирал материалы для статьи. В переходе одна нищая старушенция ни с того ни с сего сказала мне, что не стоит открывать дверь, если не знаешь, куда она тебя приведет. В библиотеке я узнал, что Бондарь тоже захаживает в библиотеку, в спецкаталог. И тогда я решил списать его адрес из формуляра. Но только я протянул руку к ящичку, как он задвинулся. Сам! Меня это довольно сильно испугало, а тут еще ко мне повернулась библиотекарша, но с лицом той нищенки из подземного перехода, и тоже сказала, чтобы я не гнал вперёд коня, если не уверен, что не наткнусь на его следы. Я чуть не помер со страха, думал, что начались «глюки»...

— Кто-то или что-то охраняет Бондаря от посторонних глаз? — спросила Тамара, но по интонации голоса скорее утверждала.

— Или мешает нам встретиться с ним, — продолжил свои размышления Стас. — Точнее, мешало до поры до времени. Но если мешало, то почему?

— Про манускрипт с Формулой он сказал, что почти не верит в его существование, — добавил Юра. — Но он тоже считает, что все дело в голове Кручинского, а культ «Двенадцать Голов» он воспринимает всерьез. И вот еще что. Он сказал, что из поезда с черепом сможет выйти только ребенок. Типа, существо чистое и непорочное. Наверное, он имел в виду, вынести не из поезда, а за пределы Кольца Времени, которое этот поезд при помощи черепа как бы создал… Что-то я запутался.

— Мы тоже слышали об этом, — сказала Тамара, мельком взглянув на Стаса. — Но для чего он это сказал тебе? Ведь получается, что он сам объясняет, как ему помешать.

— Получается, что он, наоборот, как раз помогает нам, — продолжил Стас.

— Не знаю, — ответил Юра. — Я не могу твердо сказать, что он не «с той стороны». Смотрите, погибли десятки людей, которые хоть немного приблизились к тайне «поезда-призрака». Бондарь, судя по всему, приблизился к ней больше всех, но он невредим. И я не заметил каких-то явных мер предосторожности.

— Ладно, мне пора, — сказал Стас. — Нужно встретиться с одним странным мужиком. Возможно, он даст ниточку по поводу манускрипта с Формулой. Хотя нет никаких предпосылок, что его нужно искать в России.

— Оригинал — возможно, — сказал Юра. — Но неужели такой материал за несколько столетий ни разу не откопировали? С трудом верится.

— Юра, все может быть, — ответил Стас. — Но кто проверит качество копии, не имея оригинала?

— То есть? — не понял Юра.

— А то и есть. Ксероксов тогда еще не изобрели, а переписчики допускали массу непростительных вольностей. Это я тебе как историк говорю.

— Убедил, — сказал Юра.

— Ладно. Позже обсудим вашу встречу еще раз.

— Удачи, — Юра пожал Стасу руку.

— До завтра, — сказала Тамара.

Стас ушел. Юра с Тамарой посмотрели ему вслед и снова обернулись к железной дороге.

— Поистине, сооружение вселенского масштаба. Даже жутко порой становится.

— Да, — подтвердил Юра. — Все ищут Святой Грааль, исследуют Египетские пирамиды, а непознанное — вот оно, рядом.

— Ты проводишь меня? — неожиданно спросила Тамара.

Юра не сразу смог ответить на этот вопрос. Он долго думал, как самому об этом заговорить, и вот Тамара так просто предложила проводить ее. Юра смотрел в глубокие глаза и все никак не мог ответить. Тамара смотрела на смутившегося кавалера и улыбалась — она понимала, что он растерялся.

— Конечно, — наконец выговорил Юра.

По дороге к Тамариному дому они разговаривали о пустяках. Обычных житейских пустяках. Под ногами плыл асфальт, над головой вспыхивали фонари. В небе загорались редкие звезды.

— Как ты попала во всю эту историю?

— Я тогда училась на третьем курсе филфака МГУ. Было весело. Мы дружили между факультетами. Кто-то из историков принес в нашу компанию легенду про исчезнувший поезд. Старые газеты, документы... Мы, естественно, ухватились за эту тайну и начали искать «Летучего Итальянца». Вот тут-то все и началось... В первый же месяц погибли два моих однокурсника — славные, незлые ребята. Дальше — больше. За два года не очень активных поисков — надо же было еще и учиться — исчезло шесть человек. Месяц назад, в той же компании, на развеселой вечерухе у историков, я познакомилась со Стасом. Он нам и рассказал про Вовкиного отца.

— А Роман?

— Роман работает в милиции. Подразделение охраны метрополитена. Однажды он видел НЕЧТО на рельсах, на перегоне к резервному тоннелю. Тогда на целый день станцию закрыли для пассажиров.

— Ничего себе... — Юра замедлил шаг.

— В том-то и дело. Он очень подробно и по многу раз пересказывал мне, что произошло... В тот год он здорово интересовался всякими этими байками про «Метро-2» — собирал статьи, читал какие-то сомнительные брошюрки. Как-то раз он дежурил на станции «Сокол» в ночную смену. Дождался перерыва после часа ночи и полез в какой-то очень старый тоннель. Его в то время почти не использовали — только иногда, очень редко, туда сгоняли всякие служебные вагоны. Ну, вроде как в отстойник...

Юре опять почему-то вспомнилось слово «гейт» и кривая стрелка с неуклюжим противовесом.

— Не слишком ли много совпадений на этот «Сокол», — сказал он. — И при чем тут «Метро-2»?

— Я не знаю… Это одна из самых старых линий — чуть ли не вторая по счету. В районе «Сокола» всегда полно было всяких секретных заводов, институтов. На одном из них мой дедушка еще при Сталине токарем работал — вытачивал что-то тоже очень секретное. Тогда его завод назывался «Почтовый ящик номер такой-то», а сейчас, наверное, уже никак не называется — половина этих «ящиков» теперь сковородки выпускает. Так вот, когда-то к этим заводам под землей вели специальные пути. Да и сейчас, наверное, ведут…

— А зачем Роман полез в этот тоннель?

— Один старый смотритель сказал ему, что как раз там находится дверь в другой тоннель — с бывшими секретными линиями от «генеральского дома». Двадцать лет назад ими перестали пользоваться, а потом совсем забыли.

— Рассекретили что ли?

— Да нет, забыли и все. Роман говорил, что таких мест в метро полно. В них иногда диггеры залезают. Ромка — человек любопытный, вот и сунулся. Через пять минут, как он туда вошел, почему-то замигал свет, а по рельсам вдруг покатил… паровоз с вагонами. Представляешь? Он выкатился как бы ниоткуда и ехал… нет, не бесшумно, но как-то очень тихо для такой махины. Звук шел, как из-под ватного одеяла. Ромка еле успел отскочить и прижаться к стене. Представь, его даже паром обдало! Поезд проехал, там даже стрелка, вроде как, лязгнула, и вдруг исчез. Просто исчез и все! Ромка потом сел на рельс и просидел так сам не помнит сколько — он решил, что попросту сходит с ума, а поезд — галлюцинация. Знаешь, так бывает у шахтеров, когда они долго под землей сидят…

Юра торопливо закивал.

— Но во всех основных тоннелях стоят какие-то датчики, — продолжила Тамара, — они регистрируют проходящие составы и даже количество вагонов, и все это посылают в компьютер. Так вот эти датчики, оказывается, зафиксировали на выезде из резервного тоннеля состав, который двигался, но при этом не брал из сети энергию. Был жуткий хай. Рома рассказывал, что хотели уволить по статье дежурного диспетчера, а он им распечатку под нос: там дата, время и информация о том, что «...зарегистрировано прохождение вне графика и при включенных запрещающих сигналах негабаритного состава...» — я этот отчет диспетчера помимо своего желания запомнила. И еще, что состав был из трех вагонов, не считая головного и какого-то короткого, вроде большого прицепа...

— Тендер.

— Что? — не поняла Тамара.

— Паровоз и угольная тележка. Почему-то называется «Тендер».

— Угу, наверное тендер… Так вот, зеленую линию даже хотели на время перекрыть — ведь состав потерялся как раз на стрелке к основному пути. Тоннель потом изучали — приехала какая-то секретная комиссия, гебешники дежурили, подписки идиотские со всех брали. Никто ничего понять не может. Представь, на потолке того тоннеля обнаружили следы угольной копоти — вроде как от паровозного дыма. На Романа все это произвело ужасное впечатление. С тех пор он с нами...

— Как я понял, один раз он уже рисковал жизнью... — сказал Юра.

— Еще бы! — ответила прекрасная собеседница. — Однажды мы нашли человека, который мог нам помочь. Старичок всю свою жизнь проработал в историческом архиве. Тогда первый раз мы и узнали про двух громил со шрамом на лице.

— Кто они?

Тамара пожала плечами.

— Что-то вроде полумистической службы безопасности, наверное. В тех бумагах, что притащили историки, я прочла, что они же приходили к Сперанскому после того, как тот отдал череп Кручинского его внуку.

— Так что Роман?

— Я помню твой вопрос, — Тамара мельком глянула на него краем глаза. — Роман пошел на встречу со стариком вместе со своим приятелем. Там они встретили этих громил. Один из них свернул приятелю шею, а старика они просто переломили пополам. Роман чудом спасся. Вот такие вот дела…

Юра молчал. Рассказанное Тамарой добавило новой пищи для размышлений.

— Вовку жалко… — тихо сказала Тамара после затянувшейся паузы.

— Не то слово, — грустно отозвался Юра.

— Представь, у него семь лет назад мать погибла. Совершенно по-глупому. Стас рассказывал… А теперь вот еще и с отцом непонятно что.

Юра замедлил шаг.

— Я не знал про мать.

— Пьяный водитель на грузовике сбил. Прямо на переходе на Минском шоссе. Они к друзьям на дачу приехали. Вовкина мама пошла вперед, а Виктор замешкался — увидел, что у Вовки развязался шнурок на ботинке. Ну и… — Тамара вздохнула. — Вовке тогда только пять исполнилось. Он потом целый год всех спрашивал: «А когда мама придет?»

— Вот так иногда какой-то шнурок может спасти человеческую жизнь, — сказал Юра.

— Даже две.

— Может, отец еще отыщется? Как ты думаешь?

Тамара грустно усмехнулась.

— Надежда, конечно, умирает последней... Но, знаешь, я совершенно не понимаю и не признаю такого легкомыслия — рисковать своей жизнью и судьбой своего ребенка ради какого-то квазинаучного интереса!

— Но ведь там было какое-то наваждение... — ответил Юра. — Зов какой-то — Стас говорил.

Тамара махнула рукой.

— Я мало в это верю, — сказала она.

Юра не нашел, что ответить.

Тамара остановилась под фонарем напротив подъезда девятиэтажного «сталинского» дома.

— Спасибо, что проводил, — она протянула руку.

— Пожалуйста, — ответил Юра, несильно сжав прохладную трепетную ладонь.

Тамара помолчала немного.

— До свидания?

— Счастливо, — Юра пожал плечами. — Даже кофе не угостишь?

— Пока не угощу, — улыбнулась она.

— Ладно... Мы сможем когда-нибудь увидеться?

— Конечно, — ответила Тамара. — Стас поехал за какими-то бумагами. Завтра обещал все рассказать.

— Нет, я имел в виду сходить куда-нибудь. Вдвоем.

Тамара снова улыбнулась недоступной улыбкой.

— Об этом пока говорить рано. Но все может быть...

— До свидания, — сказал Юра.

— До свидания, — ответила Тамара.

Подъездная дверь хлопнула и Юра побрел домой. Он долго шел пешком. За этот день столько всего произошло. Много и разного. И все это нужно было обдумать и как-то систематизировать.

Юра закрыл дверь в квартиру, придерживая «собачку» замка, чтобы тот не щелкнул. Он снял ботинки и на цыпочках прошел на кухню. В холодильнике оказалась сковорода с жареной картошкой и двумя котлетами. Юра положил одну из них на кусок черного хлеба и включил электрический чайник. Только он откусил от холодного бутерброда, как раздался телефонный звонок. Юра метнулся к аппарату, пытаясь успеть снять трубку раньше, чем звонок разбудит маму.

— Алло?

— Юра? — почему-то шепотом сказал Стас. — Через полчаса я жду тебя у метро «Новогиреево». Нужна твоя помощь, только будь осторожен. Слышишь? Будь осторожен!

Положив трубку, Юра на несколько секунд задумался, что имел в виду Стас, говоря об осторожности, и почему он говорил шепотом. Затем посмотрел на часы. Половина первого. Дожевывая котлету и чертыхаясь, Юра надел только что снятые ботинки.

В назначенный час он подъехал к станции метро. Кроме двух поздних пассажиров на остановке автобуса и только что отошедшего трамвая, на улице никого и ничего не было. Юра шел, косясь то влево, то вправо. Ничего подозрительного он не замечал. Вдруг неизвестно откуда за спиной Юры вырос Стас и положил ему на плечо руку. Юра присел от неожиданности и резко обернулся.

— Привет, — сказал Стас все так же, полушепотом, как и по телефону.

— Уфф! Напугал... Предупреждать надо. Привет. Что случилось?

— У меня есть кое-что, что поможет нам в поисках «Летучего Итальянца».

— Манускрипт?

— Нет, это не манускрипт. Но там есть кое-какие новые сведения. Они нам могут помочь. Домой сегодня не ходи. Бумаги, по возможности, не читай. Не суетись! Успеешь еще прочесть. Не обижайся, — добавил Стас, чувствуя, как в Юре закипает обида. — Я боюсь, ты увлечешься и не заметишь ИХ. Они где-то рядом. Они теперь всегда рядом.

— Кто они? — Юра посмотрел Стасу в глаза.

— Кто они… Они! — вспылил Стас. — «Меченных» не видел, но кто-то рядом есть, я чувству. Тебе лучше уходить. Встретимся в одиннадцать в Кунцево, в пятиэтажках. Заберешь Тамару — она знает, где это. И, я очень тебя прошу — будь осторожен.

— Хорошо.

— По этой улице выйдешь к платформе. Доедешь до Курского вокзала. Последняя электричка, — он посмотрел на часы, — через семь минут, так что поторопись.

— Договорились.

Юра убежал. Стас пошел по улице в обратную сторону. Он шел быстро, почти не оборачиваясь. Свернув переулок, он заметил в другом его конце темный силуэт. Стас отпрянул и двинулся было обратно, но следом за ним шел другой силуэт. Стас побежал дальше по улице и вбежал в подъезд углового дома. Это был проходной подъезд, Стас его давно приметил. В соседнем квартале жил Роман. Стас проскочил через подъезд и вышел с тыльной стороны дома, проскользнул под окнами, пригибаясь за кустарником. В доме Романа Стас вошел в крайний подъезд, взбежал на последний этаж и по металлической лестнице, с лязгом отодвинув тяжелый люк, поднялся на крышу. Осторожно пройдя по ржавым листам грохочущей кровли, он спустился в подъезде с другой стороны дома. На звонок в дверь вышел Роман.

— О! Вот и ты... — как-то незнакомо сказал он.

С Тамарой Юра условился встретиться возле метро «Кунцевская». Эта женщина интриговала его все больше — даже на встречу она не опоздала. Приветливо улыбнувшись, Тамара поздоровалась и повела Юру к дому, где их должен был ждать Стас с Романом. Юра шел и вдыхал чуть сладковатый запах дорогих духов. Разговаривали ни о чем — разговор как-то сам по себе шел мимо темы о «поезде-призраке» и связанных с ним неприятностях.

В пустом пятиэтажном доме, из тех, что именуют в народе «хрущобами», не было ни одной входной двери. Даже решетки с нижних окон на лестничных клетках (в этих домах они почему-то были и у самого пола и под потолком) кому-то понадобились. Оконные проемы в доме наполовину зияли пустотой, а там, где еще оставались рамы, почти все стекла были расколоты. Битая кафельная плитка и обрывки обоев валялись под ногами. Обычный строительный мусор. Дома были давно расселены и предназначались под снос. Живущие поблизости граждане не могли дать добру пропасть даром. Старые входные и балконные двери, оконные рамы, паркет — все шло в дело. Их снимали, развозили по дачам, гаражам и балконам.

Квартира номер семь была угловой. В ней не было половины окон, но чудом сохранилась железная дверь. Облезлая, покореженная, но все еще способная выполнить свое предназначение. Археологи частенько собирались в этой квартире и обсуждали достижения в поисках. Именно здесь Стас и должен был ждать Тамару, Юру и Романа.

Тамара постучала в дверь условным стуком. Три коротких и два длинных. Дверь открылась. На пороге стоял Роман.

— Привет честной компании, — сказал Роман как-то глухо. Глаза его блестели.

— Привет, — ответила Тамара и сдержанно улыбнулась.

Юра знал, что у Романа с Тамарой «нечто вроде романа» и понимать это было не очень просто.

— Проходите, — сказал Роман и пошел в большую комнату.

Комнат всего было две. Маленькая находилась в конце короткого коридора, большая — налево от маленькой. Стас сидел на табурете возле окна, опустив голову. Роман вошел в комнату и сделал два шага в сторону, пропуская товарищей. Юра шел первым, следом за ним Тамара. Стас поднял голову. Юра посмотрел ему в глаза и понял — что-то не так. Взгляд Стаса проходил как бы сквозь Юру... Тамара остановилась возле двери.

— Бумаги у тебя? — спросил Роман.

— Да, — ответил Юра и развернулся.

— Ну, покажи, что там Стас нашел, — сказал Роман и протянул руку.

Юра повернулся к Стасу и еще раз посмотрел на его странные глаза.

— Зачем? — спросил Юра.

— Как это зачем? — удивленно усмехнулся Роман. — Хочу посмотреть.

— Да ну! — Юра поднял брови домиком. — А если..

Неестественный желтый свет вдруг залил комнату. Он был неприятным и зыбким, словно комната заразилась инфекционным гепатитом. Источник этого света невозможно было установить — ничто в комнате не отбрасывало тени. От неожиданности все замерли.

Роман медленно, будто в замедленной съемке, схватил Тамару за руку и резко дернули на себя. Тамара вскрикнула. Роман завернул ей руку за спину и приставил к горлу стилет. Точно под подбородком.

— Бумаги! — прорычал он, сверкнув глазами

Стилет надколол нежную женскую кожу. По шее вниз устремилась тонкая струйка алой крови.

— Ро... Роман, — тихо сказал Юра. — Что с тобой?

Желтый свет начал быстро затухать и постепенно сошел на нет.

— Отдай их, — неожиданно подал голос Стас.

Юра обернулся и то ли в нерешительности, то ли вопрошая, посмотрел на Стаса.

— Отдай, — смиренно повторил Стас и кивнул головой, прикрыв глаза.

— Ну не фига себе!..

Отдавать папку, от которой, возможно, зависит судьба мира! Он смотрел в испуганные глаза Тамары.

— Юра. Отдай, — еще раз сказал Стас. — Они все равно бесполезны. У нас нет ключа для расшифровки карты и записей.

Юра еще раз посмотрел на папку и бросил ее под ноги Роману.

— Три шага назад, — скомандовал Роман чужим голосом и тихо добавил обращаясь теперь Тамаре. — Родная, подними бумаги, только медленно.

Они вместе присели. Тамара подняла папку с мусора на полу. Пятясь назад, Роман и Тамара вышли в коридор. Юра медленно двигался следом. За ним шел Стас. Подойдя к двери, Роман заставил Тамару, не отпуская папки, открыть дверь правой рукой. Левая все так же была завернута ей за спину. Стилет упирался в горло.

Дверь скрипнула. Перехватив папку и прижав ее левым локтем, Роман боком вышел из квартиры, увлекая за собой Тамару. Юра не отставал, осторожно продвигаясь вслед за Романом. Стас шел последним.

Из-за дверного проема неожиданно появилась рука и отняла стилет от горла Тамары. Роман попытался освободиться, но кто-то стремительно развернул его, тем самым отбросив Тамару в сторону. Она вскрикнула и отлетела в дальний в угол лестничной площадки. Стас и Юра метнулись к двери. Лоб неизвестного ударил Романа в переносицу, затем пнул коленом в живот. Роман охнул и согнулся пополам. Стилет, равнодушно звякнув, упал на кафельный пол. Юра со Стасом выскочили из квартиры. Тамара лежала в углу, у соседней двери, поджав колени и закрыв лицо руками. Юра кинулся к ней и помог подняться.

Крепкий пожилой мужчина с аккуратной седой бородкой обхватил голову Романа двумя руками и с силой рванул ее вниз, направив на встречу своему колену. Роман вскрикнул и, повалившись на спину, отлетел к лестнице. Он перевернулся, встал сначала на четвереньки, а потом попытался подняться. Незнакомец с места ударил ногой. Роман кубарем скатился вниз по лестнице и вылетел в нижнее окно, высадив остатки рамы.

Стас бросился вниз по лестнице, но внезапно остановился у окна на площадке. Во дворе на куче строительного мусора в неестественной позе лежал Роман. Глаза его были широко открыты, невидящий взгляд будто хотел пронзить небо.

Подняв Тамару, Юра сбежал вниз и тоже замер у окна. К Роману нагнулся огромного роста человек и взял из его рук папку. Он поднял голову и взглянул вверх. Юра и Стас непроизвольно отпрянули назад, увидев уродливый шрам через все лицо. Постояв так пару секунд, человек развернулся и неторопливо пошел прочь, через пару секунд скрывшись за углом дома.

Стас и Юра смотрели на все это отрешенными взглядами.

— Что там? — дрожащим голосом спросила Тамара, спускаясь по лестнице.

Она прижимала к ране на шее Юрин платок — белый, с синими каемочками — наполовину покрасневший от впитанной крови. Следом за ней шел незнакомец с бородкой.

— Там? Там уже ничего, — удрученно сказал Стас.

— В папке было что-то важное?

— Да Бог его знает, — пожал плечами Стас. — Я эти бумаги только мельком видел. Надеялся, конечно, на лучшее... Там было что-то сказано про храм не то Демо, не то Дамо, который находится… кто его знает где.

— В Милане он находится, — сказал Юра.

Стас резко повернулся в сторону Юры.

— Что в Милане? — спросила Тамара.

— Храм Дуомо, — ответил Юра. — Дуомо ди Милано. Кафедральный собор. Я бумаги тоже мельком просмотрел, а копию дома оставил — решил пока с собой не таскать.

— Копию? — Стас просто не верил в услышанное. — Ты, все-таки откопировал всю эту ботву?!

— А что, по-твоему, должен сделать журналист, когда в его руки попадают бумаги, из-за которых кого-то пытаются убить? — в свою очередь удивился Юра. — Уж, по крайней мере, снять копию, и не одну. А уж ботва это или нет...

— Простите, я не представился, — вдруг улыбнулся мужчина с бородкой. — Бондарь Григорий Ефимович. Здравствуйте, Юра.

— Здравствуйте… Вы подоспели как нельзя вовремя, — озадаченно сказал Юра.

— Мы вас знаем, — сказала Тамара и тоже улыбнулась. Это ей стоило больших усилий — шея болела.

— Знаете? — картинно удивился Бондарь.

— Да. По нашей скромной информации, вы — ведущий специалист, из тех, кто занимается проблемой «поезда-призрака». По крайней мере, вы верите в то, что из этой сказки могут вырасти большие неприятности.

— Да. Верю, — подтвердил Бондарь. — Если мы сию минуту отсюда не уйдем, то у нас неприятности наступят гораздо раньше, чем приедет этот поезд — внизу лежит труп.

Вся компания как-то встрепенулась и засеменила ногами вниз по лестнице. Выходя из подъезда, Стас шел первым, стараясь не смотреть на распростертое на куче строительного мусора тело. Все направились в противоположную от метро сторону, поминутно оглядываясь по сторонам.

— Как вы здесь оказались? — на ходу спросил Стас.

— Я живу здесь неподалеку, — сказал Бондарь. — Пошел за хлебом. Увидел Юру с красивой девушкой. Хотел подойти поздороваться, вдруг вижу, что за ними идут два мордоворота. Юра свернул к старым домам, а они следом. У меня появилось плохое предчувствие. Я в молодости неплохо боксировал. Подумал, что с двумя Юра один не справится — надо будет помочь.

— Почему Роман сделал это? — спросила вдруг Тамара, когда квартал под снос оказался позади.

— Каждому человеку в своей жизни приходится делать выбор, — ответил Стас. — Роман свой сделал.

— Но почему? — Тамара все еще не хотела верить в то, что произошло. — Почему он это сделал? Роман всегда был смелым, и напугать его им никогда не удавалось. Сколько раз он рисковал жизнью, сколько раз сталкивался с ними лицом к лицу…

— Значит, однажды они оказались сильнее, — вдруг сказал Бондарь. — Такое случается. Бывает, что человек не устоит перед соблазнами, а бывает, переходит на другую сторону по хладнокровному расчету.

— Но Роман... — начал Юра, но вдруг вспомнил мертвенный желтый цвет, вдруг возникший в комнате, и решил не продолжать начатую мысль.

Когда автобус отъехал от остановки, вдалеке раздался взрыв — угловой стояк дома, где находилась «явочная квартира», обрушился, а ближайший подъезд поглотило пламя.

— Спасибо тебе... — тихо произнесла Тамара, когда они подошли к подъезду.

— Не за что, — ответил Юра, поводя плечом.

Неожиданно она провела тыльной стороной ладони по его щеке.

— Ты хорошо выбрит. Но, мне кажется, тебе пошла бы небольшая борода.

Юра почувствовал во всем теле приятную дрожь.

— Козлиная? — глупо спросил он. В голове роились какие-то совершенно посторонние мысли.

Тамара улыбнулась.

— Нет. Вот такая... — она снова провела тыльной стороной ладони по его лицу — на этот раз по щекам, подбородку, нежно коснувшись кадыка.

Юра шумно сглотнул.

— У моего отца такая была... Когда он был жив.

— Прости... — Тамара опустила глаза.

— Да нет, ничего... Ты просто спросила — я просто ответил.

Помолчали.

— Мне кажется... — тихо сказала Тамара, — тебе сейчас не помешает немного выпить. Да и мне, откровенно говоря, тоже..

— Д-да, — выдавил Юра. — Неплохо бы...

Она посмотрела ему в глаза.

— Так ты составишь мне компанию? Пить в одиночку — это почти алкоголизм. — Она улыбнулась уголками глаз.

— Да, конечно. А когда?

— Сейчас, — она улыбнулась. — Идем?

Дверь подъезда бесшумно открылась. Тамара сжала юрино запястье и потянула за собой. Юра шагнул в подъезд. На третий этаж поднимались пешком — Тамара, несмотря на усталость, почему-то не стала вызывать лифт. В прихожей она щелкнула выключателем и зажгла сиреневый плафон у вешалки.

— Вот тапочки. Кухня прямо и налево.

Тамара пропустила Юру вперед и вошла следом.

— Что ты будешь? — спросила она, выставляя на стол два пузатых бокала. — У меня есть коньяк, есть «Куантро...»

— Тоже, что и ты, — ответил Юра.

— Сейчас принесу... — она вышла из кухни.

Юра огляделся. Кухня была небольшой, но обставленной со вкусом. Он подошел к раковине и вымыл руки — спросить у хозяйки, где в доме ванная почему-то не хватило решимости. Тамара вошла через несколько минут. За это время она успела переодеться в тонкий халат из лилового шелка с изображениями китайских пагод на спине. Поставив на стол прямоугольную бутылку, Тамара жестом попросила Юру ее открыть, а сама снова вышла и вернулась с литровой пачкой апельсинового сока и двумя высокими стаканами. К этому моменту Юра уже справился с пробкой и разлил ликер.

— За тебя, — предложил он, поднимая бокал.

— И за тебя, — ответила Тамара, последовав его примеру.

— Значит, за нас?

Она улыбнулась и на мгновение отвела глаза.

— Пока это ничего не значит. Поэтому, давай просто за тебя и просто за меня.

Ликер обжег язык густой сладкой горечью с ароматом апельсиновой цедры. Заботы, неприятности и опасности прошедшего дня начали растворяться в блаженстве быстрого и легкого опьянения — ликер был крепким, а ел Юра последний раз, когда завтракал.

Тамара с легким стуком поставила бокал на стол.

— Идем, — сказала она. — Я покажу тебе свою фонотеку.

В большой комнате налево от кухни стоял тяжелый антикварный шкаф с помпезными завитушками из темного дерева. Чуть дальше находилась широкая тумбочка с телевизором и музыкальным центром. У противоположной стены располагалась обширная кровать, накрытая мягким пледом.

Юра провел пальцем по стопке компакт-дисков на полке: Моцарт, Григ, Прокофьев, Шуберт, Виральдини, Малер...

— Тебе нравится Лист? — раздался сзади голос Тамары.

— Да... — ответил Юра, даже не вникнув в суть вопроса.

Она подошла к музыкальному центру и нажала пару кнопок. Комната наполнилась переливами фортепьянных пассажей. Юра подошел к Тамаре и, ничего не говоря, привлек ее к себе за талию.

Не встретив сопротивления, Юра осторожно коснулся губами ее губ. Тамара, прикрыв глаза, нежно ответила на поцелуй. Юра подумал, что ее губы пахнут клубникой и их можно пить, как вино. Его поцелуи становились все более смелыми, руки уже вовсю скользили по шелку халата, жадно, но осторожно исследуя изгибы ее тела. Тамара скользнула руками вниз. Юра сладко застонал.

Проведя пальцами по ее затылку, он нащупал заколку и щелкнул замочком. Душистые волосы волной упали на плечи. Юра вернулся к ее губам. Тамара сделала плечами неуловимое движение и легкая ткань халата безжизненно упал к их ногам, словно сопроводив собой нисходящий фортепьянный пассаж, льющийся из колонок. Звуки рояля манили и обволакивали. «Неужели это происходит со мной?» — успел подумать Юра.

«Утро туманное, утро седое…» — хорошо поставленным баритоном пел дедушка в поношенном, но ладно сшитом костюмчике, стоя на Старом Арбате. Его небольшая борода была тронута сединой, волосы на голове тщательно уложены и имели идеальный пробор. Вокруг дедушки стояло человек пятнадцать слушателей, большинство из них были молодые люди. Им явно нравилось, как дедушка поет, и после того, как он закончил, слушатели дружно зааплодировали. Послышался звон мелочи, бросаемой в картонную коробку из-под обуви. Дедушка раскланялся, сказал спасибо и продолжил свой концерт. Юра улыбнулся и, послушав еще немного, пошел дальше. Арбат просто кишмя кишел торговцами всякой дребеденью, туристами и просто праздношатающимися.

Еще издали Юра заметил Стаса, стоящего на углу у переулка Цоя. Поздоровавшись, они прошли по Арбату до первого перекрестка и, удалившись от суеты, присели на скамейку в тени деревьев.

— Так что там у тебя? — спросил Стас, развернувшись к Юре вполоборота и усаживаясь поудобнее.

— Я тут провел кое-какие поиски… и кое что нашел, — Юра развернул несколько исписанных листов. — По крайней мере, мне так кажется.

— Я весь внимание.

— Как нам известно, — начал Юра таким тоном, как будто читал газетную статью, — Сперанский после нескольких лет жизни в Индии вернулся в Россию адептом культа «Двенадцать голов». Конкретно о культе я ничего не смог найти. То есть абсолютно никаких следов! Но, на мой взгляд, в индуизме есть некоторые интересные вещи, косвенно ведущие к этому культу.

— Интересно… — сказал Стас.

— В индуистской мифологии, как и в христианской религии, все строится на триединстве Бога. Брахма — основа «брахман». Некое высшее божество, творец мира, открывающий триаду верховных богов индуизма. В этой триаде Брахма, как создатель Вселенной, противостоит Вишну, который ее сохраняет, и Шиве, который ее наоборот разрушает. То есть, как я понимаю, держит некоторый баланс бытия. Не дает ни погубить Вселенную, ни спасти ее окончательно. А само слово «брахман» обозначает в Ведах молитвенную формулу.

Бог Вишну в Ведийских гимнах занимает сравнительно скромное место. Он юноша большого роста, «широко ступающий». Вишну во всех своих проявлениях олицетворяет энергию, благоустраивающую Космос. Эта энергия предстает во множестве обликов: от недосягаемого Абсолюта, до личностного бога, к которому человек может испытывать эмоциональную привязанность. В «Махабхарате», например, есть раздел «Гимн тысяче имен Вишну»... Тебе интересно?

— Да, продолжай, — сказал Стас.

— Имя Шива можно перевести как «благой», «приносящий счастье». Будучи как бы частью бога-созидателя, он одновременно является и богом-разрушителем. В триаде ему отведена роль уничтожителя мира и богов в конце каждой кальпы, — Юра поднял голову. — Знаешь что такое кальпы? Это такие громадные интервалы времени...

— Я знаю, — перебил его Стас.

— Что ты знаешь? — спросил Юра.

— Что такое Брахма, Шива, Вишну и кальпы. Но ты не отвлекайся. Продолжай. Я хочу услышать, как это понимаешь ты.

— Так вот, — продолжил Юра, глядя в свои бумаги, — свиту его изображают мучители, злые духи, оборотни. У Шивы четыре или пять лиц и четыре руки. В руках он может держать трезубец, барабан в форме песочных часов, боевой топор или дубинку с черепом у основания, лук, сеть и так далее. Понимаешь? Песочные часы. Время! Он может управлять Временем.

— Понимаю.

— У Шивы есть жена — Деви.

— Я в курсе, — вставил Стас. — Колоритная женщина, ничего не скажешь.

— Во-во... — улыбнулся Юра. — Черная, многорукая и еще головой туда-сюда... — Он попробовал подвигать головой вправо и влево, как в индийском танце. Получилось отвратительно. Пришлось вернуться к прерванному рассказу. — Кстати, Кали действительно переводится как «черная». У нее, как и у Шивы, четыре руки. В двух она держит отрубленные головы, в двух других — меч и жертвенный нож. Одета она в шкуру пантеры, а шею ее обвивает ожерелье из черепов. Ты прав, та еще красавица...

— То есть, она как бы олицетворение грозного губительного аспекта божественной энергии Шивы? — спросил Стас.

— Да. В конце очередной кальпы Кали окутывает мир тьмой, содействуя его уничтожению. В этой функции она зовется Каларатри — «ночь Времени».

— У Кали ведь тоже был свой культ, — начал вспоминать Стас.

— Погоди... — Юра перевернул страницу. — Культ Кали восходит к неарийским истокам и связан с кровавыми жертвоприношениями. По своему характеру он во многом чужд ортодоксальному индуизму, но занимает центральное место в верованиях разного рода тантристских и шактистских сект...

Юра пробежал глазами по тексту и снова посмотрел на Стаса.

— Кала, — продолжил он, — означает «Время». В древнеиндийской мифологии это божество, персонифицирующее Время. Обычно он описывается как бог, состоящий из дней и ночей, из месяцев и времен года. Он как бы поглощает в своей бесконечной череде человеческие существования. Философское осмысление Калы ведет к пониманию его как воплощении энергии Вишну или всей индуистской божественной триады в целом — со всеми функциями сохранения и уничтожения мира...

— Слушай, к чему ты все это клонишь? — снова прервал заумный монолог Стас.

— Лажа, да? — Юра отложил свои бумаги и посмотрел на Стаса.

— Индийская мифология, как и любая другая, не может быть лажей. Просто я никак не пойму в чем суть. Ты хочешь сказать, что Сперанский попал в Индии в одну из сект? Так это, в общем-то, очевидно.

— Очевидно... Но вот вопрос, в какую именно? В чем ее основная философия? Если мы правильно определим яд, нам будет проще найти противоядие. Смотри: Кала — это Время. У меня появилась идея. Почти во всех индийских мифах Время так или иначе затрагивается. В поезд попал череп — один из основных предметов в изображении индийских божеств, прошедший через некий мистический обряд. Поезд не просто где-то появляется время от времени. Его видели даже в прошлом, задолго до исчезновения в Ломбардии. Причем, как ты сам знаешь, не только на рельсах, но и «в чистом поле». И, кстати, еще не известно, не с ним ли связаны древнеиндийские свидетельства о встречах с огнедышащим драконом «с хвостом о трех коленах»...

— То есть гипотезу ты попытался подвести под эту теорию доказательства? — спросил Стас.

— О доказательствах говорить не приходится. Скорее, обоснования. Хоть и слабенькие.

— Скорее предположения…

— Читать дальше? — Юра был заметно увлечен своей идеей.

— Валяй.

— Я пошел в поисках дальше, придерживаясь идеи о Времени. И нашел. — Он вновь вернулся к своим материалам и перевернул страницу, — вот смотри: Калачакра — это «Колесо Времени». В буддийской религиозно-мифологической системе ваджраяны это отождествление макрокосмоса с микрокосмосом, то есть Вселенной с человеком. Согласно Калачакре, все внешние явления и процессы взаимосвязаны с телом и психикой человека. Поэтому, изменяя себя, мы изменяем мир. Череп изменил свои свойства — он прошел через обряд…

— Получается, что, проходя сквозь Время, череп тоже как бы «изменяет мир», — перебил Стас, продолжая мысль Юры. — Значит, невольно ускоряет конец света? А «поезд-призрак» в данном случае, это как бы носитель…

— Еще как ускоряет! — подтвердил Юра. — Смотри: в Джайской мифологии «Колесо Времени» — основная категория представления о мировой истории. Мир вечен и неизменен, однако подвержен определенным ритмическим колебаниям — он похож на большое колесо... ну, типа колеса обозрения, наверное... и имеет двенадцать «спиц»-веков: шесть из них относятся к восходящему полуобороту Колеса, «утсарпини», а шесть остальных — к нисходящему, «авсарпини». Авасарпини состоит из шести неравных периодов. «Хороший — хороший» — 4 на 10 в 10 степени, «хороший» — 3 на 10 в 14 степени, «хороший — плохой» — 2 на 10 в 14 степени, «плохой — хороший» — 10 в 14 степени минус 42 тысячи лет, «плохой» — 21 тысяча лет и «плохой — плохой» — тоже 21 тысяча лет...

— Уфф, хорош... — Стас помотал головой. — Озвучивать все эти мохнатые множества — последнее дело. А тут прямо векторная формула бесконечности, но с обратным знаком…

— В том то и дело! В Утсарпини эти периоды повторяются как раз в обратном порядке. Потому что мир безначален и бесконечен. По идее, это что-то вроде «Колеса Фортуны». Кстати, получается, что сейчас мы живем в пятом периоде, «плохом»…

— Чувствуется… — проворчал Стас.

Юра перевернул последний лист своих записей.

— Пятый период начался семьдесят пять лет и восемь с половиной месяцев после рождения Махавиры, или через три года после его нирваны. И в нем происходит всеобщая деградация. В «плохом-плохом» жизнь человека сократится до 16-20 лет. Земля раскалится докрасна, перестанут произрастать растения. Днем страшная жара, а ночью ледяной холод заставят всех искать убежища в пещерах. Вот, пока все....

— Ну что тебе на это ответить, — сказал Стас. — В общем-то, я все это знаю. Пожалуй, только не так подробно, как ты сейчас рассказал. Все это как, я полагаю, не имеет прямого отношения к нашему поезду и черепу в нем. Разве что Калачакра… Тут на самом деле есть над чем подумать. Но индийский культ здесь явно ни причем. То есть он был как бы отправной точкой во всей этой истории, но… с попаданием черепа в поезд все обернулось совсем другой проблемой. А элементы Времени, или божества, управляющие Временем, есть практически у всех народов.

— Например? — сказал Юра. Стас не понял, что было в его голосе, любопытство или сомнение.

— Пожалуйста. Начнем почти с того же, что и ты: в мифологии Тибетского буддизма есть символ Мандала — «круглый», «диск», «кольцо»... или, с некоторой натяжкой, «совокупность». Внешнее кольцо Мандалы разделено на двенадцать нидан, моделирующих бесконечность и цикличность Времени. Круг Времени, в котором каждая единица определяется предыдущей, и определяет последующую. Мандала, так же, как и твоя Калачакра, несет указания зависимости между типом поведения человека и ожидающим его в новом рождении воздаянием...

— Калачакра такая же моя, как и твоя, — слегка обиделся Юра.

— Извини... Также есть богиня Лхамо — хозяйка Судьбы и Времени. Ее облики — черное скелетообразное существо или темно-синяя устрашающего вида всадница на трехногом муле. Тоже красавица, согласись... В ее свите боги четырех времен года или Четыре Эпохи. В Монголии Охин-Тенгри — гневное воплощение богини Цаган Дар-эке. Она связана со смертью и загробным судилищем и наделена функциями божества Времени. Ее сопровождают богини четырех времен года, или Судьбы... В буддийской иконографии это существо тоже весьма колоритного вида. В Китае Тай-Суй — «Великое Божество Времени». Оно соответствует планете Времени — Юпитеру, совершающей почти двенадцатилетний цикл обращения вокруг солнца. Тай-Суй изображался с секирой и кубком, или копьем и колокольчиком, улавливающим души. В поздней мифологии почитался главой управления Временем и временами года. Противодействие ему, равно как и попытка приобрести его расположение, приводят к несчастью.

— Похоже, все игры со Временем, независимо от того, чисты помыслы или нет, ведут к печальному концу, — констатировал Юра.

— Именно так, — сказал Стас и продолжил. — У финикийцев есть «Илу» или «Элим», он же «Элохим» на иврите — древнесемитское верховное божество. Он описывался как владыка Мироздания, создатель Вселенной, протяженной во Времени и пространстве. Сама слово «Илу» переводится как «отец» или «царь годов». Он во многом схож с «Рибоно шел олам» — владыкой вечности в иудаистской мифологии. Что еще... Вот в римской мифологии, например, есть Ангерона — богиня, изображенная с прижатым к губам пальцем. В наше время ее часто рассматривают как богиню смены времен года. В греческой мифологии некто Эон олицетворяет такие понятия, как «век» или «вечность» — в общем, персонификация Времени. Означает очень продолжительное, но принципиально конечное состояние Времени и всего мира во Времени. А вся история человечества составляет один Эон. В грузинской мифологии есть Бедис Мцерлеби — пишущий судьбу. В мире усопших он следит за временем жизни человека на земле в соответствии с «книгой судеб». Если по ошибке ему попадается душа, срок жизни которой на земле еще не истек, то он сообщает об этом повелителю загробного мира, и душу возвращают телу — доживать отпущенный срок.

У иранцев есть бог Зерван — персонификация Времени и Судьбы. Он существует как бы изначально. В «гимне вечного Времени» сказано, что Зерван могущественнее Добра и Зла. Ход борьбы Добра и Зла и все, что происходит в этом мире — кстати, человеческая жизнь в том числе — уже предопределены. Последователи культа Зервана рассматривают мир как владения князя тьмы.

В Египте Хонсу — «проходящий». Бог луны. Он также «по совместительству» выполнял функции бога Времени и его счета. Тот — «владыка Времени», бог мудрости, письма и счета. В эллинистический период ему приписывалось создание священных книг. В том числе и «Книги дыхания», которую вместе с «Книгой мертвых» клали в гробницу. Да, кстати, в «Книге мертвых» его изображали около весов, записывающим результат взвешивания сердца... Татенен — бог земли, сотворивший из первобытного хаоса мир, богов и людей. Он же — бог Времени, обеспечивающий царю долгую жизнь…

— Слушай, — перебил его повествование Юра, — откуда ты все это знаешь?

— Хм-хм... Я археолог, историк, — улыбнулся Стас. — Вся история, по большому счету, это миф. Или, по крайней мере, станет им через какое то время. Сам понимаешь — «нечто, описанное кем-то, кто никогда там не был»:

Однажды Гегель ненароком

и, вероятно, наугад

назвал историка пророком,

предсказывающим назад…

— Честно говоря, — сказал Юра, разглядывая свои ботинки, — я сам не знаю, какие выводы можно сделать из того, что я нашел.

Он поднял голову и посмотрел на Стаса.

— Просто столько всего открылось, чего я раньше не знал. И везде присутствует понятие Времени, черепа в изображениях. Вообще я надеялся, что ты мне поможешь разобраться.

— Нужно подумать, — улыбнулся Стас. — Может, что-то и придумается. Хотя, конечно, я считаю что культ, в котором участвовал Сперанский, мало известный, если на сегодняшний день вообще не умерший. С другой стороны, эти вполне реальные мордовороты со шрамами… — Стас помолчал и вздохнул, — извини, но вряд ли нам помогут все эти сведения, что ты собрал. Я думаю, что если где и можно что-нибудь найти, так это в Италии — или манускрипт, или информацию о поезде. Но ты же понимаешь, что с нашими «доходами» это не реально.

— Боюсь, ты прав... Да, помнишь, я говорил, что когда мы с Бондарем ходили по рельсам, то видели, как ремонтировали заброшенный путь?

— Помню. Ты еще хотел что-то проверить.

— Я проверил.

Юра передал Стасу вчетверо сложенный лист бумаги. Стас развернул его и, монотонно бубня, прочел вслух:

— «На Ваш запрос сообщаем, что в августе месяце сего года на участке платформа «Красный Балтиец» (локомотивное депо «Подмосковная») — платформа «Ленинградская» Рижской железной дороги никаких работ по ремонту путевого хозяйства не проводилось». Подпись…

Бумаги, которые успел скопировать Юра, кроме непонятных карт и зашифрованных записей, содержали эссе неизвестного историка Виктора Прудовского на тему явлений мистического характера. Датировано оно было 1914 годом и написано для популярного в то время альманаха «Зеркало тайных наук», издаваемого в Санкт-Петербурге до самой революции. Каждый номер альманаха, как объяснил Бондарь, посвящался подробным описаниям малообъяснимых явлений и их обсуждению. В эссе были приведены некоторые примеры подобных явлений и их трактовка, как учеными разного времени, так и обывателями. Также в бумагах было сказано, что в Италии, неподалеку от Пизы, есть горный монастырь Картезианского ордена — Certosa di Pisa. Часть его монахов испокон веку оберегает тайну некоего Подземного Храма. Храм этот тоже находится где-то в Пизанских горах. В нем хранится множество предметов, которые однажды уже спасли мир от пришествия зла, и те, которым это еще предстоит это сделать.

Стас высказал предположение, что именно там может находиться тот самый манускрипт, в котором рассказывается про единую закономерность возникновения зла на Земле.

Бондарь ответил, что уже слышал об этом таинственном Храме, только он не знал, где именно тот находится. В эссе также говорилось о миланском Кафедральном Соборе (Duomo di Milano), служителей которого одно время принимали за тех самых Хранителей, выходцев из Ордена Сальваторов — монахов, посвятивших жизнь сбору по всему миру предметов, способных каким-либо образом воспрепятствовать наступлению царства вечного зла.

— Что это за хранители? — недоверчиво спросил Стас. — Очередная ветвь ордена Тамплиеров?

— Нет, — ответил Бондарь. — Конечно же, нет. Il salvatore — по-итальянски означает спаситель, спасатель. Орден Хранителей-Сальваторов всегда считался одним из самых необычных порождений европейской цивилизации. О нем мало, что известно, тем более, сейчас... Говорят, официально он был основан в конце XI века, а до этого существовал как бы стихийно. В отличие от Тамплиеров этот орден вел очень замкнутый образ жизни — они никогда не воевали, а только собирали — спасали и хранили. Но дело в том, что хранили они не первые попавшиеся сокровища, а предметы исключительно судьбоносного характера, способные спасти мир от катастрофы. Отсюда и название — Сальваторы, спасатели мира. Служителей Миланского кафедрального собора действительно какое-то время считали выходцами из Ордена Сальваторов. Но со временем эта версия оказалась несостоятельной. По крайней мере, сейчас об этом нет ни одного официального упоминания.

— И что же собор? — спросила Тамара.

— О, Миланский кафедральный собор во многом — вещь в себе. Он до сих пор считается одним из самых парадоксальных сооружений средневековья. Во многом еще и потому, что в нем имеется нечто, издавна именуемое «Зодиакальный Путь».

— Что это такое? — не понял Юра.

— Это мраморная полоса с изображениями знаков зодиака — она проходит через пол храма параллельно восточной стене, в двух шагах от входа. Назначение этого напольного орнамента неизвестно. Также неизвестно, как астрологическая символика попала в один из крупнейших христианских храмов и с веками не была уничтожена!

— Действительно, — согласился Стас.

— Но это еще не все, — вдохновенно продолжил Григорий Ефимович. — Каждый месяц в ясную погоду полуденный луч высвечивает на мраморной полосе знак того созвездия, в которое входит солнце. По древнему преданию, «Зодиакальный Путь» в Миланском кафедральном соборе сконструировали представители загадочного монашеского Ордена, следы которого, как было написано, «затерялись во Времени». Может быть, именно отсюда возникла легенда о том, что в Кафедральном соборе тайно служат представители Ордена Сальваторов...

Беседа затянулась далеко за полночь. Бондарь сообщил, что в кафедральном соборе Милана у него есть знакомый священник, отец Марк, который с удовольствием его продемонстрирует и непременно поможет в поисках Подземного Храма. Тем более, что это дело святое. И вообще, он часто в Италии бывал и ничего плохого никому не сделал, у него там много друзей. В завершение всего, Бондарь сказал, что готов добыть денег на поездку, как он выразился, «всей командой» — затягивать с поисками Подземного Храма было просто опасно. Ведь подлинники эссе находятся в руках противника, а он ждать не будет.

Среди друзей Бондаря в Италии оказались люди, способные оперативно помочь в оформлении выездных документов. В крайнем случае, Бондарь предложил купить недорогой тур в любой туристической фирме. Стас, много читавший о том, что большинство московских турфирм торгует поездками как цыган лошадью, саркастически хмыкнул, выражая тем самым свое отношение к «турфирменным» услугам. На это Бондарь возразил, что у него, в случае чего, есть «знакомая контора», которая, если будет необходимо, сама возьмется все организовать, все устроить, а по приезду в Италию и накормить, и напоить, и, разумеется, спать уложить.

Решение о визите в Италию было принято.

Часть вторая. «ATTENTI AI TRENI» (СНОСКА: «Берегись поезда», итал.)

Знакомства Бондаря сделали чудо — документы на выезд были оформлены без проволочек и лишних формальностей. Ранним утром вся компания, увешенная дорожными сумками, стояла посреди зала вылета международного аэропорта «Шереметьево-2», рассматривая огромное электронное табло. Вовка — с интересом, Стас и Юра — пытливо, с явным желанием выудить из него побольше информации. У Вовки это был первый в жизни случай, когда он приехал в аэропорт. Его поразило огромное количество людей, снующих туда-сюда, несмотря на ранее утро, красочная реклама и объявления по радио, которые тут же дублировались на английском языке: «Внимание! Начинается регистрация билетов и оформление багажа пассажиров, вылетающих рейсом «Эс У двести восемьдесят пять» в Милан…». «Attantion please...»

— Нам туда, — уверенно сказала Тамара, махнув сумкой вправо, в сторону скопления народа.

Все отправились к одной из очередей на таможню. Вопреки ожиданиям Юры, таможенная процедура заняла всего полторы минуты. Еще через пару минут объемные сумки Стаса и Бондаря скрылись в жерле багажного конвейера.

— Как гробы в Митинском крематории, — мрачно пошутил Стас, глядя вслед своему багажу.

Тамара заразительно засмеялась, обнажив безупречные белые зубы. Заспанная девица за пультом багажного оператора недобро зыркнула на непрошеного шутника, пулеметной очередью вбила в клавиатуру компьютера очередную порцию данных и, желчно глядя на Тамару, буркнула:

— Следующий!

Однако желающих «сдаваться в багаж» больше не оказалось и вся команда направилась к пункту пограничного контроля.

— Странная какая-то, — сказала Стасу Тамара, отходя от багажной стойки, — смотрела на меня так, будто я ей год, как тысячу долларов задолжала.

— Тамарочка, — усмехнулся идущий рядом Бондарь, — у вас, у женщин, это исторически классовое, дорогая моя.

Тамара неопределенно хмыкнула, но ничего не ответила. Очередь на пограничный контроль была длинной, но продвигалась на удивление быстро.

— Григорий Ефимович, — неожиданно спросила Тамара, — а у вас есть семья, дети?

Бондарь откровенно растерялся.

— А… а почему вы спросили об этом?

— Просто спросила и все, — Тамара улыбнулась.

— Хороший вопрос. Интересно, варианты моего ответа способны что-то изменить?

— Нет, конечно, — ответила Тамара. — Просто многие вещи встанут на свои места. Не спрашивайте какие.

Она белозубо рассмеялась.

— Тамарочка, я, кажется, понял, что вы имеете в виду, — похоже, Бондарь слегка обиделся. — И, боюсь, что вы правы. Я действительно старый эгоист и хочу жить так, как хочу. Можете осудить меня за такую формулу жизни, но лучше примите ее как данность.

— Григорий Ефимович! Я совсем не хотела вас обидеть, честное слово! Вы мне верите? — при этом она такими глазами посмотрела на Бондаря, что ему только и осталось, как развести руками и пробормотать:

— Можно подумать, у меня есть выбор...

Сидящая в застекленной будке девица в погонах внимательно смотрела в лицо каждому, проходящему через ее пост, особо остановившись взглядом на Бондаре. Ее руки незаметно подвинули паспорт Бондаря к маленькой видеокамере, встроенной в козырек стола и передающей изображение оператору спецконтроля. Однако спецконтроль не выявил в паспорте никаких нарушений и на столе мигнула зеленая лампочка: «Все в порядке». Пограничница еще раз странно взглянула в лицо Бондарю и вежливо произнесла:

— Счастливого пути.

Указав на подошедшего следом Вовку, она спросила:

— В чей паспорт вписан ребенок?

Вовка испуганно заоглядывался.

— Ребенок не в писан в паспорт, он летит по доверенности, — Стас развернул сложенный вдвое документ с обилием печатей.

Эту доверенность вместе с детским загранпаспортом пробил Бондарь — с ужасным трудом . О сумме, которую пришлось уплатить, он деликатно умолчал.

Проходя мимо зала с магазином «Duty Free», Стасу чуть ли не насильно пришлось оттаскивать Вовку от огромного плюшевого бегемота, в грустных глазах которого ясно читалось: «Купите меня! Ну, пожалуйста!!»

— Парню через полгода тринадцать, а как маленький! — ворчал Стас.

— А я читал, что детство только до четырнадцати! А я еще не все успел…

Стас хотел сказать Вовке, что когда он ныл и просился с отцом в археологическую экспедицию, то всеми силами выдавал себя за взрослого, но вовремя вспомнил, что любые напоминания об отце — лишняя соль на душевную рану мальчишки. Он тоже присел перед бегемотом, обнял Вовку за плечи и сказал:

— Давай сделаем так. Сейчас нам не сподручно лезть с этим монстром в самолет. Согласен? Молодец. Я думаю, что за время нашего гм… путешествия… он никуда не денется. А когда полетим обратно — вот тут-то мы его и купим. Что скажешь?

— Хорошо. Я тоже думаю, куда нам с ним в самолет, — ответил Вовка и украдкой подмигнул бегемоту.

Стас заметил это, но не подал вида. В конце концов, у человека, в пять лет потерявшего мать, а на исходе детства еще и отца, могут быть свои тайны.

Единственное, с чем не смог справиться Бондарь, так это чтобы места в самолете были рядом. Но, по сравнению с той глыбой трудностей, что ему пришлось преодолеть, это казалось сущим пустяком.

— Ну что, полетишь бизнес-классом? — спросил Бондарь накануне отлета, вручая Вовке синий продолговатый билет. — А нам, друзья, придется довольствоваться «экономкой». Себе я оформил «курящее» место, остальным — «некурящие». Увы, в разных концах салона.

Вовка рассеяно полистал страницы билета, посмотрел на рекламные вклейки, и передал билет Тамаре:

— Возьми ты, а то я потеряю.

И вот, наконец, самолет, ровно гудя, взмыл в воздух. Вовкино место оказалось в середине салона первого класса у иллюминатора, в котором виднелась стремительно уходящая вниз земля. Вовка откровенно трусил — его пальцы непроизвольно теребили позвякивающую пряжку ремня безопасности, а в широко открытых глазах читалось: «А мы не упадем? А что будет, если мы упадем?? А он сразу весь упадет или в воздухе на куски развалится???».

— Первый раз летишь на самолете? — спросил Вовку круглолицый старичок с тремя подбородками. Он сидел на соседнем кресле.

— Ага… — ответил Вовка, заметно нервничая и вцепившись в подлокотники.

— Зря боишься. Ты уже в самолете, а он уже взлетел. Так что если ему и суждено упасть, то непременно вместе с тобой. Раньше надо было бояться, пока в аэропорт ехал.

Вовке, и до того чувствовавшему себя неуютно, стало совсем погано. Каждой молекулой своего естества он осознал ту громадную ошибку, которую совершил, поднявшись на борт самолета. Дедуля еще немного поулыбался и продолжил.

— Я уже тридцать лет летаю и, как видишь, жив и здоров. Всего две катастрофы. Не бойся, в этот раз все будет хорошо. Это как игра в карты — новичкам всегда везет. Правда, бывает, что один двигатель откажет, проводка загорится, разгерметизация какая-нибудь или припадок у пилота, если он водки перепьёт... но, как я уже сказал, тебе это не грозит. Именно потому, что ты летишь первый раз.

— Но вы-то совсем не в первый! И большинство пассажиров, могу поспорить, тоже, — угрюмо ответил Вовка. Подумал немного, и добавил фразу, которую любил повторять отец, — Количество имеет неполезную привычку переходить в качество!

Старикан вытаращил глаза и взорвался смехом. Пару минут он хохотал от души — с повизгиваниями, похрюкиваниями, громкими всхлипами и промакиваниями глаз платком. Вовка растерялся и смотрел на соседа с явной обидой. Наконец тот начал успокаиваться.

— Простите меня, молодой человек, — сказал дедушка сквозь все еще проступающие смешки. — Я просто не смог удержаться, чтобы не пошутить над вами. У вас было такое лицо при взлете…

Дедушка почувствовал новый приступ смеха.

— А какое у меня было лицо? — обиженно спросил Вовка.

— Обреченное! Ну да ладно. Давайте знакомиться. Вячеслав Николаевич.

— Вова, — ответил Вовка и пожал протянутую ему пухлую руку.

— Значит можно на «ты»? Тогда я просто дядя Слава. Идет?

— Идет... Можно и на «ты».

— Да не бойся ты так. Все будет хорошо. Тут лету всего три часа. С хвостиком... Как на дачу съездить.

С соседнего ряда с кресла возле иллюминатора поднялся итальянец и, сказав соседке «Скузи, синьорина», выронил целую колоду разноцветных кредитных карточек. Соседка улыбнулась.

— Порка путана! — прошептал он и, неуклюже наклонившись, стал собирать карточки. Сложив их стопкой в бумажник, он встал и направился к туалету.

Вовкин сосед проводил его взглядом и улыбнулся.

— Сколько знаю Маурицио, столько он роняет свои карточки.

— А вы с ним знакомы? — удивился Вовка.

— Да. Уже восемь лет, — ответил дядя Слава. — Я был знаком еще с его отцом. Их семейная фирма продает «Фиат» с 1958 года. Она появилась через год после того, как была выпущена первая «Нуова-500». Эта малолитражка принесла «Фиату» всемирную славу. За пятнадцать лет было изготовлено больше трех миллионов автомобилей.

— Откуда вы все это знаете? — удивился Вовка.

— Мы договорились на «ты», — напомнил дядя Слава. — Я работаю в нашем торгпредстве в Италии с семьдесят второго года.

— Ого!

— Вот тебе и ого! — улыбнулся дядя Слава. — Италия... Благословенная страна! По делам службы я много поездил по миру, но лучше Италии ничего не встречал. Она буквально создана для счастья.

Маурицио вернулся на свое место и при этом снова просыпал свои карточки. Вовка улыбнулся.

— Ты один летишь в Италию?

— Нет, с друзьями, — ответил Вовка. — Мой отец был археологом. Недавно он пропал без вести, в экспедиции.

— О-о… прости. Я не хотел сделать больно.

— Ничего страшного. Я уже почти привык.

— В Милане есть много интересного. Кафедральный собор, крепостной замок, церковь Санта Мария делла Грация с «Тайной Вечерей» великого Леонардо… Бесподобный город! Милан — центр Ломбардии. Кстати, именно там произошло то, что газетки в последнее время называют «ломбардский эффект». Или «ломбардский феномен» — кому как лучше в голову взбредет.

— А что это за феномен?

— Говорят, в начале века где-то там исчез поезд с сотней пассажиров. Прямо Бермудский Треугольник недалеко от центра Европы!

Вовка внутренне напрягся, но не показал виду, что сказанное его взволновало.

— Кроме Милана есть идея посетить что-нибудь еще?

Вовка скрутил невеселые мысли и с радостью переменил тему.

— Да, наверное, мы еще поедем в Пизу.

— О! Да у вас маршрут — лучше некуда! Пиза... Удивительный город! Самый непокорный и загадочный из Вольных Городов средневековой Европы. Так до конца и не понятый... Главное — не останавливаться только у Падающей Башни, тем более что она сейчас закрыта. В Пизе есть масса интересного. А окрестности ее полны достопримечательностей и загадок.

Дядя Слава отпил немного коньяка из маленькой рюмки, стоящей перед ним на откидном столике, промокнул губы платочком с непонятными вензелями и продолжил:

— Рекомендую посетить Водопровод Медичи. Грандиозное сооружение! Загадочное… В тринадцатом веке в горном массиве буквально выгрызли несколько километров подземных, точнее «подгорных», галерей с ваннами-отстойниками. Этот водопровод много веков питал Пизу чистейшей горной водой, поэтому некоторые галереи выходят на поверхность. Сейчас это место заброшено и местные жители не жалуют его вниманием. Суеверия, знаешь ли. Всякие блуждающие огни, воет там кто-то по ночам… В общем, обычная фольклорная дребедень. Уцелевшие галереи образуют что-то вроде лабиринта. Довольно занятно там лазать. Главное, это не забывать, что выход — там же, где и вход.

— Как у Джерома К. Джерома?

— Умница, а не ребенок! — рассмеялся дядя Слава, — Мы с Рикардо, — это мой старинный друг — итальянский историк, — в свое время облазили там почти все. Помоложе, конечно, были, полегкомысленнее… Эх, где мои сорок лет!

Он весело потянулся в кресле и вдруг зычно гаркнул на весь салон:

— Маурицио! Коме ва?!

— Аббастанца бене... (СНОСКА: «Неплохо...» — итал.) — переливчатым тенором отозвался итальянец, оторвавшись от стакана с вином «Старый Тбилиси», поднесенного ему очаровашкой стюардессой.

— Но мало кто знает, — продолжил дядя Слава, вновь пригубив рюмку, — что из этого лабиринта есть еще один выход! Тот самый Рикардо мне его как-то показывал. Это целый разлом. Он выходит за три километра в сторону, возле скалы, на которой стоят остатки древней и недоступной Козьей Башни.

— А что, эта башня действительно такая недоступная? — Вовке становилось все интереснее.

— Что? — дядя Слава, сбившись с канвы рассказа, обалдело поморгал. — Нет, она недоступная потому, что доступ к ней никому не нужен. Совсем как в анекдоте про «Неуловимого Джо», помнишь? Никто туда не ходит — это просто древняя заброшенная сторожевая башня, вся Италия такими утыкана. И потом, эти местные суеверия… Не способствуют, знаешь ли, восхождению к таким вот историческим памятникам. Так вот, по легенде, один из крестоносцев бежал со священными реликвиями от преследовавших его осквернителей христианских храмов. Говорят, в тех местах якобы есть Подземный Храм — это основное хранилище священных реликвий, которые однажды принимали участие в борьбе с наступлением конца света, или еще будут участвовать в будущем. По крайней мере, так гласит легенда, — улыбнулся дядя Слава. Глаза его блестели от выпитого коньяка. — Спасаясь от погони, крестоносец укрылся в Водопроводе Медичи. Он знал, что из него есть тайный ход в Подземный лже-Храм. Понимаешь? Не настоящий! Он же не мог привести преследователей к хранилищу святынь. Вот представь себе: полутемное подземелье, позади — погоня, впереди — лже-Храм. Жарко. Пить хочется, как жить на земле. Латы, щит и меч кажутся тяжелыми, как жизнь. А выход — только там, где вход, но он занят беспощадными преследователями. Не позавидуешь… Тогда рыцарь пал на колени и в отчаянной молитве попросил Господа спасти — если не его, то реликвии. И Господь услышал его. Ударом молнии Он пробил гору и показал рыцарю путь на свободу…

Вовка восторженно молчал, переваривая рассказ своего неожиданного собеседника. Подземелья, рыцари, погони… Все эти приключенческие атрибуты способны поразить воображение любого нормального мальчишки, а уж сына археолога и подавно.

— Красивая легенда, правда? Жалко, что я не кинематографист. Я бы обязательно снял об этом кино, и снял бы именно там, у Водопровода Медичи. Удивительное место — никаких декораций не надо.

— Да. Классное получилось бы кино, — подтвердил Вовка.

— Там, у алтаря, — продолжил дядя Слава, — есть две каменных статуи — два рыцаря-крестоносца. Один опирается на меч, другой — на копьё. По легенде, если повернуть в сторону башмак копьеносца, то низкий свод, дальний от алтаря, обвалится...

— А зачем? — Спросил Вовка.

— Не знаю, — беспечно ответил дядя Слава. — Очевидно, по законам жанра. Это ведь легенда...

Мимо рядов вновь прошла стюардесса, предлагая пассажирам напитки. Вовка не смог отказаться от Кока-колы. Маурицио снова поднялся, чтобы добраться до туалета, и из него вновь посыпались кредитные карточки.

Гостиница показалась Вовке огромной. Он не переставал озираться по сторонам с приоткрытым ртом и повторять «вот это да!», «ух-ты!» и «ну не фига себе!» вплоть до дверей номера. Как только он осмотрел номер изнутри, то смачно выдохнул: «Кла-асс»! Стас улыбался и по-хозяйски осматривал владения. Когда с беглым осмотром было покончено, Стас сказал Вовке «я сейчас» и вышел на несколько минут, якобы позвонить. Вовка быстро вывалил на свою кровать содержимое сумки и взял любимый отцовский бинокль. В три прыжка он оказался на небольшом балконе и его поглотил окружающий пейзаж.

Через несколько минут вернулся Стас.

— Позвонил? — осведомился Вовка, не отрываясь от пейзажа.

— Так точно… Портье никак не мог въехать, что мне от него нужно, если телефон есть в каждом номере.

— А ты? — Вовка хихикнул и на пятке повернулся к Стасу.

— Настоял, как мог. Не объяснять же ему сомнительные принципы русской конспирации. В общем, так — у нас есть двадцать минут. Успеем принять душ, а на улице чего-нибудь перекусим. Давай, ты первый.

— Вовка вздохнул, отложил бинокль и направился в ванную.

— Смотри, не затопи гостиницу! — пошутил ему вслед Стас.

Юра сходил на разведку, нашел, где в отеле ресторан, осмотрел прилегающую территорию, и, когда вернулся, то на стук в дверь никто не отозвался. Ключи от номера были у Бондаря и он забыл сдать их на рецепцию. Балда. Юра тихонько выругался и, постояв несколько минут в раздумье, побрел в небольшой бар возле гостиницы. Выйдя из стеклянных дверей, Юра заметил уходивших за угол Стаса и Вовку.

— Стас! — крикнул Юра. — Ста-ас!!

Юра сорвался с места и побежал вдогонку. Когда он забежал за угол, то Стаса и Вовки уже не было. Юра подумал, что, наверное, обознался, и быстро вернулся в гостиницу. По лестнице вбежал на шестой этаж, постучал в номер Стаса и Вовки. Никто не отозвался.

— И этих нет, — вслух сказал Юра.

— Desidera? (СНОСКА: Вы что-то желаете? — итал.) — спросил проходивший мимо метрдотель.

— Не, ничего не надо, — улыбнулся Юра, — Грацие (СНОСКА: Спасибо — итал.).

Метрдотель улыбнулся и ушел. Юра прищурился в задумчивости и рассудил трезво. Нет худа без добра. Раз никого нет, то почему бы ему не навестить Тамару? И бутылочка шампанского в таком деле явно не навредит.

Юра спустился в уже разведанный бар и на английском языке попытался объясниться с человеком у стойки. Странно, но итальянец совершенно не понимал английского. Юра вспомнил рассказ Бондаря, когда тот говорил: в Италии господствует концепция «Извольте говорить по-итальянски!», но, на худой конец, и если очень приспичит, можно объясниться на немецком. Английский Юра учил в университете. С душой учил. Немецкий проходил в школе. Но в то благословенное время его больше интересовали футбол и кинотеатр. Юра мобилизовал все свои знания и повторил попытку.

— Э-э… херр… битте айн... ну шампанского… шампань!

— Эй! Бледнолицый брат.

Юра оглянулся и увидел двух молодых людей, парня и девушку, сидящих за столиком рядом со стойкой.

— Какие проблемы? — спросил молодой человек.

— Да вот... — ответил Юра, хлопая ошалевшими глазами. — Бутылку шампанского хотел купить...

— К подружке? — собеседник улыбнулся.

— Почти...

Новый знакомый перевел просьбу на итальянский. Бармен улыбнулся и вынул из холодильника под стойкой пузатую бутылку с этикеткой «RiccaDonna».

— Спасибо за помощь. Юра.

— Паша, — с улыбкой представился «бледнолицый брат», пожимая протянутую руку.

— А ты хорошо говоришь по-русски.

— Ага. Причем чуть ли не с рождения… Я здесь учусь четвертый год в университете Bocconi. А вообще я из Питера.

— А я из Москвы.

— Познакомьтесь, это Сузанна.

Сузанна улыбнулась и кивнула головой. В этот момент бармен начал что-то лопотать.

— Он говорит, что с тебя двадцать пять тысяч лир, а в соседнем магазинчике продают прекрасные цветы.

Юра про себя крякнул (таких диких расценок он не ожидал), расплатился за шампанское, попрощался с молодой парой и вышел из бара. Цветы он покупать не стал — слишком это будет откровенно. Да и дорого, наверное...

На крыльях фантазии Юра добрался до номера Тамары. У двери он остановился, прислушался, успокоил дыхание и деликатно постучал. Ответом на стук была полнейшая тишина. Юра пару раз повторил попытку. Результат был тот же.

— Куда же они все расползлись? — буркнул под нос Юра, удаляясь от двери Тамары. — Облом...

Он вернулся к дверям своего номера и еще раз постучал, но надежда на то, что Бондарь вернулся, не оправдалась. В расстроенных чувствах Юра спустился вниз и вышел на улицу. Вот непруха! Бондарь куда-то исчез, Стас с Вовкой сбежали, Тамара тоже испарилась... Альтернатива была одна — пить в одиночестве.

Юра вернулся в бар. Молодой пары уже не было. Бармен что-то спросил по-итальянски с сочувствующей улыбкой. Юра ответил той же улыбкой и развел руки в стороны. Для объяснения подобных ситуаций мужчинам всего мира нет нужды в переводчиках. Итальянец еще что-то добавил. Юра постучал указательным пальцем по бутылке, затем по своей груди и в завершении перевел его на столик. Итальянец закивал головой и поставил на стойку фужер. Юра взял фужер и жестом пригласил итальянца присоединиться. Тот замахал руками: «No-no, grazie!» Угнездившись за столиком в глубине зала, Юра откупорил бутылку. Под тихое мурлыканье незнакомой итальянской певицы, доносившееся из колонок музыкального центра, Юра в одиночестве употребил шампанское. Оно было терпким, чуть сладковатым и пахло зрелым мускатом...

Солнце дарило свои яркие лучи щедро и совершенно без меры. Вовка шел в приподнятом настроении.

— Вовка, наш автобус! — торопливо сказал Стас.

К остановке подъехал просторный желтый экспресс и гостеприимно открыл двери. Стас и Вовка вошли внутрь с задней площадки.

— А как здесь проезд оплачивают? — шепотом спросил Вовка, прислонившись к вертикальному поручню.

— Не знаю, — ответил Стас. — Билетами, наверное.

— Но ведь у нас нет.

— Да ладно… Авось пронесет, — Стас посмотрел в бумажку. — Нам ведь через одну выходить.

На перекрестке автобус резко затормозил. Стас, не успев уцепиться за поручень, полетел вперед, выставив вперед руки и по старомосковской привычке тихонько сообщив окружающему пространству ёмкое слово «блядь!» — прекрасно понимая, что здесь и сейчас его никто не поймет, а оставшийся позади Вовка попросту не услышит. Наконец автобус кончился. И Стас, уперевшись руками в объемного вида мадам, припомнил одну из ключевых фраз русско-итальянского разговорника: «Скузи танто, синьора...», — сказал он уже чуть громче и с улыбкой. В ответ потревоженная дама тоже широко улыбнулась, поправила блузку и поинтересовалась на чисто русском языке: «Так блядь или все-таки синьора?» Услышавший этот разговор, Вовка от неожиданности отпустил поручень и чуть было не полетел вслед за Стасом. Тот вытаращил глаза.

— Вовка, выходим! — приказал он, увидев, что автобус подрулил к остановке. — Ну вот... немного не доехали.

— Чего это она тебя... так обложила? — спросил Вовка, спрыгивая с подножки на тротуар.

— Да пёс ее знает, — с усталым простодушием ответил Стас. — Тут вообще все как-то... непредсказуемо. Идем.

Увидев на тротуаре симпатичную девушку в ладно скроенной полицейской форме, Стас достал из внутреннего кармана пиджака русско-итальянский разговорник. Открыв его на одной из заранее сделанных закладок, он старательно прочитал:

— Э-э… синьорина… Довэ ла страда пер л'университа? (СНОСКА: «Как пройти к университету?» — итал.)

— Sempre diritto, signore (СНОСКА: «Всё время прямо, синьор» — итал.), — с улыбкой ответила миловидная страж порядка, и жестами проиллюстрировала путь.

— Что ты у нее спросил? — поинтересовался Вовка.

— Как нам пройти к университету, — ответил Стас.

— А зачем нам к университету?

— Там преподает профессор Торо. Мы познакомились с ним на одном международном семинаре. Я звонил ему еще из Москвы. Он обещал найти для нас кое-какую информацию.

— А почему ты не сказал об этом нашим?

— Не сказал — значит не сказал, — ответил Стас, не поворачивая к Вовке головы. — Не обо всем и не всегда нужно говорить.

Вовка посмотрел на Стаса, но тот продолжал идти, не поворачивая головы. Стас боялся. Боялся за Вовку, боялся, что он выдаст очередную порцию «почему», а ответить нечего...

Но Вовка ни о чем не спросил. Если Стас что-то делает, значит так надо и нечего сомневаться. Точно так же Вовка никогда не сомневался в поступках отца.

В университете профессора нашли почти сразу. Его кабинет находился в левом крыле здания на втором этаже — в самом конце коридора.

— А как ты будешь с ним разговаривать? — спросил Вовка, когда они со Стасом шли по гулкому коридору. — Ты же не знаешь итальянского.

— Профессор знает английский, — ответил Стас. — И даже пару слов по-русски!

Дверь комнаты профессора распахнулась и в коридор выбежал мужчина лет шестидесяти. Его длинные волосы, чуть тронутые сединой, торчали в разные стороны словно наэлектризованные и, казалось, шевелились сами по себе.

— О-о! Стани-ислав! — воскликнул профессор Торо с характерным для итальянцев ударением на второй слог от конца слова и воздев руки к небу. — Проходите, дорогой, будьте как дома! Мне нужно срочно догнать синьора Фашетти.

Последние слова профессор сказал на ходу, развернувшись в пол-оборота. Навстречу ему шла молодая жизнерадостная толстушка с десятком пакетов в руках. На некоторых из них были сургучные печати.

— Николетта, сокровище моё, ты не видела, машина синьора Фашетти еще стоит у подъезда?

— Он только что уехал, профессор, — сказала девушка. — Я как раз забирала у курьера корреспонденцию.

— Катастрофа… — сказал профессор и обречено махнул руками. — Значит, мне еще два дня ждать его отчет.

— Что-то случилось? — спросил Вовка у Стаса.

— Похоже, профессор куда-то опоздал, — ответил Стас.

Профессор развернулся и в некоторой задумчивости пошел к своим гостям. Стас и Вовка все еще продолжали стоять возле гостеприимно распахнутой двери.

— М-да. Какая жалость, — сказал профессор Торо, подходя к гостям. — Еще два дня ожидания. Томительного и совершенно бессмысленного.

Профессор поднял взгляд и его на его лице появилась широкая улыбка. Он был рад приезду русского друга.

— Извините меня, друзья, — тоном сожаления заговорил Торо. — У меня был шанс сэкономить целых два дня, как видите, я опоздал. Но, в конце концов, это не так уж страшно, — он снова улыбнулся.

В дверь посунулась встреченная в коридоре Николетта.

— Профессор, вас вызывает Варшава, соединить? Или… — она покосилась на Стаса с Вовкой.

— Соедини, милая, — профессор махнул рукой, снял трубку и посмотрел на Стаса извиняющимся взглядом.

Вовка осмотрелся. Кабинет итальянского профессора-историка не сильно отличался от кабинетов профессоров русских. Разве что только размерами. Необъятный письменный стол был завален огромным количеством бумаг — планы, карты, чертежи, рисунки, таблицы, компьютерные распечатки, письма... Было видно, что профессор неоднократно предпринимал попытки навести на столе порядок. Большая часть бумаг была сложена в неровные стопки, но необходимость иметь перед глазами и под рукой огромное количество документов одновременно сводила эти усилия на нет. Вдоль левой стены, от двери и до окна, тянулись широкие полки, заставленные археологическими принадлежностями, древними экспонатами, да и просто хламом. Противоположная стена была полностью отдана под фотографии. Групповые снимки и портреты: профессор на фоне развалин древнего города, на церемонии вручении ему премии ЮНЕСКО, на банкете в ООН, чуть ли не в обнимку с Папой Римским...

Профессор тем временем громко ругался по-польски и размахивал свободной рукой. Стас отметил, что со всеми его «курвами-лярвами» это выглядело весьма колоритно. Наконец, трубка была водружена на телефон, а профессор сказал: «Уффф…»

— Вы узнали что-нибудь по моей просьбе? — торопливо спросил Стас, испугавшись, что сейчас опять кто-нибудь войдёт или позвонит.

— Ничего нового, — ответил профессор. — Только та информация, что уже известна всем. В июне одиннадцатого года поезд ушел из Рима, после чего исчез в горном тоннеле в Ломбардии. Позже были фантомные появления этого поезда в разных частях света на протяжении последних восьмидесяти лет. Некоторые сведения говорят о том, что «поезд-призрак» появлялся в Мексике, причем задолго до своего исчезновения в Италии.

— М-да... — сказал Стас вздохнув. — Честно говоря, я надеялся узнать хоть что-то нового.

— Ну-ну, не унывайте — не все так безнадежно, — сказал профессор. — В Пизе живет профессор Гримольди. Он с тридцати лет занимается изучением феномена «Летучего Итальянца». Вчера я звонил ему, он сказал, что не имеет смысла говорить об этом по телефону. Лучше будет, если вы приедете и встретитесь с ним лично. Он выслушает все, что вам уже известно и без сомнения что-то добавит из новых подробностей.

— Чудесно, — вяло улыбнулся Стас. — Только я не знаю итальянского.

— Не беда. Я могу съездить с вами. Поработаю переводчиком, заодно навещу старого друга. Мы ведь с Гримольди еще в школе вместе учились.

— Вы меня сильно обяжете, профессор.

— Пустяки, — улыбнулся Торо. — Единственное что сказал Гримольди, так это что вокруг «Летучего Итальянца» ощущается какое-то странное оживление. Судя по всему, скоро должно произойти что-то важное.

— Очередное появление где-нибудь на задворках мировой железнодорожной сети?

— Нет. Все гораздо серьезней. Гримольди сказал, что все, кого он знает из тех, кто изучает этот феномен, сходятся во мнении. Вот-вот что-то должно произойти.

— Будем надеяться, что Гримольди расскажет что-нибудь новое. Нам пора, профессор.

— Удачи вам. Будьте осторожны. И заходите в гости с друзьями. Вильма, моя супруга, сделает прекрасный стол! Где вы остановились?

— В гостинице «Империал» на проспекте Порта Романо... А вот в гости с друзьями… — Стас задумался на мгновение. — Наверное, с этим лучше повременить. Пока что я не хотел бы, чтоб о вас знали мои попутчики.

— Вы... сомневаетесь в них? — профессор не столько удивился, сколько насторожился.

— Возможно… — уклончиво ответил Стас. — По крайней мере, в одном. Видите ли... за последнее время случилось слишком много трагедий, свидетелем которых я стал. И втягивать вас я просто не имею права.

— Ну что же, — сказал профессор. — Признаться, вам удалось меня озадачить. Если два моих друга говорят что все очень непросто, то у меня нет оснований им не верить.

— И это правильно, профессор, — сказал Стас. — В Пизе есть место, где бы мы с вами могли встретиться?

— Конечно, — профессор взял лист бумаги и принялся писать. — Вот адрес. Это кафе «OPERA» в центре города, недалеко от Падающей Башни. Когда вы отбываете в Пизу? Завтра? Превосходно. Я поеду следом, возможно, вашим же поездом, и, начиная с завтрашнего дня, буду вас там ждать каждый день с двух до четырех. А лекции я отменю. Ну их...

— Еще раз спасибо, профессор.

По коридору шли молча. Стас заметил, что Вовку сильно интересует, о чем говорил профессор Торо, но он держался молодцом и не пророни ни слова.

— Что он сказал? — спросил Вовка, когда они со Стасом вышли на улицу.

— В Пизе живет профессор Гримольди, — ответил Стас. — Торо дружит с ним еще со школы. Он давно интересуется «поездом-призраком» и, возможно, расскажет что-то интересное.

— Он тоже знает английский?

— Нет. По крайней мере, я не уверен. Хотя, наверное, знает... Но в Пизе нам поможет Торо. Завтра он туда тоже приедет. И вот еще что... — Стас на пару секунд замолчал. — Ты никому не рассказывай о нашей сегодняшней встрече и о том, что в Пизе нас ждут.

— Хорошо, я не расскажу, — ответил Вовка. — Если в Пизе возьмешь меня с собой.

— Шантажист! — воскликнул Стас. — Шантажист и интриган!

— Значит, возьмешь? — спросил Вовка.

— Заметано.

День продолжал быть солнечным. Стас и Вовка, не торопясь, шагая к станции метро. Идти до нее было минут десять — пятнадцать, если не торопиться. Стас с Вовкой и не торопились — улицы старинной части Милана располагали к прогулке. В какой-то момент Стасу показалось, что за ними идет высокий модельной внешности итальянец с нарочито равнодушным лицом. Стас несколько раз скосил взгляд на витрины магазинов и всякий раз видел в них отражение мужчины, идущего следом.

Проходя мимо кафе, Вовка как-то уж слишком надолго задержал взгляд на парочке влюбленных, вкушавших за столиком под зонтом мороженое. Стас заметил это и обрадовался Вовкиной идее.

— А что, молодой человек, не съесть ли нам по маленькому кусочку Снежной Королевы?

— Ну-у… почему нет? — с улыбкой ответил Вовка. — Вот только кусочек можно побольше!

Заходя в кафе, Стас бросил короткий взгляд на идущего следом человека. Вовка уже хотел плюхнуться за второй от входа столик, но Стас опередил его и, обняв за плечо, направил в дальний угол кафе. Вовка не возражал — ему было все равно, где сидеть. Стас выбрал ему место спиной ко входу, а сам сел напротив. Когда он устроился на стуле и поднял взгляд, итальянец уже сидел за столиком возле выхода и с самым безразличным видом листал пестрый журнал. Пока Вовка со Стасом поедали разноцветное мороженное, итальянец непринужденно пил кофе.

Время шло, итальянец рассматривал журнал, попивая кофе. Когда Стас с Вовкой направились к выходу, он и бровью не повел. Видя, что подозрительный тип не торопится идти следом, Стас решил воспользоваться этим, и буквально втолкнул Вовку в первый же переулок. Продавец фруктов, стоящий на углу возле своего яркого лотка, увидел это и, судя по всему, заподозрил неладное.

— Ты чего? — спросил Вовка.

— Ничего. Так…. показалось. Проверить надо кое что, — сказал Стас оглядываясь.

Вовка оглянулся вместе со Стасом, за ними никто не шел. Выйдя на соседнюю улицу, они повернули назад к университету. Стас постоянно оборачивался, но «хвоста» не было. Стас и Вовка свернули в очередной переулок, но не успели и шагу сделать, как перед ними будто из под земли вырос громила со шрамом через все лицо. От неожиданности Стас вздрогнул и правой рукой задвинул Вовку за свою не очень широкую спину. Громила медленно поднимал руку с растопыренными пальцами. Затем сделал шаг. Переулок был пуст.

И тут в голову громиле что-то ударило и, отскочив в сторону, упало на асфальт. Это оказалось надкушенным желто-зеленым яблоком. Стас вдруг увидел в другом конце переулка того самого итальянца, что шел за ними от университета. Громила посмотрел на упавшее яблоко и обернулся.

Стас сделал еще один шаг назад. В следующую секунду кто-то схватил его за руку и сильно дернул назад. Прежде чем Стас смог хоть что-то сообразить, их с Вовкой затолкали в тёмно-синий микроавтобус. Колеса с визгом провернулись и машина рванула с места.

— Не бойтесь. Мы друзья, — раздалось рядом на чисто русском языке.

Она что-то сказала по-итальянски и Вовку со Стасом отпустили. Стас поднял глаза и обомлел. Перед ним сидела необъятная дама из автобуса — та самая, в которую он уперся в конце полета по салону. Вовка тоже узнал ее. Несмотря на нестандартность ситуации, Стас невероятно смутился.

— Здравствуйте... — начал он. — Вы... то есть, мы... я...

Итальянцы перебрались в дальнюю часть салона, всем своим видом показывая, что у них на уме только благие намерения.

— Не нужно ничего говорить, — улыбнулась дама. — И, пожалуйста, впредь будьте осторожны — в конце концов, с вами ребенок, — она кивнула на Вовку. — Непростительное легкомыслие! А если бы мне успели?

— Кто это «вы»? — спросил Стас.

— Amici. Друзия, — улыбнулся один из итальянцев.

Стас окинул незнакомцев все еще растерянным взглядом. Микроавтобус остановился возле входа в подземку.

— Можно идти, — сказала незнакомка.

Дверь микроавтобуса распахнулась. Легкая прохлада тенистой улицы ворвалась в салон машины. Стас пропустил Вовку вперед вышел следом. Оказавшись на улице, они обернулись. Микроавтобус продолжал мерно урчать. Из открытой двери высунулся итальянец.

— Лицио… шрам… — его палец снова прошел ото лба до подбородка. — Опасно.

— Спасибо... — успел сказать Стас

Дверь захлопнулась. Автобус взревел и тронулся с места, оставляя за собой сизый дымок и запах бензина.

— Кто это? — спросил Вовка, когда автобус исчез из виду. — И кто это толстая тетка?

— Хотел бы я знать… — в задумчивости сказал Стас. — Но одно могу ответить определенно — это не враги. А тётка, всё-таки, именно синьора. А не... другое слово.

Вовка хихикнул, но вдруг осёкся, глядя на Стаса широко раскрытыми глазами.

— Что такое? — Испугался Стас.

— Я все помню. — Вовка часто сглатывал. Очевидно, пережитый испуг рвался наружу. — Я никому ничего не скажу, — проговорил он, глядя в глаза Стасу.

— Конечно, — пробормотал Стас, беря Вовку за плечи и направляя ко входу в подземку. — Всё будет хорошо. Просто теперь надо быть ещё осторожнее. А то мы расслабились, как туристы...

Когда все собрались в гостинице, Стас объяснил свое отсутствие тем, что они с Вовкой вышли прогуляться вокруг отеля и не заметили, как заблудились. Тамара произвела ревизию близлежащих магазинов, а Бондарь банально проспал в своем номере.

— Знаете, друзья, что-то меня сморило. Присел в кресло и только глаза прикрыл, как сразу и провалился. Старею, наверное…

Юра икнул парами шампанского и сказал, что просидел все это время в баре, за кьянти, спагетти, равиоли и фаготини. О неудачной попытке визита к даме он, естественно, умолчал.

На улицу Данте опускались прозрачные серебристые сумерки. Вовка уткнулся носом в купленный еще в миланском аэропорту «Исторический путеводитель по Италии» на русском языке. Справочник, изданный каким-то заштатным итальянским издательством, был полон милых опечаток, которые, озвученные Вовкой, вызывали у всей компании приступы хохота. Стас смотрел на Вовку и на душе у него было хорошо. Пожалуй, первый раз за последние два месяца, прошедших с той минуты, как в поезде исчез Вовкин отец, он видел, как мальчик смеялся. Смеялся обычным детским, беззаботным смехом, каким и должны смеяться мальчишки во всей Вселенной.

— Вот, например, нашему вниманию предлагается вид центральной части Рима после планируемой реставрации памятников архитектуры. Так и написано: «Проект реставрации Фима»!

— Недурственно. Подожди-подожди… А это что еще за «Крыса Прозерпины»? — Стас потянул на себя страницу.

Бондарь, попыхивая трубкой, издающий тонкий аромат чернослива с миндалем, задумчиво произнес:

— Крыса.… Ну-ка… — он заглянул через плечо Стаса, — а, ну конечно! Это же знаменитая скульптура, по-моему, Бернини. Называется «Похищение Прозерпины». Похищение в голове переводчика, наверное, преобразовалось в «кражу», ну а «кража» во время верстки… в грызуна. Метаморфозы…

Тамара смеялась сдержанно, но от души.

— Вовка, прекрати смешить! Почитай лучше про Милан — мы же не в Рим прилетели, в конце концов.

— Милан — центр региона, именуемого Ломбардия… — скучным голосом загнусавил Вовка. Бондарь деликатно перебил его:

— Друзья мои, а вы знаете, считается, что именно здесь изобрели ломбарды — отсюда их название. Ломбардцы всегда были очень предприимчивыми.

— Да уж… — усмехнулся Вовка, вспомнив сидевшего в соседнем ряду в самолете итальянского бизнесмена, из которого при каждом вставании для похода в туалет сыпались кредитные карточки.

— Сейчас мы должны выйти к подземному переходу, а оттуда — на piazza Duomo, где стоит наш красавец-собор.

Перейдя трамвайные пути (Юра невольно вспомнил разговор с Бондарем о метафизическом единстве всех рельсовых дорог) и обогнув большое здание с магазинами и ресторанами, компания спустилась в хорошо освещенный подземный переход с пластиковым полом. Переход был длинный и имел массу ответвлений. Народу в этот час было немного.

— Кстати, — в очередной раз провозгласил Бондарь, — на той же площади находится еще одно знаменитое сооружение — галерея «Vittorio Emmanuelle». По своей конструкции она отдаленно напоминает наш ГУМ, с той разницей, что представляет собой как бы крестообразную постройку, открытую для входа со всех четырех сторон…

Бондарь явно начинал увлекаться.

— Григорий Ефимович, — Тамара, поправила волосы и улыбчиво глянула на Бондаря, — я чувствую, сейчас вы раскинете руки в интернациональном жесте: «вот такой вышины, вот такой ширины».

— Простите старого зануду. И все же дайте мне провести вас по этой галерее. Поверьте, там есть, на что посмотреть и… что сделать. Посещение собора все равно придется оставить на завтра — он уже закрыт. Да и Сошествие Луча ожидается только завтра.

С этими словами он решительно свернул по одному из ответвлений перехода, увлекая за собой всю группу.

В Галерее «Vittorio Emmanuelle» царила атмосфера сдержанной радости. Пол, украшенный затейливой мозаикой, вызвал у Стаса и у Юры неподдельный интерес. Тамара же позволила себе придирчиво оглядеть витрины модных бутиков, расположенных здесь же, в первом ярусе. Бондарь подвел компанию к фрагменту напольной мозаики, где цветным мрамором было выложено изображение стоящего почему-то на задних ногах быка с ярко выявленной генитальной подробностью. Подробность была изрядно потертой.

Стас и Юра невольно вытаращили глаза, Тамара смущенно заулыбалась, а Вовка коротко, но гулко хохотнул.

— Существует примета, — многозначительно заговорил Бондарь, — по которой необходимо встать пяткой вот на эту самую деталь… да-да, Тамарочка, именно... и покрутиться на ней вокруг своей оси. Главное — сделать на пятке полный оборот.

— А зачем, позвольте осведомиться? — в тон Бондарю поинтересовался Стас.

— Стас, голубчик, это просто необходимо! Не отказывайтесь, прошу вас, данный нелепый, но по-своему очень симпатичный ритуал приносит удачу и гарантирует скорое возвращение в Милан. Неужели вы не хотите вернуться в этот благословенный город?

— Хочу, но… таким путем как-то…

Тем временем, к быку подходили люди — кто поодиночке, кто небольшими группами, — и с улыбками и шутками крутились на пятках

— Да ну вас с вашими сомнениями. — Тамара встала пяткой на указанное Бондарем место и легко повернулась. Для Юры все, произошедшее в следующие несколько секунд, тянулось почти вечность.

Словно в замедленном кино Тамара встала на пятку правой ноги, и без каких бы то ни было предварительных движений, вздохнув полной грудью, легко оттолкнувшись левой ногой, начала разворот. Руки, раскинутые Тамарой для равновесия, как лебединые крылья поднимались к верху. Поворот плеч немного опережал движение головы. Волосы сложились словно веер, левая нога Тамары немного согнулась в колене и повисла в воздухе. Юбка вздохнула, преображаясь в колокол, и обнажила аккуратные колени, которые она до этого чуть прикрывала. Каждой клеткой своего тела Юра блаженно почувствовал, что из него выходит жизненная энергия. По коже приятно побежали легкие иголочки. Закончив полный оборот, Тамара остановилась, встав на две ноги, и улыбнулась. Волосы по инерции продолжили движение и раскинулись все тем же веером, закрыв лицо Тамары. Она средним пальцем правой руки убрала их за ухо. Юра чувствовал, что жизненные силы все еще покидают его и скоро их вовсе не останется. Тамара смотрела ему в глаза и продолжала улыбаться. Юра стоял завороженный.

То, что вернуло его к реальной жизни, было похоже на удар ветра в лицо: Юра с удивлением заметил, что мир двигается так же быстро, как и всегда. Стас, смущенно кряхтя, подошел к мозаике и сделал свои триста шестьдесят градусов.

— Не хотел бы я оказаться на месте этого быка, — сказал он.

Настала очередь Юры. Тамара все еще улыбалась. Она смотрела на него, на то, как по-детски смущаясь, он встал на положенное место. Сделав оборот, Юра сошел с мозаики.

Вовка опять хохотнул и, встав пяткой на нужное место, повернулся аж два с половиной раза. Последним крутился Бондарь. Движение его было привычным, глаза выражали чувство собственного достоинства.

— Григорий Ефимович, вижу, что вам уже приходилось крутиться на этом быке, — весело сказал Юра.

Бондарь вдруг резко посерьезнел. Юра всегда обращал внимание на резкие перемены в настроении, свойственные этому сильному пожилому человеку.

— Неоднократно… — тихо проговорил Бондарь. — Ну что же, друзья, мы заручились благословением Города, теперь пойдемте, посмотрим его главную площадь.

Сумерки над площадью сгустились. Огромный кафедральный собор был подсвечен невидимыми источниками света и казался вырезанным из слоновой кости.

— Какая красота… — прошептала Тамара, — грандиозная архитектура!

Стас поднял голову.

— У Муратова в «Образах Италии» написано, что все эти игольчатые шпили надстроили лишь в девятнадцатом веке.

Бондарь набивал трубку и, казалось, что-то вспоминал.

— Ценность этого собора, Станислав, не только, точнее, не столько в уникальности и спорности его архитектуры. Мало кто знает, что когда-то на этом месте стоял древний языческий храм. Данные о том, кому он был посвящен, очень противоречивы. Но с этим местом связано много странных историй…

Возле открытого кафе на краю площади стоял маленький подиум, на котором разместился небольшой инструментальный ансамбль. Симпатичная брюнетка вполне прилично выводила «Римские каникулы» из репертуара «Matia Bazar». «Roma, dove sei? Eri con me...» (СНОСКА: «Где ты, Рим? Ты был со мной...» — итал.), — ностальгически парило над площадью.

— До середины 70-х годов вокруг собора проходила действующая трамвайная линия.

Словно в подтверждение его слов из асфальта показались две рельсовые нити, будто вышедшие из ниоткуда. Бондарь и компания продолжали идти вдоль них. Серая громада собора величественно плыла с левой стороны.

— Официальная версия ее закрытия, — продолжал Бондарь, прикуривая от дорогой позолоченной зажигалки и окутывая себя кружевными клубами ароматного дыма, — якобы сильная вибрация от прохождения трамваев, которая вредила этому памятнику архитектуры.

— Похоже на правду, — вставил Стас.

— Еще бы… Но есть и «неофициальное мнение» на этот счет, о нераспространении которого кто-то очень тщательно заботится.

— Неужели снова «рельсовая аномалия»? — спросил Юра.

— Вполне возможно. Однако, никто пока толком не объяснил, что же здесь произошло, и почему трамвайную линию закатывали в асфальт в режиме повышенной срочности. Но в приватных беседах это событие часто привязывают к особенностям данного места. Говорят, особенности эти чаще всего проявляются во дни Сошествия Луча.

Бондарь замолчал, попыхивая трубкой. Из-за шпиля собора неожиданно выплыла спелая желто-розовая луна и мертвые рельсы, огибающие собор, таинственно заблестели в ее ртутном свете. За очередным поворотом они ушли в асфальт так же внезапно, как появились из него несколько минут назад. Никто не нарушал возникшего молчания.

— Пойдемте, друзья, ужинать, — задумчиво сказал Бондарь. — Завтра нам предстоит увидеть нечто не менее потрясающее.

Уже на выходе из метро, над лестницей, выводящей из подземки на Piazza Duomo — Соборную площадь Милана — виднелось призрачное кружево Кафедрального Собора. Тамара сделала шаг назад:

— Обратите внимание, какой красивый ракурс.

— Я торчу-у… — вдохновенно заявил Вовка.

— Это совершенно естественно и нормально, — изрек Бондарь, — ведь у одного из архитекторов этого собора была фамилия Торчелло, так что… — Бондарь развел руками и усмехнулся.

Компания, смеясь, поднялась по лестнице, и залитый утренним солнцем собор встал перед ними во всем своем великолепии.

— Эпоха Висконтов… — продолжал просвещать Бондарь.

— Третья четверть четырнадцатого века… — в тон ему сказал Стас.

Тамара прыснула от смеха, а Бондарь уважительно покосился на Стаса.

— Историку стыдно не знать подобных вещей, — сказал Стас.

— Где уж нам уж… — улыбнулась Тамара. — Как выпускнице филологического факультета мне остается только добавить, что Марк Твен назвал это сооружение «поэмой в мраморе».

— А строился этот собор пятьсот двадцать лет… — вдруг заявил Вовка. Все ошалело повернулись в его сторону. — Первый камень заложили в 1386 году, а последний — в 1906-м...

Вовка продолжал стоял с задумчивым лицом, но через несколько секунд не выдержал и заулыбался. Достав из-за спины русскоязычный путеводитель по Италии, открытый как раз на разделе «Duomo di Milano» — «Миланский Кафедральный Собор», он демонстративно повертел им в руках.

— Главное — знать, где смотреть. Правда, Стас?

Компания расхохоталась.

— Нет, мне определенно повезло с компаньонами! — заявил Бондарь, снова набивая любимую трубку. Казалось, что для него этот процесс важнее самого курения.

— Ну, пойдемте же, — Вовка нетерпеливо потянул Стаса за руку и компания направилась к собору.

Площадь перед храмом была полна голубей. Тысячи птиц, сытых, откормленных, словно куры, громко воркуя, садились на руки туристов, протягивающих им крошки хлеба и продающиеся здесь же кукурузные зерна.

Собор казался совершенно нереальным в своем великолепии. Множество игольчатых шпилей венчались фигурками незнакомых святых. Частые водосточные желоба и трубы были оформлены в виде химер, грозно разевающих пасти. Юра подумал, что во время дождя эти странные существа, изрыгающие потоки воды, наверняка, выглядят впечатляюще.

— Григорий Ефимович, — спросил Юра, — я все никак не могу понять: Миланский собор — второй по размерам христианский храм в мире после Собора Святого Петра в Риме. По значимости, получается, тоже. Почему же в его постройке использована языческая символика? Все эти знаки зодиака, химеры…

— Более того, — добавил Бондарь, — в Италии почти в каждом крупном соборе существуют традиции, я бы сказал, «талисманного» характера. Обратите внимание на входные ворота.

Все посмотрели на огромные бронзовые врата, закрывающие вход в собор. На них было отлито множество барельефов с библейскими сценами. В полутора метрах от земли было изображено Святое Семейство. Некоторые бронзовые фигурки этого барельефа были отполированы до блеска частыми прикосновениями.

— Видите? — указал Бондарь на эти светлые пятна на темной бронзе. — Считается, что прикосновения к этим фигуркам приносит удачу.

— Что-то похожее можно наблюдать в Москве, на станции «Площадь революции», — с улыбкой заявил Стас, — там стараниями гостей столицы до блеска отполированы морды собак у бронзовых пограничников и клювы петухов у колхозниц.

— Стас, до чего же ты циничен! — искренне возмутилась Тамара. — Ведь у этих традиций совершенно разная природа…

— Все-все… — Стас шутливо замахал руками. — Молчу, только ногами не бейте!

— Григорий Ефимович, но Вы не ответили на мой вопрос... — Юра был настойчив.

Бондарь усмехнулся, достал карманные часы, но, почему-то, не взглянув на них, вновь положил в карман.

— Ну… если бы я все знал… — он развел руками, явно уклоняясь от прямого ответа. Юра тихо разозлился. Как журналист он привык к подобным фокусам, но Бондарь регулярно увиливал от ответов на самые важные вопросы.

— Если ты будешь дуться и делать такое напряженное лицо, — проворковала Юре на ушко Тамара, нежно погладив ладонью между лопаток, — то к концу нашего путешествия станешь похожим во-он на ту химеру.

Юра поднял глаза. Химера была противной. Он передернул плечами — нежное поглаживание изящной ручкой дало себя знать приятными мурашками по всему телу. С правой стороны в воротах была устроена дверь, через которую путешественники вошли в полутемную прохладу собора.

Изнутри собор казался еще более огромным, нежели снаружи. В этот час он был почему-то практически безлюден — десяток разрозненных туристов, пара-тройка молящихся. Вдоль длинных рядов скамеек прошли несколько священников в темных сутанах.

После залитой солнцем площади интерьер собора выглядел темным. Смутные очертания готических сводов вздымались высоко вверх и терялись в сероватой полутьме. Четыре ряда массивных колонн образовывали иллюзию коридора, который резко устремлялся вперед и разбивался где-то вдалеке тысячами мозаичных осколков витража огромной пятиугольной апсиды. Перед апсидой находился необъятных размеров алтарь. Справа и слева от алтаря — два мощных органа, украшенные цветным мрамором и резьбой по дереву.

Храм был настолько огромен, что одним взглядом его невозможно было охватить полностью. Стас встал возле входной двери и попытался подключить воображение. Через минуту он понял, что какая-то часть собора все равно остается вне восприятия.

— Даже странно… — задумчиво проговорила Тамара, — такой светлый снаружи... и такой темный внутри…

— А у людей это сплошь и рядом, — совершенно не к месту сказал Стас, — и это даже не странно.

Тамара покосилась на Стаса, но ничего не ответила.

— Под алтарем помещается подземная церковь и крипта, — тихо сказал Бондарь. — А вот и то, что было упомянуто в документе.

В нескольких метрах от входа слева направо проходила линия, выложенная темным мрамором. Через равные промежутки ее покрывали мозаичные изображения знаков зодиака с латинскими подписями.

— Кан-цер… — прочитал Вовка. — Это «Рак», да?

— Рак, рак… — ответил Стас.

— А мой «Водолей» будет… — Юра прошелся вдоль линии, — «Акуа-ри-ус»…

— Мы увидим Сошествие Луча? — спросила Тамара.

— Надеюсь, — ответил Бондарь, — сегодня двадцать третье августа, солнце как раз входит в знак Девы. Луч должен сойти вон через то окно. — Он указал рукой на правую часть теряющегося в полумраке потолка.

— Святой отец, — обратился Бондарь к проходящему мимо священнику, крепкому мужчине лет пятидесяти, — как нам увидеть отца Марка?

— К сожалению, это невозможно, — ответил святой отец. — Два дня назад он уехал в Рим на семинар по прикладной теологии. Вернется только в начале следующей недели.

— Какая жалость, — немного сник Бондарь.

— Может, я смогу вам чем-нибудь помочь?

— Право не знаю… я хотел поговорить с отцом Марком… Ну что же... Значит, в другой раз... Да. И вот еще что, — оживился Бондарь, как будто что-то вспомнил, — ожидается ли сегодня Сошествие Луча на Зодиакальный Путь?

Священник внимательно посмотрел на Бондаря.

— Мои комплименты! — с достоинством произнес он, — Вы прекрасно осведомлены в том, как называли это явление в эпоху Висконтов и называют до сих пор в некоторых тайных монашеских Орденах.

— Благодарю вас… — сдержанно ответил Бондарь, — и все-таки? Мы ради этого специально приехали из Москвы.

Глаза священника удивленно округлились.

— Из Москвы — это замечательно! — священник вдруг широко, по-доброму, улыбнулся и протянул руку, — падре Антонио.

— Очень приятно. Григорий, — Бондарь крепко пожал сильную сухую ладонь.

— К сожалению, мне придется вас огорчить. Судя по рассчитанным на компьютере таблицам поправок — вон они висят, на том стенде у южной стены — Сошествие Луча в фазу Девы в этом году произойдет на три дня позже. Это связано со многими астрономическими факторами…

— Что он говорит? — театральным шепотом спросил Вовка.

— Простите, друзья мои, я забылся, — спохватился Бондарь. — Отец Антонио сказал, что Сошествие Луча на знак Девы произойдет только через три дня.

— Но ведь завтра мы уедем из Милана… — огорчилась Тамара.

— Синьорина, как мне хотелось бы вам помочь… — сокрушенно развел руками падре, — Сегодня можно увидеть только то, как луч на короткое время появится в промежутке между Львом и Девой. — Бондарь добросовестно исполнял роль переводчика. — Конечно, это не совсем то — когда луч попадает на изображение созвездий, их мозаика начинает играть неповторимыми оттенками. Искусственное освещение не дает такого эффекта, да и глупо было бы его использовать.

— Неинтересно… — ляпнул Вовка. Бондарь машинально перевел.

— Не скажи, сын мой, — улыбнулся падре Антонио. — По древнему преданию, эта полоска мрамора, инкрустированная знаками зодиака, символизирует некий Абсолютный Путь, ведущий сквозь Время и Мироздание. Надо только попытаться понять, что переход луча от одного зодиакального изображения к другому — это некий аллегорический Мост из нашего времени в будущее. Переходное время. И пусть будущее у тебя будет прекрасным и играет разными оттенками, подобно этим древним изображениям в полу, когда на них сходит луч солнца.

— Спасибо... — улыбнулся Вовка.

— Увы, это будет уже без нас, — вздохнула Тамара.

— Григорио, мне очень хотелось бы немного утешить ваших друзей, — обратился к Бондарю падре Антонио, — поэтому я предлагаю вам совершить небольшую экскурсию на крышу собора. Если позволите, я буду вашим гидом. Буду рад провести четверть часа в столь просвещенной компании.

Замшелая лестница с завидным упорством наматывала на невидимый центр винтовые ступени.

— Этот подъем — не для туристов, — негромко говорил падре под аккомпанемент перевода Бондаря. — Туристов мы поднимаем на лифте или водим по лестнице в южной стене. А это, так сказать, путь для избранных.

Вид с крыши собора захватил дух. Вся компания гостей восхищенно вздохнула. Падре сдержанно улыбался.

Стас и Тамара немного побродили между шпилей, скульптур святых и архангелов, вспоминая классические кадры из фильма «Рокко и его братья». Нашли то место, где неотразимый Ален Делон объяснялся с нежной и темпераментной Анни Жирардо. Бондарь оживленно обсуждал что-то с падре Антонио. Юра усиленно всматривался в пейзаж, словно пытался вобрать его в себя как губка. Вовка понемногу начинал скучать.

Внезапно Юра почувствовал на себе чей-то взгляд. Медленно оглянулся. С желтоватого каменного свода на него смотрела химера — чудовище с головой и шеей льва, туловищем козы и хвостом дракона. Мраморные когти монстра сжимали карниз, все туловище было устремлено вперед, прямо на Юру. Он поежился от неприятного чувства — что-то похожее он испытал пятнадцать лет назад, когда заведующий маминой лабораторией показал пришедшему навестить маму девятилетнему Юре платяную вошь под микроскопом. Безобразное существо, увеличенное мощнейшей цейссовской оптикой до невероятных размеров, потом несколько месяцев преследовало Юру в ночных кошмарах.

Выражение морды химеры что-то неуловимо напоминало Юре. Чье-то лицо. Юра никак не мог вспомнить — чье именно?

— А… з-зачем они здесь? — тихим голосом спросил Юра, подойдя к священнику и Бондарю.

— Химеры? Они пришли в христианское искусство в средние века, но прижились только в Европе, — ответил падре Антонио. — Корни их ведут в древнегреческую мифологию. В «Илиаде» Гомера сказано, что это «порождение Тифона и Ехидны». Иногда ими изображают несбывшуюся мечту.

— В католическом искусстве это всего лишь декоративный мотив… — добавил Бондарь.

Услышанное не добавило ясности Юре в его попытке что-то вспомнить. Отойдя в сторону, он еще раз взглянул на простирающийся перед ним Милан и понял, что настроение безнадежно испорчено.

— Друзья, пора спускаться, — сказал Бондарь, и все двинулись к неприметной дверце, через которую выходили.

Падре Антонио замыкал процессию. Спускаясь, Юра решил посчитать витки лестницы. Где-то на тридцать четвертом повороте его пронзила мысль, от которой он пошатнулся и, чтобы не потерять равновесие, схватился за холодную шершавую стену. Он вдруг ясно вспомнил, что выражение хищной морды химеры непостижимым образом напоминало кривоватое лицо нищенки из перехода, напугавшей его в тот проклятый день, когда он, полный авантюрных надежд, спешил в библиотеку... С каждым новым оборотом лестницы в голове возникала одна и та же фраза: «Не гони коня вперед, коль не уверен, что не наткнешься на следы его... не наткнешься на следы его...» — совсем как заезженная пластинка на бабушкином патефоне.

Перед выходом из собора все по очереди пожали руку падре Антонио и вынырнули из бронзовой двери в солнечный день.

— Классный падре! — констатировал Вовка.

— Настоящий служитель, — с уважением сказал Стас.

Юра молчал. Последняя догадка не давала ему покоя. Бондарь тоже шел молча. Выпятив вперед нижнюю губу, он в задумчивости скользил глазами по площади.

В день, когда луч одинокий Светила

Осенней Предвестницы лик озарит,

В полдень, к подножию Башни Капризной

Вновь будет явлен ковчег неотпетый

Силы Неясной…

— вдруг сказал Бондарь куда-то в пустоту.

— Нострадамус? — после небольшой паузы спросил Стас.

— Нет, — ответил Бондарь, — это Карло Паччини, один из братьев ордена Сальваторов. Пятнадцатый век. Он мало кому известен в наше время, но его пророчества будут посерьезней стишков Нострадамуса. За что, в свое время, брат Карло и снискал проблемы с инквизицией…

— И что это значит: луч, ковчег? Предвестница какая-то…

— А Бог его знает, — выдохнул Бондарь. — Так, припомнилось. Очевидно, атмосферой храма навеяло. Готика, латынь…

— Дева! — вдруг сказал Юра.

— Что «Дева»? — спросил Стас.

— Я вспомнил. Вика, наша редактор, которая мою статью выпускала, она одно время увлекалась астрологией, карты друзьям строила. Наш Главный по гороскопу — Дева. Как-то раз она ему сказала, что его знак в древности называли «Осенней предвестницей» — она открывает начало осени, хотя сама еще находится в конце лета.

— М-да... — сказал Бондарь. — Дело осталось за малым — узнать, где находится эта самая Капризная Башня. И тогда мы имели бы шанс взглянуть на… ковчег неотпетый Силы Неясной… Хотя бы узнали что это. Ну что же, друзья, пришло время откушать отличную пиццу. Идемте, я знаю одно местечко, достойное вашего внимания. Кстати, как вы относитесь к хорошему красному вину?

— Потребительски, — ответил Стас.

Компания, пересекла площадь и пошла по одной из неприметных улочек. Вовка сглотнул слюну — ему казалось, что он чувствует в воздухе запах обещанной пиццы. Она непременно должна быть очень вкусной. Ведь если Бондарь что-то хочет показать, значит, оно действительно того стоит.

На одном из домов по правую сторону улочки висела яркая светящаяся афиша уже успевшего набить оскомину «Титаника», идущего в кинотеатре за углом: Леонардо Дикаприо нежно обнимал Кейт Уинслет на фоне огромных дымящих труб парохода-легенды. Взгляды путешественников невольно задержались на этом красивом кадре.

— Все-таки, Кейт Уинслет здорово похожа на Мадонну, — заметил Стас

— Ага… — скептически улыбнулась Тамара, — Как Фаина Раневская на Лайзу Минелли! Не понимаю, что общего ты увидел.

Стас сокрушенно вздохнул, а Юра с Бондарем улыбнулись.

— Красивый пароход, правда? — сказал Вовка. — Жаль, что утонул.

— Столько людей погибло… — добавила Тамара.

Повисла небольшая пауза. Бондарь подумал о чем-то, глядя на афишу, и вдруг спросил:

— Друзья, а вам не приходило в голову, что в истории с «поездом-призраком» ощущается некая… «титаниковатость».

— Что ощущается?? — Стас округлил глаза и от неожиданности поперхнулся. От души прокашлявшись, он хрипло сказал, — извините, я, конечно же, понял, что Вы имеете в виду. Просто…

Бондарь улыбнулся.

— Я понимаю, вас смутил термин.

— Не знаю, ведь это совершенно разноплановые катастрофы. Можно ли их сравнивать?

— Сравнивать их, безусловно, нельзя, но вот обойти вниманием какие-то косвенные аналогии было бы недальновидно. — Бондарь достал трубку и принялся набивать ее табаком.

— Ну какие тут могут быть аналогии: один пропал, другой затонул. В одном случае это аномальное явление, в другом — человеческая безалаберность. Да и количество жертв в обоих случаях не соизмеримо.

— Станислав, на самом деле вы ошибаетесь — аналогии, как не странно, есть. Вот смотрите: в июле 1911 года итальянский туристический поезд вез некий череп с измененными сакраментальными свойствами. А всего девять месяцев спустя, в апреле 1912 года, на пароходе «Титаник» перевозилась из Европы в Америку египетская мумия, о которой еще в то время ходило очень много странных историй.

Стас развел руками.

— Честно признаться, я ничего об этом не знаю.

— Интересно, что хранилась эта мумия рядом с каютой представителя компании «Уайтстар», который и отдал команду капитану гнать «Титаник» на всех парах. Как нам известно, оба рейса (и поезда и «Титаника») закончились катастрофами.

— Вы хотите сказать, что это были катастрофы одного порядка? — спросил Юра. — И вообще, насколько достоверны эти сведения про мумию? Вокруг «Титаника» полно всяких легенд, и если все их принимать на веру, так чего там только не везли!

— Вот-вот… Чтобы прояснить для себя эту ситуацию, я связался со своим знакомым из Академии наук, профессором Гринденко — на данный момент это один из ведущих специалистов по Древнему Египту. Действительно, на «Титанике» везли саркофаг с хорошо сохранившейся мумией египетской жрицы-прорицательницы Аменемот четвертой. В некоторых европейских каталогах она почему-то значится как Аменофис четвертая, и это довольно странно, ведь Аменофис — чисто мужское имя... Эту мумию раскопали в 1895 году. Под ее головой лежала фигурка бога Осириса с надписью: «Да восстанешь из праха и взором своим ввергнешь в бездну всех, на пути твоем предстоящих». При этом слово «бездна» можно с успехом трактовать и как «пучина». Гринденко в бешенство приходит от всех этих россказней на тему пресловутого «проклятия фараонов», но он подтвердил, что с 1896 по 1900 года умерли все, кто принимал участие в раскопках. Остался жив только лорд Каннервилль, который вез мумию на выставку в Америку. Далее — как по партитуре: «Титаник» с пассажирами действительно был «ввергнут в пучину», а мировая египтология лишилась ценнейшей археологической находки.

— Все это, конечно, очень интересно, — сказал Стас, еле скрывая скепсис в интонации, — но на этом, как я понимаю, аналогия кончается. Да, в обоих случаях имели место некие «мистические» предметы. Но ведь оба транспортных средства потерпели совершенно разные катастрофы: один, условно говоря, «стал призраком», другой — спокойно покоится на дне Антлантики.

Бондарь задумчиво почесал бородку.

— Насчет первого вы совершенно правы, если не считать условности терминологии — «поезд-призрак» отнюдь не виртуальная субстанция, как принято думать… Насчет второго вы правы лишь отчасти, ибо с погибшим «Титаником» связаны загадки не менее «призрачные», если можно так выразиться.

— Например? — с интересом спросила Тамара.

— Тамарочка, это довольно известная история, — начал Бондарь, закуривая, и направляясь дальше по улице. — Кому-то она уже набила оскомину, но кому-то стоила сумасшествия.

— Даже так…

— Именно, — Бондарь с наслаждением затянулся трубкой и продолжил, — история эта началась ровно через шестьдесят лет после гибели «Титаника». 15 апреля 1972 года радист американского военного корабля «Теодор Рузвельт» Ллойд Детмер получил сигнал SOS с призывом прийти на помощь… тонущему «Титанику»!

— Ого… — вставил доселе молчавший Вовка.

— Первая мысль Детмера была о том, что кто-то идиотски пошутил. Тем не менее, он доложил о принятой радиограмме на берег. Вечером того же дня радиста пригласили представители спецслужб и вкрадчиво объяснили, что давно затонувший «Титаник» никаких призывы о помощи посылать не может. И вообще никакого сигнала бедствия не было, и Детмеру это просто почудилось.

— Странно, а почему этой «галлюцинацией» вдруг заинтересовались спецслужбы? — спросил Стас.

— Радиста это тоже насторожило и он решил самостоятельно докопаться до истины. За что и угодил в психиатрическую лечебницу.

— Жаль… — сказал Юра. — Он так ничего и не выяснил?

— Напротив, — ответил Бондарь, — прежде чем его объявили сумасшедшим и упекли в психушку, Детмер успел накопать в военных архивах массу интересных и, главное, документально подтвержденных сведений. Среди них были донесения военных радистов о странных радиограммах, якобы с «Титаника». В отчетах указывались 1924 год, 1930, 1936, и 1942 годы.

— Получается, раз в шесть лет, — сказал Стас.

Бондарь кивнул.

— В 1978 году Детмер решил специально дождаться сигнала. И, судя по всему, дождался и даже записал на магнитофон.

— И что же? — спросила Тамара.

— То, чего следовало ожидать, — ответил Бондарь, — на следующий же день он оказался в клинике неврозов города Балтимор, а кассета с записью бесследно исчезла.

— Кошмар! Я думала, такое только у нас было возможно.

— Все спецслужбы в мире работают приблизительно одинаково, — Бондарь поморщился. — О сигналах SOS в 1984 и 1990 годах ничего не известно. Возможно, эти данные просто засекречены. А в 1996 году с канадского судно «Квебек» сообщили о новом сигнале бедствия с «Титаника». Как водится, сенсации не дали должного хода. Единственной заметкой на эту тему была небольшая статья в одном из апрельских номеров канадской газеты «Сан» — она доступна в фондах «Ленинки», и я лично читал ее. Ну и в Интернете, естественно, что-то ходило — как без этого…

Путешественники молчали. Как обычно, рассказ Бондаря произвел на всех глубокое впечатление.

— Значит, следующий «сеанс связи» ожидается в 2002 году… А что если все это банальное радиохулиганство? — спросил Стас.

— В течение семидесяти двух лет? — усмехнулся Бондарь. — Тогда речь пойдет о целой династии очередных параноиков-мистификаторов. Неужели вы думаете, что я стал бы рассказывать вам байки, если бы не ознакомился с отчетами по этому району Атлантики специальных органов США по контролю за радиочастотами?

— Они что, тоже «доступны в фондах «Ленинки»? — полным сарказма тоном поинтересовался Стас.

Бондарь промолчал.

Стас подумал, и, чтобы не затягивать паузу, кашлянул и добавил:

— Извините, просто я по натуре своей скептик и консерватор. Особенно, когда дело касается таких вот вещей.

Бондарь широко улыбнулся:

— Еще бы! Ведь у вас за плечами истфак МГУ, а там хорошо учат сомневаться…

— Ну и как все это объясняется? — спросил Вовка.

Бондарь пожал плечами.

— Как всегда — никак! Вы сами знаете, когда за подобные факты берутся оголтелые «аномальщики», любая непонятная ситуация превращается в глупый фарс. Каких только гипотез на эту тему я не выслушал! Можно диву даться.

— Ну а вы лично, к чему склоняетесь? — спросила Тамара.

Бондарь вновь затянулся трубкой, подумал немного и сказал:

— Я стараюсь не вырабатывать конкретного мнения по поводу таких явлений. Есть факты, которые говорят сами за себя, а объяснения — это порождения человеческих рассуждений и относиться к ним надо соответствующе. Лично мне больше импонирует гипотеза многовариантности развития нашего мира, как следствия многогранного строения Вселенной. Кто знает, может быть под влиянием каких-то неизвестных нам процессов в момент гибели «Титаника» образовалась новая «грань» — новый мир, параллельный нашему, но с иным вариантом развития событий. Не секрет, что сигнал о помощи был передан с «Титаника» примерно с двухчасовым опозданием. И есть сведения, что капитан Эдвард Смит незадолго до катастрофы якобы получил… свой собственный сигнал SOS. Может быть, локальное Время «Титаника» каким-то образом замкнулось в кольцо — и теперь в соседнем с нами мире страшная катастрофа повторяется каждые шесть лет. Каждые шесть лет гибнут люди… А сигналы бедствия пробиваются в наш мир, подобно «поезду-призраку».

Вновь воцарилось молчание.

— Вот вам и похожесть двух совершенно различных катастроф, — добавил Бондарь. — Первая произошла не без участия черепа Кручинского, вторая — мумии Аменемот. Очевидно, в обоих случаях высвободилась неведомая нам энергия, которая изменила ход событий.

— А может, тот «Титаник», из параллельного мира, попал в кольцо Времени, созданное итальянским поездом в 1911 году? — спросила Тамара, — ведь меньше года прошло.

— Все может быть… — задумчиво ответил Бондарь.

— В океане-то? — усомнился Стас.

— Да хоть где, — сказал Юра. — Кольцо Времени — категория блуждающая и может «затянуть» все, что угодно. Я читал, что водолазы, которые обследовали Бермудский Треугольник, вообще обнаружили на дне моря ржавеющий паровоз. И это в нескольких километрах от берега! Как он мог там оказаться — нет никаких идей.

— Надеюсь, что это паровоз не от нашего поезда, — грустно улыбнулась Тамара.

— Кстати, мы уже пришли, — сказал Бондарь, и открыл дверь обещанной пиццерии.

Пиццерия оказалась небольшой, очень уютной и почти пустой. Запах пекущейся в настоящей дровяной печке пиццы смешивался с ароматом свежеприготовленного Espresso, доносящегося от стойки бара. В невидимых динамиках миловались «Феличитой» Аль Бано и Ромина Пауэр.

— Ретро какое, — удивилась Тамара. — Это же музыка моего детства. Я была уверена, что уж где-где, а здесь она отмерла еще лет пятнадцать назад.

— Тамарочка, — улыбнулся Бондарь, жестом приглашая всю компанию занять один из столиков у стены и отодвигая стул специально для Тамары, — в этой стране не гнушаются даже недревней стариной.

Подошел смуглый улыбчивый официант с папками меню в руках и положил их перед каждым из гостей, не исключая Вовку. Вовка без интереса полистал заламинированные страницы с итальянским текстом и быстро закрыл свою папку.

— Из предложенного мне знакомо только название «Маргерита», — сказал Стас, пытаясь разобраться в меню.

— А мне… пожалуй, еще «Каприччоза», — сказала Тамара.

Юра ничего не сказал.

Бондарь поводил пальцем по одной из страниц и вдруг воскликнул:

— Вот он, настоящий шедевр итальянской кулинарии! Друзья, прошу вас, доверьте мне выбор и, уверяю, вы останетесь весьма довольны.

— Нет проблем, — улыбаясь, ответил Стас. — Все мы готовы довериться вашему опыту и вашему вкусу.

Бондарь многозначительно оглядел всю компанию.

— Тема «Времен года» нашла свое отражение не только в музыке. Уверен, кулинарная сфера способна в этом отношении составить достойную конкуренцию сфере музыкальной.

Он жестом подозвал смуглого официанта и громко провозгласил: «Per favore, la pizza «Quattro Stagioni» per tutti!» (СНОСКА: «Пожалуйста, пицца «Времена года» для всех» — итал.). Официант удовлетворенно кивнул, чиркнул ручкой в маленьком блокноте и спросил: «Il vino?» (СНОСКА: «Вино?» — итал.). Бондарь начал говорить что-то про «Кьянти Классико», но тут краем уха услышал, как Вовка обратился к Стасу:

— Слушай, а как они эту пиццу готовят?

Бондарь, не долго думая, перевел официанту слова мальчика, сопроводив их комментариями, что вся компания приехала из России. Официант расплылся в улыбке и вдруг заорал на всю пиццерию:

— Mamma-a!!

Редкие посетители вздрогнули. На этот зычный сыновний зов откуда-то из недр кухни вышла толстая черноволосая итальянка, такая же улыбчивая, как и официант, который тут же принялся что-то темпераментно объяснять, показывая жестами то на Бондаря, то на Вовку, то на всю компанию сразу. Итальянка почему-то взмахнула руками и закудахтала, как наседка: «Mamma mia! Mamma mia!!..» Посмотрев на Вовку, она успокоилась, вытерла пальцы о нарядный фартук и сказала: «Andiamo, ti faro vedere come si fa!» (СНОСКА: «Идем, я покажу тебе как это делается» — итал.)

Вовка нерешительно поднялся со своего стула, оглядываясь то на Бондаря, то на Стаса.

— Tutti, tutti andiamo! — весело заговорила итальянка, показывая жестами, что будет просто счастлива видеть у себя на кухне всю сидящую за столиком компанию целиком.

— Maria, — представилась она по дороге.

Кухня, в которую попали путешественники, представляла собой странное сочетание пышущей жаром дровяной печки и кухонного оборудования от последнего слова техники. Тут же, на глазах у слегка обалдевшей компании, Мария начала сооружать пиццу, подробно объясняя каждое свое действие. В помощники она без разговоров привлекла Вовку.

Бондарь добросовестно исполнял роль переводчика и при этом всячески старался передать характер темпераментной речи, сопровождаемой неповторимой жестикуляцией, и особый изыск некоторых слов с легкой примесью неаполитанского диалекта. Юра про себя отметил, что получалось это у него просто великолепно — возникла полная иллюзия общения с Марией без языкового посредника.

Походя Мария объявила, что родом она из маленькой деревни возле Неаполя и с таким явлением, как пицца, ее жизнь всегда была связана очень тесно.

— Как тебя зовут? Вова? Интересное имя... Руки мыл? Вон раковина. Мой хорошо и с мылом — помогать будешь. Полотенце возьми! Так, теперь слушай и смотри. Главное в пицце — это тесто. Если тесто не удалось, то чего потом не клади сверху, клиент перевернет пиццу тебе на голову и будет двести раз прав! Понял? Молодец! Говорят, что тесто должно быть исключительно дрожжевое, но ты не верь. Тесто может быть даже пресным, лишь бы оно было хорошо вымешано, достаточно тонко раскатано и пропечено. Вот смотри, как это делаю я. Меня еще бабушка учила... Берешь муку. Сколько? Я на глаз кладу. Растительное масло (она отмерила масло старинным мерным стаканом), немного теплой воды, дрожжей…

Руки и пальцы хозяйки кухни бегали словно у пианистки, пытающейся исполнить третью часть фортепьянного концерта Грига на третьей космической скорости. Тамара невольно вытаращила глаза, глядя на эти виртуозные манипуляции.

— Дрожжи клади в воду, добавь туда ложку муки. Что значит зачем? Надо! Откуда я знаю, зачем! Помешай и забудь на время. Да нет, не до завтра, а минут на пятнадцать! Теперь возьми любимую посудину, вот, хотя бы вот эту, всыпь туда муку, добавь немного соли. Я сказала «немного»! Сделай в муке углубление и вылей туда масло и то, что намешал с дрожжами. Да не лезь ты локтями в муку, я же тебя не отстираю потом! Возьми вон фартук...

Она быстро обвязала не успевшего хоть как-то среагировать Вовку цветастым фартуком и тут же вооружила его непонятным инструментом, почему-то представляющим собой нечто среднее между большой вилкой и молотком для отбивания мяса.

— Теперь все хорошенько перемешай, вывали на стол, обсыпанный мукой, и начинай месить. Руками-руками, мое сокровище! Душа входит в пиццу через руки, а не через машинки для размешивания. Месить надо минут семь-десять, чтобы разошлись комки — ты их сразу почувствуешь пальцами.

Вовка, сопя и улыбаясь, лихо шуровал в тесте руками.

— Теперь нужно положить тесто в теплое место, чтобы подошло, да боюсь, что вы тут у меня с голоду поумираете. Так что мы его сейчас выложим, домесим и раскатаем. Смотри, я круговыми движениями расплющиваю лепешку ладонью, затем беру ее в руки и начинаю растягивать на весу. Нет, не дам — уронишь! Это дело тренировки. Видишь, лепешка стала упругой и уже не липнет к рукам. Она не должна быть очень тонкой — треть сантиметра хватит вполне. Теперь начинка. Для нее я беру четыре тугих помидора, немного грибов, маслины (можно и черные и зеленые!), анчоусы, один небольшой артишок, пять-шесть кружков сырокопченой колбасы, половинку лимона, столовую ложку оливкового масла, немного зелени, твердый сыр, зубок чеснока и соль...

В мгновение ока все перечисленные ингредиенты оказались на столе перед Вовкой — Мария работала как настоящий виртуоз.

— ...грибы мелко режу, кладу вот в эту кастрюльку, добавляю столовую ложку масла и зубок чеснока. Не вздумай резать! Так клади! Теперь варим все это минут десять.

Томаты лучше размять и посолить, а затем тоже поварить немного, чтобы смесь стала погуще. Артишок надо хорошенько почистить, порезать и выдавить на него сок из лимона. Запомнил? Молодец! Теперь берем нашу лепешку, смазываем слегка маслом. Лепешку смазываем, а не твою футболку!! Затем кладем равномерный слой вареных томатов. Теперь давай мысленно разделим лепешку на четыре части и сделаем «Le Quattro Staggioni» — «Времена Года». Вот эту четверть мы назовем «осень» и положим сюда грибы. Справа сделаем зиму — колбаса и черные маслины. Лето мы сделаем из артишоков с зелеными маслинами, ну а весну — из анчоусов. Теперь — сыр. Вот здесь у меня тертая «Моццарелла». Давай сначала положим зелень, ну а теперь сыром. Сыпь, не жалей! А давай-ка мы с тобой сверху еще и сладкий перец положим — будет очень неплохо. Берем то, что получилось, на круглую лопатку и — в жаркую печку. Вот так. Десять минут, не больше!

Стоящая позади компания дружно исходила слюной.

— У меня сейчас желудочный сок ботинки прожжет, — тихо пожаловался Стасу Юра.

Мария, не теряя времени, соорудила из замешанного Вовкой теста еще четыре пиццы, быстро внедрила их в печку и развела руками, дав понять, что представление окончено. И теперь нужно просто немного подождать, размявшись добрым красным вином и фирменной сырной закуской. Все от души поблагодарили Марию, а Вовка вновь отправился к раковине.

Уже сидя за столом, вся компания подняла бокалы с темно-рубиновым «Кьянти» и, как по команде, сдвинула их — сразу, не сговариваясь и безо всякого тоста. Просто повинуясь какому-то внезапному душевному резонансу.

— Cin-Cin, Amici, — запоздало провозгласил Бондарь.

Вовка, в бокале которого плескался полюбившийся ему с первого дня пребывания в Италии безалкогольный «Кинотто», счастливо улыбался. Он по праву чувствовал себя королем вечера и никто не торопился отбирать у него эту блаженную иллюзию.

Миланский вокзал оказался сооружением огромным и непонятным — постройка имперского размаха эпохи Муссолини была выполнена в тоталитарном стиле и обильно сдобрена псевдодорическими колоннами. Возле некоторых стен возвышались угловатые бетонные скульптуры средневековых рыцарей.

— Ого… — проговорил Вовка, вылезая из такси, когда его взгляд попал на огромную темно-серую маску, высеченную из мрамора. — А это кто?

Бондарь, расплатившись с таксистом и выслушав извечное «Grazie, signore, buon viaggio a tutti!», взглянул на странное изваяние и что-то неопределенно хмыкнул.

— Неприятная рожа… — мрачно прокомментировал Юра, подхватив сумки, свою и Тамарину. — Впрочем, посимпатичней химер на Соборе…

— Давайте поторопимся, не опоздать бы нам. — Бондарь направился к автоматическим стеклянным дверям. Компания двинулась за ним, стараясь не отставать.

Попав в огромное гулкое нутро вокзала, Вовка принялся разглядывать витрины многочисленных магазинчиков с игрушками, сувенирами и разными экзотическими товарами в дорогу. Понять назначение некоторых из них не смог не только Вовка, но и Стас. Юра посмотрел вокруг, поднял глаза к уходящему ввысь потолку и вновь подивился странности архитектуры — бессмысленная тяжеловесная игра большими объемами, по всей видимости, должна была символизировать мощь власти фашистской империи Муссолини.

— Давайте-ка разделимся, — предложил Бондарь, — мы с Владимиром и Юрой пойдем и купим билеты, а вы пока уточните с какого пути отходит наш поезд, — он протянул Тамаре лист бумаги, на котором было отпечатано:

Interregionale 2037; Milano Centrale: 07:10 Livorno Centrale: 11:33

— Он идет до Ливорно, поэтому обязательно посмотрите во сколько мы будем проезжать Пизу. В нашем случае главное — это не проехать.

Тамара и Стас отправились к большому табло с расписанием, а Бондарь и Вовка встали в очередь к одной из касс. Юра стоял рядом. Сзади подошла пожилая итальянская чета. «Che bello bimbo, no?» (СНОСКА: «Очаровательный ребенок, правда?» — итал.), — произнесла итальянка, взъерошив Вовке макушку.

— Что? — опешил Вовка от неожиданной ласки.

Бондарь что-то ответил по-итальянски, отчего пара заулыбалась, а пожилая синьора энергично закивала головой, украшенной затейливой, но со вкусом, прической.

— В этой стране, — пояснил Бондарь Вовке, — сильно развиты три культа: детей, стариков и домашних животных. Этим категориям населения разрешается практически все.

— Превосходная страна… — голосом Донны Розы объявил Юра. Он хотел добавить еще что-то про диких обезьян, но в этот момент место у окошечка кассы освободилось.

Бондарь получил от кассира продолговатые листы билетов, спрятал сдачу в бумажник и, пожелав пожилой паре «Buon viaggio!» (СНОСКА: «Счастливого пути» — итал.), троица направилась навстречу Стасу и Тамаре. Вовка шел немного позади, рассматривая интерьер вокзала и пытаясь сопоставить его с привычным Казанским, с которого они всегда уезжали с отцом на дачу. С отцом… Воспоминание об отце вызвало новый прилив тоски, которую Вовка все эти дни тщательно пытался загнать куда-нибудь поглубже, на дно души. Иногда это получалось. Если днем. А ночами приходилось зарываться лицом в подушку, чтобы рвущимся наружу плачем не разбудить Стаса.

— Чего загрустил? Ну-ка, пихай в пузо! — у Тамары в руках был огромный вафельный рожок с разноцветным мороженым. Вовка благодарно блеснул глазами, улыбнулся и со знанием дела принялся за рожок. За короткое время пребывания в Италии он успел отточить технику поедания мороженого почти до совершенства.

— Третий путь, — сказал Стас, — отправление в семь часов десять минут. До Пизы ехать чуть больше четырех часов.

По светящимся над перронами табло нужный путь нашли без труда. Из некоторых окон уже стоящего на перроне поезда выглядывали пассажиры и оживленно переговаривались с провожающими. Выбрав вагон второго класса с эмблемой перечеркнутой сигареты возле двери (вагон для некурящих), путешественники по маленькой металлической лестнице вошли внутрь и прошли немного по коридору, пока не нашли свободное купе. Бондарь отодвинул стеклянную дверь с игривыми желтыми занавесочками. Шесть мягких кресел стояли друг напротив друга — по три у каждой стены. Вовка быстро забрался к окну и, облокотившись на столик, принялся доедать уже изрядно подтаявшее мороженое. Поезд мягко тронулся.

— Поверьте, друзья, второй класс в итальянских поездах ничем не хуже первого, — провозгласил Бондарь, улыбнулся и добавил. — Оп-ля!

Движением заправского фокусника он вынул из сумки трехлитровую бутыль красного домашнего вина, несколько прозрачных пластиковых стаканов, аккуратно нарезанный хлеб и полголовки превосходного апульского сыра. Ответом ему было одобрительное «У-у…» мужской части компании и упрекающее «В такую рань, с ума сошли!» со стороны женского меньшинства. А также невразумительное мычание Вовки, пытающегося высосать остатки содержимого вафельного рожка через нижнюю часть конуса.

Поезд «Милан — Ливорно» мягко мчал вниз по итальянскому «сапогу», совершая редкие короткие остановки. Тогда из окна можно было видеть маленькие уютные вокзальчики. Некоторые из них были начала XX века с чугунными скамейками и желтым колоколом на станции. Когда городские и сельские пейзажи сменились горными, а содержимое бутылки уменьшилось более, чем на треть, Юра, меланхолично жуя сыр, заметил:

— На фоне провинциальных итальянских вокзалов можно без особых переделок снимать кино в стиле Феллини и Бертолуччи. Надо только почитать, как это делается.

— Этому, вообще-то, учатся не один год, — заметила Тамара, — но при твоих талантах, я уверена, можно освоить кинематографию и за месяц.

Юра смутился, поняв, что крыть нечем, вздохнул, и потянулся к бутылке, чтобы долить себе в стакан еще вина. В этот момент в купе автоматически включилось освещение, а пейзаж за окном внезапно погрузился во мрак. Поезд вошел в горный тоннель.

— Куку. Въехали… — сообщил Вовка

— Надеюсь, нас не постигнет участь нашего общего трехвагонного знакомого, — сказал Стас.

На этих словах поезд вдруг затормозил. Не резко, но довольно решительно. Тамара, поднявшаяся с кресла, чтобы посмотреть поближе, что делается за окном, потеряла равновесие и грациозно повалилась на сидящего перед ней Юру. Даже не мечтавший о таком счастье Юра от неожиданности вульгарно подавился куском апульского сыра, который до этого смаковал с большим упоением. Хохот неуклюже обнимаемой им Тамары слился с его неистовым кашлем и гулкими ударами по спине — Стас решил помочь подавившемуся другу единственным известным ему способом.

Поезд остановился.

— Пардон, мадам, — смог, наконец, хрипло пробормотать Юра, не торопясь, однако, выпускать все еще хохочущую Тамару из своих объятий. Впрочем, она и сама не спешила подниматься. — Стас, инквизитор, дорвавшийся до работы! Я тебе не боксерская груша... Кха… Кха! Мохаммед Али на мою голову...

— Нет, ну вы видели! Я его, можно сказать, от смерти спас! А он! Да я... Да... кстати. А почему мы стоим?

— Понятия не имею… — ответил Бондарь и, щелкнув выключателем у двери, погрузил купе в синеватую полутьму. — Здесь, в Италии, для тоннелей и мостов это редкость.

Все вплотную приблизились к окну. Тоннель освещался слабым рассеянным светом.

— Признаться, не самое уютное место во Вселенной… — нарушил молчание Стас. — Не удивляюсь, что у них здесь поезда пропадают.

— А разве «поезд-призрак» пропал в этом тоннеле? — по Вовкиному лицу явно читалось, что он боится.

— Нет, что ты… — поспешил успокоить его Бондарь.

Тамара уже успела поправить прическу после падения на Юру и теперь внимательно вглядывалась в полумрак за окном. Бондарь встал рядом.

— Тот тоннель был разрушен американской авиабомбой. После войны в этой части Ломбардии было прорублено несколько новых тоннелей. Это один из них. Но проходит он как раз в тех самых местах.… Не бойтесь, молодой человек, — Бондарь улыбнулся Вовке. — Бомбы крайне редко падают в уже готовую воронку. И в прямом, и в переносном смысле.

Вовка вздохнул и тоже стал смотреть в окно. Встречное рельсовое полотно внутри тускло освещенного тоннеля прорезалось непонятной короткой развязкой, ведущей, как казалось, в никуда.

— Наверное, свод измазан сажей от паровозов, проходивших здесь десятки лет назад, — хрипло сказал Юра. Он еще не полностью прокашлялся от съеденного «в два горла» сыра.

Стас тем временем пытался рассмотреть знаки на стенах.

— Обратите внимание, наряду с призывами «Viva Duce!» попадается явная каббалистика, — он указал на несколько непонятных знаков в нижней части стены.

— Да, каббалистика… — ответил Бондарь, вглядываясь в окно. — И гематрия. Если не считать, что вон та, перечеркнутая зигзагом восьмиугольная звезда к каббалистике отношения не имеет.

— Удивляюсь, как их умудряются наносить… — задумчиво произнес Стас.

— Да пока мы тут стоим — можно весь тоннель изрисовать, — хладнокровно высказался Вовка.

Все посмотрели на него.

— Если метров через двадцать будет написано «Спартак — чемпион!» или «ЦСКА-Кони!», я не удивлюсь, — сказала Тамара. Она хотела добавить что-то еще, но в этот момент вагон вздрогнул. Поезд мягко взял с места и стена тоннеля стала сдвигаться влево. Все облегченно вздохнули.

Набрав скорость, поезд вырвался из темного тоннеля, и от красоты открывшегося пейзажа у Вовки захватило дух.

— Кла-асс!… — выдохнул он. Тамара и Стас пододвинулись к окну еще ближе. Пейзажи за окном сменяли друг друга, словно слайды. Мрачные горные галереи чередовались с легкими мостами, которые стрелой пронзали маленькие живописные городки и горные деревеньки. Кое-где эти мосты проходили буквально в нескольких метрах от верхних ярусов колоколен уютных церквушек.

— Итальянская железная дорога вообще довольно своеобразна, — нарушил общее восторженное молчание Бондарь.

— Трудно с этим не согласиться… — ответила ему Тамара, восхищенно глядя в окно.

— Представьте себе, Тамарочка, сквозь шпалы заброшенного железнодорожного полотна здесь часто прорастают маки, дикие тюльпаны и вот такие ромашки! — Бондарь шаром сомкнул ладони, чтобы показать, какие именно ромашки прорастают сквозь шпалы железных дорог Италии.

— Какая прелесть… — вздохнула Тамара. — Я вообще люблю железную дорогу. Сама не знаю почему...

— Мне всегда казалось, — задумчиво начал Стас, глядя на показавшуюся за окном густую рельсовую развязку вокзала в Генуе, которую в этот момент проезжал поезд, — что железная дорога — это некая проекция человеческих судеб.

— Безусловно, — согласился Бондарь.

— Вот смотрите, — Стас указал на путаницу рельсов за окном, — вон идет путь. Допустим, это одна человеческая судьба. Другие пути — другие судьбы. Вот две судьбы идут рядом, потом сходятся на какой-то случайной стрелке и некоторое время они идут вместе, один в другом. Но вот второй путь решил отделиться, он уходит в сторону. А там...

— А там — тупик, — тихо произнесла Тамара, глядя на полосатый баннер поносящегося мимо тупика.

— Вот именно... — продолжал Стас. — А тот, первый путь, продолжается — он сливается с другими, врывается в хитросплетения чьих-то судеб на узловых развязках, потом вдруг опять остается в одноколейном одиночестве. Или в паре — кому как повезет…

— Вы как хотите, друзья мои, но эти пейзажи навеяли мне жгучее желание послушать итальянскую оперу. — С этими словами Бондарь достал из сумки портативный CD-плеер. — Никто не желает присоседиться ко второй паре наушников?

— Я хочу! — воскликнул Вовка.

— Куда тебе! Это тебе не «Скутер» и не Земфира! — наперебой закричали Юра и Стас.

— Не мешайте ребенку приобщаться к шедеврам мировой культуры, — объявила Тамара и Вовка радостно нацепил наушники на голову.

Бондарь аккуратно, кончиками пальцев, вставил в плеер диск, на котором уместились фрагменты знаменитой итальянской оперы с труднопроизносимым названием «Навуходоносор», и нажал «play». В наушниках возникли сладкозвучные гармонии раннего Верди. Живописные цветущие равнины за окном сменялись зелеными холмами. В наушниках томные арии и чарующие дуэты сменялись хорами, — когда спокойными и торжественными, когда порывистыми и страстными, но одинаково ласкающими и слух, и душу. Бондарь прикрыл глаза, а Вовка поймал себя на мысли, что получает от услышанного определенное удовольствие.

Юра и Стас уткнулись в купленный на лотке в Милане косноязычный путеводитель на русском языке и регулярно похохатывали. Путеводитель носил гордое название: «Пиза. Ее история и кулЮтура». Собственно, эта самая «кулютура» и была последним аргументом в споре «купить — не купить» между Стасом и Тамарой: Стас при этом называл себя коллекционером всяческих курьезов, а Тамара уверяла, что она, как филолог, считает, что над ними просто издеваются. «Ух, ты моя кулютурная!», — завершил дискуссию Стас, и путеводитель благополучно перекочевал с лотка в его сумку.

— Ладно, мальчишки, я подремлю немного… — Тамара слегка откинулась на своем кресле и закрыла глаза.

Юра поймал себя на том, что поглядывает на нее чаще, чем это позволяют правила приличия, но бороться с собой не стал. Кроме нежных чувств, которые он испытывал при каждом взгляде на Тамару, сейчас Юра получал еще и эстетическое удовольствие — просто от созерцания красивой женщины.

Время мягко перетекало из одной минуты в другую с неизменным равнодушием Вечности. Поезд плавно остановился. Через некоторое время Бондарь приоткрыл осоловелые глаза, взглянул в окно и вдруг заорал дурным голосом:

— П-и-и-за-а-а-а!!!!!!!

Все испуганно подскочили. Тамара спросонья не сразу сориентировалась и, резко поднявшись на ноги, крепко встретилась лбом с наклонившимся за упавшим путеводителем Юрой.

— Господи, Юрка, да что же нас как магнитом притягивает… — Тамара захныкала и стала потирать лоб. — Вскочит теперь шишка!

— Ско-ре-е! — орал Бондарь, срывая наушники с обалдевшего Вовки, который, полузакрыв глаза, отдавался власти волнующих унисонов знаменитого «Хора пленных евреев». — Он здесь стоит всего три минуты!!

В страшной спешке, сдирая с полки вещи, вся компания вырвалась в коридор и семимильными шагами устремилась к выходу, периодически наступая на чьи-то ноги, извиняясь, что-то роняя, поправляя беспрерывно сползающие очки и сумки, толкаясь и вновь извиняясь...

Последним вывалился из вагона Бондарь, так и не сумевший запихать в сумку опутанный проводами плеер. Через секунду поезд, мимолетно вздохнув, плавно тронулся с места.

— Уфф… Слава Богу! — Бондарь утер лицо платком. — Простите старого идиота. Заслушался и потерял чувство реальности. Как тебе Верди?

— Прикольно, — совершенно серьезно ответил Вовка, потерев левое ухо, которое слегка саднило от сорванных Бондарем наушников.

Хозяин маленькой гостиницы «Isola Verde»(СНОСКА: «Зеленый остров» — итал.), уютно разместившейся недалеко от набережной реки Арно, встретил гостей из России широкой белозубой улыбкой: «Benvenuti a Pisa!» (СНОСКА: «Добро пожаловать в Пизу» — итал.). Пока Бондарь занимался поселением, Тамара и Вовка расположились на громадных кожаных креслах у столика с пестрыми туристическими проспектами, а Стас и Юра ходили по уютному вестибюлю, рассматривая копии известных картин итальянских мастеров с любовью развешанные по стенам. Через несколько минут хозяин проводил всю компанию на второй этаж, где показал номера. Вовка, как обычно, поселился в одном номере со Стасом, Юра — с Бондарем, а Тамаре вновь повезло на отдельные хоромы.

— До обеда объявляется свободное время, — сказал Бондарь.

— Только умоляю, — театрально взмолился Юра, — Григорий Ефимович, не засните.

— А позже, — Бондарь сделал вид, что не обратил внимания на этот укол, но все с трудом сдерживались от смеха, — мы совершим небольшую экскурсию по городу и обязательно — к Падающей Башне. Я никогда не прощу себе, если вы ее не увидите.

— Но ведь она закрыта, — сказал Вовка.

— Как можно закрыть Северное Сияние? — искренне удивился Бондарь, — Это ведь… Подняться наверх мы, конечно, не сможем, но увидеть это чудо воочию с расстояния пятнадцати метров нам никто не запретит. В определенном понимании это место святое и посетить его мы просто обязаны. В конце концов, должны же мы заручиться благословением и этого славного города.

Все разбрелись по номерам. Вовка почти сразу же на цыпочках вернулся к двери номера и прислушался. В коридоре было тихо. Вовка осторожно приоткрыл дверь, выглянул из номера и посмотрел по сторонам. Коридор был пуст.

— Чисто! — прошептал Вовка. — Валим!

— Ребенок, не шали. Оставлю дома, — пригрозил Стас.

Вовка демонстративно подошел к креслу и, плюхнувшись в него, принялся смотреть на Стаса в ожидании команды «на выход». Ждать пришлось недолго.

Первым профессора заметил Вовка — он сидел за столиком в полупустом кафе «OPERA» и медленно помешивал ложечкой остывающий кофе. Как только профессор поднял глаза и посмотрел в сторону приближавшегося Стаса, тот сразу понял — что-то случилось!

— Здравствуйте профессор, — сказал Стас, опускаясь на стул.

— Salve... (СНОСКА: «Здравствуйте» — итал.) — несколько рассеянно ответил Торо.

— Рассказывайте! — безапелляционно потребовал Стас.

— Профессор Гримольди... — казалось, профессор задыхался от собственных слов, — он погиб.

Стас уже открыл рот, чтобы что-нибудь сказать, но так и не нашел слов. Вовка не понимал, о чем они говорят, но по лицам догадался — случилось что-то непоправимое. Торо помолчал немного и продолжил:

— В тот же день когда вы пришли ко мне в университет, Гримольди сгорел вместе со своей виллой. Наверное, он узнал, что чувствовал в последние минуты Джордано Бруно. Как это страшно — сгореть заживо…

Чтобы не показать слез, появившихся в уголках глаз, профессор отвернулся в сторону и посидел так с полминуты, пытаясь взять себя в руки.

— Я совершил большую глупость, втянув вас в эту историю, — сказал Стас.

— Перестаньте, — уныло возразил Торо. — Я не ребенок и привык сам отвечать за свои поступки. Тем более что Гримольди и без вас давно уже «втянулся» в историю с поездом. Но… неужели вы думаете, что это не случайность, а звенья какой-то одной, очень страшной цепи?

— Частая случайность, профессор, называется закономерностью. Слишком много за последнее время я видел «случайных» смертей. Мне жаль, но это так.

— А что случилось-то? — не выдержал Вовка.

Стас рассказал Вовке о Гримольди и дальше разговор пошел с кратким переводом на русский язык.

— Я очень сожалею, Станислав, что не смогу вам быть полезным.

— Вам не в чем себя винить, — ответил Стас. — Вы сделали все, что было в ваших силах.

— Когда я последний раз разговаривал с Гримольди по телефону, наш разговор зашел о новых документах, касаемых Джордано Бруно — они были найдены в архивах Венецианской и Римской инквизиций. Вы, наверное, ничего не слышали об этом.

— Нет, ничего, — с настороженным интересом ответил Стас. — До нашей кафедры эти данные пока не дошли.

— О, не мудрено... Дело в том, что открылись совершенно новые сведения и Гримольди сказал, что мир просто еще не представляет насколько важно для него то, что в них рассказывается. Отчасти это открывает совершенно новый взгляд на проблему пропавшего поезда. Гримольди прислал мне кое-что по электронной почте, чтобы я ознакомился в дороге. Я решил позаботиться и о вас и подготовил компьютерный перевод. Он довольно косноязычен, но, думаю, суть будет ясна.

Торо достал зеленую папку и передал Стасу. Стас открыл ее и бегло просмотрел первый лист.

— Занятно.

— Предвидя ваш вопрос, сразу скажу: подлинность этих документов подтвердила специальная международная комиссия под руководством профессора Луки Джузеппе Сарачено — персоны буквально харизматичной в университетских кругах. Так что версия о возможной подделке или мистификации отпадает — перед нами бесспорное свидетельство реальных событий. Но… — профессор Торо вздохнул, — появились непонятные препятствия на пути к обнародованию всех этих данных.

— Почему?

— Не знаю, Станислав. Для меня это загадка. Может быть, просто не хотят преждевременной сенсации... Или причина в другом. Потом, конечно, вы внимательно изучите эти бумаги, но сейчас я, если позволите, вкратце изложу главное.

Профессор достал из портфеля такую же папку, какую передал Стасу, и раскрыл ее.

— Джордано Бруно, как вы знаете, родился в 1548 году в Ноле, небольшом городке, что в Неаполитанском королевстве, в семье военного. С детства мальчик проявляет недюжинные интеллектуальные способности. Например, уже в двенадцать лет он серьезно изучает древнюю и новейшую философию, а в пятнадцать поступает в доминиканский монастырь и получает там обширнейшие знания по множеству направлений. В том числе Бруно знакомится с Каббалой и различными системами тайных знаний. Он читает и цитирует Фому Аквинского, Николая Кузанского, арабских мыслителей и первых гуманистов... Тогда же он знакомится с книгой Коперника «Об обращении небесных тел», которая, по его словам, перевернула его мировосприятие. В двадцать четыре года он принимает обет и получает сан священника.

Вскоре церковному начальству становится известно об увлечениях Бруно тайными знаниями. Ему приходится бежать в Германию, а оттуда опять в Нолу. Но там он вновь не находит понимания. Путь его из Нолы теперь лежит на север Италии, в Турин, затем в Тулузу. Начинаются скитания… Именно в тот период им написана книга «О свойствах Времени», позднее бесследно исчезнувшая.

По прибытию в Тулузу Бруно удается какими-то правдами и неправдами получить случайную вакансию на кафедре философии местного университета. Затем, после пары-тройки случившихся там скандалов, он перебирается в Париж. В то время, если помните, во Франции правил король Генрих III — человек довольно экзальтированный, но отличающийся расположением к наукам и искусствам. Однако из-за открытого конфликта со сторонниками Аристотеля Бруно вскоре приходится покинуть и Париж. В итоге, в 1583 году он отправляется в Англию с прекрасными рекомендательными письмами короля Франции. Благодаря этим рекомендациям его берут, ни много ни мало, в Оксфордский университет. Но, как напишет потом Джорж Смитт: «От того, что говорил Джордано Бруно, краснели стены богословской аудитории». В конце концов, и там он вынужден прекратить свои лекции. Изгнание из Оксфорда Бруно ознаменовывает книгой, в которой резко осуждает грубость, с какой с ним обошлись. В этой книге Оксфорд удостоился эпитета «вдова здравого знания», — профессор криво усмехнулся. — Именно в ней Джордано Бруно впервые подробно изложил разнообразные взгляды на строение Вселенной. Говорят, когда ученый Кеплер читал этот труд, то испытывал настоящее головокружение. Позже он напишет: «Тайный ужас охватывал меня при мысли, что я блуждаю в различных пространствах, и нет между ними ни центра, ни начала, ни конца!».

Профессор отпил кофе, промокнул губы салфеткой с розовым клеймом «OPERA, Pisa», и продолжил:

— Вскоре Бруно вернулся в Лондон и в течение двух лет написал еще несколько трудов: «О Причине, Начале Всего и Едином», «О бесконечном и Вселенной», «Тайное учение Пегасского коня с присоединением такого же учения Силенского осла» и многие другие, где, не таясь, отстаивает свои убеждения. Точно не определено, по каким причинам он покидает Лондон и переезжает в Венецию. Впрочем, Станислав, простите меня — все это общеизвестные факты... — профессор торопливо перелистнул несколько страниц. — В Венеции Бруно берет в ученики молодого патриция Джованни Мочениго, тайным желанием которого, как теперь выяснилось, было приобрести от него некие тайные знания. Не получив их, ученик совершает предательство — приводит в дом учителя инквизицию. Бруно арестовывают и отправляют в тюрьму.

— А что за тайные знания хотел получить Мочениго? — спросил Вовка.

Профессор перевернул еще несколько страниц и начал читать:

— «...Я учу множественности миров как результату действия бесконечной Божественной Силы. Ибо было бы недостойно Творца ограничиться созданием конечного мира, в то время как Он обладает возможностью творить все новые и новые бесчисленные миры. Я утверждаю, что параллельно с нашим миром существует бесконечное множество других миров, и все они населены. Бесконечное множество миров, находящихся рядом в безграничном пространстве, и образует Вселенную».

Профессор поднял от текста усталые глаза и посмотрел сначала на Вовку, потом на Стаса.

— В этом-то и весь вопрос — что хотел Мочениго? Полагаю, ответ кроется в том, что философию Бруно можно с одинаковым успехом рассматривать и как учение о мирах-планетах, и как концепцию параллельных миров — четкой границы здесь нет.

— Теория параллельных пространств? Признаться, до истории с «поездом-призраком» она казалась мне полным бредом.

— Официальная наука предпочитает, как известно, первую, «планетарную» трактовку идей Бруно, но многое говорит и в пользу второй. Особенно в свете новых документов, — профессор характерным итальянским жестом указал на листы в папке.

— Во время допросов Бруно все время настаивает, что все, чему он учил, учил как философ, а не как теолог. Он пользовался всего лишь философскими моделями и догматов церковных никогда не касался. Судьи стали угрожать пытками и Бруно пришлось пойти на уступки — говорят, он не умел терпеть боль. Представьте, он даже пал на колени и умолял судей простить его. Однако, несмотря на раскаяние, Джордано Бруно передают на судилище Римской инквизиции, ибо инквизиция Венецианская не осмелилась выносить приговор, который наверняка не привел бы к смертной казни.

— Странно... — вырвалось у Стаса.

— В этой истории много странного, — согласился профессор. — 27 февраля 1593 года сорока пяти лет от роду, Джордано Бруно был перевезен в Рим, где его неожиданно объявляют… вождем еретиков. Ошарашенный этой новостью, Бруно намеревается повторить свое отречение, но ему не дают этого сделать, а заточают в тюрьму. Там он проводит около семи лет, хотя обычно такие дела проворачивались быстро.

— Такое ощущение, — сказал Стас, — что от Джордано Бруно им было нужно вовсе не отречение от своих взглядов. Похоже, что эти семь лет они чего-то ждали, каких-то очень важных сведений. Возможно тех же, что добивался Мочениго. И тогда ясной становится передача его Римской инквизиции — в Венеции получили соответствующую команду и передали философа, что называется, «по инстанции».

— Вы правы, — профессор кивнул. — Я много думал об этом в поезде, пока ехал сюда, и пришел к такому же выводу. Смотрите — 20 января 1600 года состоялось заключительное заседание по делу Бруно, а 9 февраля он был отправлен во дворец великого инквизитора Мадруччи. Там специальным чином он был лишен священнического сана и предан анафеме. После этого его передали светским властям, поручая им подвергнуть его «самому милосердному наказанию без пролития крови».

— То есть, сжечь Джордано Бруно живьём, — сказал Стас.

— Совершенно верно, — подтвердил профессор. — Теперь Джордано Бруно держал себя невозмутимо и с достоинством. Только один раз он нарушил молчание, сказав суду: «Быть может, вы произносите приговор с большим страхом, чем я его выслушиваю».

— А что ему еще оставалось? Он уже предвидел свой конец. Ведь у него не было шанса оправдаться перед судьями.

— Исполнение приговора было назначено на 12 февраля, но и в этот раз все отложили. Похоже, инквизиция вновь на что-то надеялась. Казнь состоялась лишь через пять дней — 17 февраля.

— А у него были деньги? — спросил Вовка. — Может, Джордано Бруно был богат и инквизиторы хотели, чтобы он рассказал им, где спрятал свое золото?

— Вряд ли, — сказал профессор. — Никто в Италии под страхом смерти не стал бы скрывать от инквизиции золото еретика.

— Тогда остается одно, — сказал Стас. — От Бруно действительно требовали какую-то одному ему известную информацию, возможно, опыт. «Технологию», как сказали бы сейчас.

— Вот об этом и речь. Дело в том, что причины осуждения Джордано Бруно были не ясны даже очевидцам казни, так как перед народом зачитали лишь сам приговор без обвинительного заключения. При этом в тексте приговора отсутствовала важнейшая деталь — собственно причина осуждения. Упоминалось только о восьми еретических положениях, явно «притянутых за уши», но давших основание объявить Бруно нераскаявшимся, упорным и непреклонным еретиком. Но в чем именно состояли эти положения, не разъяснялось.

— Во все века, — сказал Стас, — от имени Церкви и, прикрываясь именем Господа, творились беззакония и убийства.

— Ошибаетесь, Станислав! Убийцы прикрывались чужими именами и благими намерениями еще задолго до того, как Церковь появилась, и получила власть.

— Как тут не поверить в «Формулу зла»! Ведь функция человеческого зла сводятся к трем аргументам — лживость, подлость, жадность и трусость. Если человек жаден и лжив, то от него нужно ждать, как минимум, еще и подлости. Чистая математика!

— Скорее — логика, — грустно поправил профессор. — Помните, как в Библии: «В начале было слово». Эта формула справедлива для всех сфер жизни человеческой... В начале было слово новых учений, а затем старых, как мир, доносов.

Профессор повернулся и кивнул стоящему у стойки бара официанту. Тот подошел.

— Пожалуйста, свежую клубнику со взбитыми сливками для молодого человека и... — он вопросительно посмотрел на Стаса.

— Кофе, если можно. — И мрачно добавил, — с коньяком.

Официант удивленно вскинул брови и пошел выполнять заказ. Профессор поправил очки.

— Итак, в ночь на 24 мая 1592 г. Джордано Бруно был арестован инквизицией Венецианской республики. Основанием для ареста, как я уже сказал, послужил донос его ученика, дворянина Джованни Мочениго. 26 мая начались допросы. Следователя Джованни Салюцци вряд ли в тот момент интересовала философия Бруно — тем более, что в этой сфере он, скорее всего, мало что смыслил. В своих доносах Мочениго рассказывал о вещах куда более страшных: он утверждал, что Бруно, живший в его доме в качестве учителя, занимался Соединением Миров и Обратимостью Времени. Он создал некую «Машинерию» и даже перенес с помощью неё в будущее какой-то предмет кухонной утвари.

— Это как это? — Вовка буквально светился любопытством.

— Точно не известно, но Мочениго говорил что-то про сложную комбинацию механизмов и зеркал.

— Как в кино? «Иван Васильевич меняет профессию». Там тоже...

— Да, я слышал, — перебил Вовку Стас, — что зеркала практически всегда используются при исследовании свойств Времени.

— Все эти обвинения Бруно категорически и с гневом отверг — тем более что саму «Машинерию» и чертежи не нашли. Вероятно, Бруно уничтожил их вместе со своей работой «О свойствах Времени». А на первый и обязательный вопрос следователя, знает ли арестованный, кто мог написать на него донос, и нет ли у написавшего каких-либо причин для мести, не раздумывая, назвал Мочениго, — профессор тяжело вздохнул и отставил в сторону пустую чашку. — Это страшно, когда тебя предают собственные ученики. Вы уж мне поверьте…

Стас опустил глаза. Ему невольно вспомнился профессор Кривега, его уютная комната в старой московской коммуналке. «Как он там… — с тоской подумал Стас — Надо бы позвонить. Но что я ему скажу?» Профессор Торо тем временем продолжал:

— Бруно пришлось оправдываться, объясняя, что он добросовестно выполнил все взятые на себя обязательства по обучению Мочениго так называемому «лиллиевому искусству». Но Мочениго не желает рассчитываться, и стремится всеми силами оставить Бруно у себя в доме.

— Какому искусству? — не понял Вовка

— «Лиллиевому»... Так в то время называли моделирование логических операций с использованием символических обозначений.

— Так что же получается, профессор, Джордано Бруно нашел способ перемещения во Времени и в другие пространства?

— Не могу с этим согласиться на все сто процентов, но слишком многое говорит за эту странную версию.

— Тогда все понятно, — сказал Стас. — Договариваясь об уроках, Мочениго надеялся, что Бруно станет учить его не логике, а магическим способам управления Временем и «отпиранию врат» в соседние миры. Вообще говоря, не удивительно, что он попал в руки инквизиции. Время тогда было такое.

— Нет, Станислав. Магия как таковая в то время еще не была под запретом у католической церкви, — возразил профессор. — И потом, кроме туманных и сбивчивых показаний Мочениго, да ещё нескольких свидетелей, нет никаких официальных свидетельств того, что Бруно на практике занимался переносом во Времени физических тел. К тому же, многое в учении Бруно было созвучно взглядам его предшественников и последователей: Коперника, Фичино, Бонифорти, того же Галилея, Кеплера и многих других. Но инквизиция почему-то отправила на костер только Бруно. Первое, что приходит на ум — он продвинулся дальше всех.

— Но тогда тем более непонятно, зачем Бруно нужно было сжигать публично, когда можно было по-тихому сгноить его в тюрьме или отравить. Или замучить, надеясь, что однажды он не выдержит и откроет свою тайну.

К столику приблизился официант с подносом, на котором стояла дымящаяся чашка, источающая упоительный аромат, и стеклянная вазочка с аппетитнейшим бело-розовым айсбергом. Расставив заказ на столике, официант подмигнул Вовке и удалился к стойке. Стас рассеянно посмотрел ему вслед.

— Да, профессор. Задали вы моим мозгам задачку. Учение о множественности миров существовало задолго до Бруно и не считалось еретическим, а скорее даже наоборот. Оно активно обсуждалось многими средневековыми теологами, полагавшими, что создание только одного мира недостойно бесконечного могущества Господа Бога. Мне известно, что об этой идее еще в середине XV века много писал Николай Кузанский. Бруно, кажется, называл его своим учителем.

— Кардинал Николай Кузанский... — профессор многозначительно усмехнулся. — Весьма неясная фигура и в религии, и в философии. Многие из современников считали его чуть ли не пророком, но были и желающие увидеть кардинала в пламени костра святой инквизиции. Спорное отношение к его идеям бытует до сих пор. Мой приятель, профессор д'Астори, любит повторять, что Николай Кузанский в ряде своих философских утверждений был так же вульгарен, как композитор Россини в жанре духовной музыки.

— Интересное сравнение, — улыбнулся Стас. — А что, Россини действительно был так… своеобразен в этом жанре?

— Ох, Станислав! — профессор всплеснул обеими руками. — Он был бесспорным гением музыки, но возьмите его любое духовное сочинение, любую мессу — это же нечто совершенно разухабистое! — профессор помотал головой. — Впрочем, Д'Астори — специалист по античной философии. Представителей раннего Средневековья он почему-то судит очень предвзято. Вот и Николаю Кузанскому досталось… Но разговор не об этом. Дело в том, что Николай Кузанский — один из первых, кто кроме продвижения идей о множественности миров во Вселенной попытался научно сформулировать понятие Абсолютного Пути, который непостижимым образом проходит через все существующие миры и сквозь Время.

— А где он, этот Путь? — спросил Вовка. И добавил, — нам о нем говорил падре в Миланском соборе.

Профессор грустно улыбнулся.

— Его пытались отыскать во все времена. Говорят, он открывается сам, но только «избранным из чистых сердцем». Но кто они, эти избранные? Святые? А может быть, дети?

Стас и профессор машинально уставились на Вовку. Тот удивленно пожал плечами.

— Наверное, Абсолютный Путь относится к тем высшим субстанциям, которые открываются только в особых Божественных откровениях, — сказал профессор.

Стас сомнительно хмыкнул.

— Станислав, я понимаю вашу иронию, но не разделяю ее. Я — убежденный католик. И сомнений в величии Творений Божьих не испытывал никогда.

— Простите, профессор, но я совсем не это имел в виду, — Стас откровенно смутился. — Просто подобные «средства коммуникации», если можно так выразиться, встречаются во многих древних мифологиях. Везде есть свое подобие Абсолютного Пути, только в разных культурах его называют то «рукавом», то «тоннелем», а когда и просто «переходом». В древнеирландских культах это вообще некая «коридорная система»...

— Ну что же, — профессор развел ладонями, — вполне возможно, речь действительно идет об одном и том же. По некоторым сведениям, Джордано Бруно пытался математически вычислить Абсолютный Путь, чтобы затем найти его в Природе. Но неправильно выбранный способ, похоже, завел его в тупик: комбинация из трех «М» — Математики и Механики в сочетании с Магией — плохая помощница в стремлении познать предметы особых тайн Божественного мироустройства.

«Еще бы, — подумал Стас, — феномен «МММ» мы тоже знаем».

— Тем более что успехи в опытах со Временем перестали сопутствовать Бруно сразу, как тот встал на путь откровенного богохульства.

— Это как раз понятно... — Стас отодвинул от себя опустевшую чашку и задумчиво произнес, — но, похоже, что сама по себе теория многомерного мироздания христианской точке зрения не противоречит. Хотя, вряд ли Христианство станет заниматься изучением этих философий вплотную. У него другие задачи.

— Станислав, Вы совершенно правы! Христианство — это, прежде всего, вера. Но никак не синтез науки и философии. Это совсем другая плоскость, нежели физика, астрономия или там… биология.

— С другой стороны, я не совсем понимаю, к какой тогда науке этот вопрос отнести. Кроме философии, разумеется. К физике Вселенной? К астрономии?

— Гм... Хороший вопрос, — профессор задумался. — Но я полагаю, что не все в этой жизни стоит относить именно к научной сфере.

— То есть? Извините, я что-то не совсем понял вашу мысль.

— С годами, Станислав, я все больше убеждаюсь, что наука — не единственный способ человеческого познания. И вообще не единственный способ мысли.

Стас промолчал.

— В 1602 году, — немного подумав, продолжил профессор, — через два года после казни Бруно, монах-доминиканец Томмазо Кампанелла, пожизненный узник неаполитанской тюрьмы, открыл миру свой «Город Солнца» — записанный им рассказ знакомого мореплавателя, якобы попавшего на загадочный остров, находящийся, как сказано у Кампанелла, «за гранью мира». Его жители значительно опередили другие народы в науке, технике и социальном устройстве. Подобные рассказы с разной степенью бездарности писались во все времена, однако, некоторые детали именно этой монографии позволяют смотреть на нее не просто как на «средневековую утопическую фантастику».

— А почему этот Кампанелла сидел в тюрьме? — спросил Вовка.

— В 1598 году он возглавил в Калабрии заговор с целью свержения на юге Италии испанского владычества. Хотел построить там идеальное общество, подобное тому, что опишет затем в «Городе Солнца».

— За что и поплатился свободой, — добавил Стас.

— Несомненно, — профессор вздохнул, вновь немного помолчал, затем добавил, — я вот подумал… легенды о «Летучем Голландце», скорее всего, возникали отнюдь не на пустом месте. И пропавшие без вести корабли не обязательно затонули — вполне возможно, что с некоторыми из них в море случился тот же эффект, что с «поездом-призраком» на железной дороге.

— То есть получается, что каким-то образом эти корабли тоже пересекли границу между пространствами… Любопытная гипотеза. Значит, логично будет также предположить, что некоторые из мореплавателей как-то смогли вернуться? Тогда легенды о чудесных островах и городах «за гранью мира» вполне объяснимы.

— Кстати, Станислав, известно ли вам, что Джордано Бруно весьма негативно оценивал возможность контактов между обитателями различных миров? Об этом идет речь... — профессор вновь полистал свои бумаги, — ага, нашел... в десятом аргументе из его диалога «О бесконечности, Вселенной и мирах». Для обитателей нашего мира оказалось лучше всего то, что после Вавилонского Столпотворения Всевышний разделил различные народы своеобразными локальными барьерами — горами, морями, да и просто большими расстояниями. Когда человеческий разум эти барьеры преодолел, и было установлено между людьми общение, то это оказалось скорее злом, нежели благом — ведь благодаря этому порока в мире стало гораздо больше, чем добродетели. Можно только гадать, какие войны развяжет человечество, получи оно возможность вторгаться в параллельные миры и в другое Время.

Стас развел руками.

— Достаточно взглянуть на колонизацию Америки.

— Именно! Джордано Бруно, как никто другой, хорошо знал, что любое изобретение, подобно медали, имеет две стороны. Но вопрос в данном случае не в том, что хорошего или плохого даст само по себе перемещение во Времени.

— А в чём же?

— В том, что получится при использовании этого изобретения совсем не по назначению.

— Не по назначению? — не понял Стас. — А по какому другому назначению можно было использовать изобретение Бруно?

— В том-то и вопрос. Когда Джордано Бруно конструировал свою «Машинерию», он пользовался разными источниками, и в том числе древними чертежами. Но вот один из чертежей попал к нему уже после того, как что-то из свойств Времени было им разгадано. Ознакомившись с ним, Бруно понял, что, сам того не ведая, построил модель страшной, дьявольской машины — Adeptum Oculus Infernam.

— Что-то… связанное с Оком Ада? — Спросил Стас. — Это ведь латынь.

— Именно. Можно перевести как «Открыватель Адского Ока», но лучше вообще этого не переводить и не соваться в эту сферу.

— Но… раз уж мы сунулись, — неуверенно предложил Стас. — Может быть, нам стоит хотя бы обсудить эту тему до конца?

Профессор кивнул.

— А как выглядела эта модель? — Спросил Вовка. — Ну, «Машинерия». Что там еще было кроме зеркал?

— По понятным причинам, это никому не известно — ничего не сохранилось, кроме описаний не очень надежных очевидцев. В основном, это протоколы допросов друзей и знакомых Бруно, посвященных в тайны его опытов. Анализом этих протоколов подробно занимался Гримольди, — голос профессора снова дрогнул.

— И что? — не вытерпел Вовка, за что получил от Стаса лёгкий пинок под столом.

— Из сохранившихся описаний вытекает, что изогнутые зеркала двигались относительно друг друга по разным траекториям посредством больших и маленьких часовых механизмов. Но настораживает не это. Зеркала устанавливались на подобия тележек с колёсиками, и передвигались по парам длинных металлических брусков с деревянными поперечинами…

— По рельсам?? — не поверил Стас.

— Да. — Сказал профессор. — Получается, по некоему прообразу рельсов. За два века до изобретения железной дороги.

— Невероятно…

— Невероятно другое. Именно этот принцип был заложен в чертежах Adeptum Oculus Infernam и воплотился наитием Бруно, увидевшего эти чертежи после того, как «Машинерия» практически была собрана! Когда Бруно понял это, он, по преданию, уничтожил и «Машинерию», и свои работы о свойствах Времени. Так что не последствий перемещения он боялся.

— Испугался, что кто-то сможет открыть с его помощью Око Ада?

— Я думаю, да. В попавшей к нему книге он прочитал, что для открытия Oculus Infernam созданной им машине понадобятся четыре энергии. И, при желании, найти их и совместить не так уж сложно.

— Вода, Земля, Воздух и Огонь? — спросил Стас

— Нет. Вы, Станислав, перечислили не энергии, а стихии. А здесь имеются ввиду именно четыре энергии, причём свойственные человеческим жизням — Непорочность, Мудрость, Преданность и Любовь. Любовь — самая сильная из энергий. И чтобы получить их, потребуются принести в жертву четырех людей — непорочного, мудрого, преданного и влюбленного. Их энергии дадут системе новые свойства, о которых, Станислав, нам с вами лучше не задумываться.

— Этим вопросом занимался покойный Гримольди?

— Не совсем… — профессор шумно выдохнул. — Он решил логически развить идею прообраза рельсов в творении Джордано в контексте мировой железнодорожной сети.

— Ого… — сказал Стас. — Откровенно говоря, это идея на гране логического произвола.

— Согласен, она весьма спорна. Но с веками мировая железнодорожная сеть обретает всё новые и новые совокупные свойства. Количество переходит в качество. Гримольди предположил, что постепенно мировая железнодорожная сеть становится воплощением «Машинерии» Джордано Бруно. И «поезд-призрак» — одно из подтверждений…

— Железная дорога — гигантская машина времени?? — перебил его Стас.

— Я этого не говорил, — мягко возразил профессор. — Но некоторые её свойства, по мнению Гримольди, могут открывать врата не только в параллельные миры и в иные времена, но и в преисподнюю…

Возвращаясь в гостиницу, Стас пытался представить, что почувствовал Джордано Бруно, когда ему удался опыт со Временем. Гордость? Радость? Приступ мании величия? Или же страх, о котором говорил Торо? Ведь и академик Сахаров, придумав водородную бомбу, ужаснулся, когда понял, какое зло несет его открытие человечеству. Обратная сторона изобретения… Кстати, ведь и академик Сахаров, как недавно стало известно, занимался изучением свойств Времени и даже ставил какие-то опыты. И тоже использовал при этом зеркала, как и Джордано Бруно. Зеркала в сочетании с механикой...

— Стас, а почему сгорел этот Гримольди? — спросил доселе молчавший Вовка.

— Несчастный случай в виду обстоятельств непреодолимой силы, — ответил Стас. — Слишком многое узнал о том, о чём человечеству знать не положено.

Вовка не стал переспрашивать.

К башне отправились пешком, благо находилась она неподалеку от гостиницы. По дороге с интересом рассматривали местные достопримечательности — церкви, дворцы, средневековые скульптуры и поздние памятники. Тамара, конечно же, не оставляла без внимания витрины модных магазинов, которые и здесь были представлены в приятном изобилии.

Бондарь вновь упивался возможностью поделиться с попутчиками знанием истории и тайн этих мест:

— … и самое странное, друзья, что до сих пор не понятно, почему пизанская знать, неплохо обосновавшаяся в центре города, в XI веке вдруг взяла и выкупила землю на гнилой окраине. Она сравняла с землей лачуги бедноты и начала возводить на этом месте грандиозный даже по сегодняшним меркам архитектурный ансамбль: Кафедральный Собор, Баптистерий и неповторимую падающую колокольню…

— А что такое баптистерий? — спросил Вовка, услышав незнакомое слово.

— Крестильня, — ответил Бондарь и продолжил изливать знания. — Все эти сооружения полны скрытой символики, тайны которой до сих пор не разгаданы. Например, в соборе специальное возвышение для проповедей, которое называется «Пульпит», стоит своими опорами на спинах мраморных львов, каждый из которых зачем-то пожирает лань. Тут же встречается изображение странной женщины — за заднюю лапу она держит вниз головой могучего льва... Никто толком не знает, что заключается в этих символах, а все трактовки искусствоведов сводятся к тривиальному «стремлению к первозданной природе». Есть в Пизанском символизме что-то опасное. Впрочем, как и в характере самого создателя этих скульптур, Джованни Пизано...

Вовка закатил глаза. Тамара сдержано хихикнула. «По-моему, легче остановить паровоз, чем этого токующего глухаря», — подумал Стас, но вслух сказал:

— Глубинный подтекст в этих изображениях, безусловно, есть. Но те толкования, что признаны официальными, не кажутся мне удовлетворительными — есть в них какая-то… ограниченность, что ли.

— Немудрено, — отозвался Бондарь. В Стасе он видел достойного оппонента своим историческим монологам.

Юра понял, что настала пора выправлять положение и, дождавшись ближайшей паузы, ввернул:

— Да! Ну а башня-то почему падает? — и добавил саркастически, — Или «на этот вопрос трудно ответить однозначно»?

Бондарь запнулся, но быстро перестроился.

— Вы правы, мой дорогой. На этот вопрос существует множество ответов, но все они по-своему несостоятельны. Но кроме ответов на ваш вопрос, Юра, существуют еще и легенды. А легенды порой могут рассказать гораздо больше, чем некоторые научные исследования.

— Расскажите хотя бы одну, — попросила Тамара.

— Охотно. Вот хотя бы эта легенда, которую любят местные старожилы. Архитектор Бонанно Пизано взялся построить колокольню для пизанского кафедрального собора. Она была красивой, как кружево, и прямой, как стрела. Венчали ее семь колоколов. Но, когда строительство было завершено, архитектору отказались заплатить за работу. Что-то не понравилось в этой колокольне местному герцогу. Тогда мастер подошел к Башне, погладил третью справа от входа колонну и сказал: «Иди за мной!». И Башня наклонилась. Архитектор тут же получил причитающуюся сумму, но Башня так и осталась стоять — наклоненной туда, куда позвал ее создатель…

— Красиво… — выдохнула Тамара.

— Да, красиво, — продолжал Бондарь. — Однако Башня все еще продолжает падать. Один миллиметр в год. С одной стороны, немного, но с другой — не так уж и мало, как может показаться. Вот и закрыли красавицу для посетителей — пытаются укрепить фундамент. Но пока что-то не очень удачно.

— А я слышал, что здесь просто слабые грунты. Вот Башня и «поехала» еще в первые годы строительства, — угробил романтику Стас. — Насколько мне известно, в Пизе должна быть еще пара-тройка падающих колоколен. Просто они не так популярны, как Башня. И вообще, ее строили больше ста лет и разные архитекторы.

— Стас! Ты абсолютно неромантичен, — сказала Тамара. Бондарь промолчал.

Внезапно улица оборвалась и взору путешественников предстала утопающая в солнечном свете площадь, на которой величественно возвышался Кафедральный Собор, обрамленный широким зеленым лугом, круглой громадой баптистерия, высокой стеной Монументального кладбища и наклонным цилиндром Ее Величества Падающей Башни. Вся компания издала сдержанный вопль восторга.

— Не знаю, может и грунты виноваты… — проговорил, наконец, Бондарь, доставая любимую трубку. — Это уж как смотреть на различные явления нашей с вами жизни. Добавлю только, что место, куда мы с вами пришли, называется «PIAZZA DEI MIRACOLI» — «Площадь Чудес». Или «Поле Чудес». А есть тут чудеса или нет — пусть каждый решит для себя сам.

— Лично я уже решила, — сказала Тамара.

— Я тоже! — звонко вставил Вовка.

По площади ходило много туристов — поодиночке и группами. Кругом на покрытых цветными тентами лотках продавались вычурные сувениры: гипсовые Падающие Башни всех цветов и размеров, пластиковые Баптистерии с подсветкой изнутри или со встроенными в днище музыкальными механизмами (большинство из них почему-то наигрывало исключительно «Колыбельную» Брамса — неровно и фальшиво), пепельницы и зажигалки в виде Кафедрального Собора. А также всевозможные футболки, кепки, сумки и веера с видами города и разнообразными вариациями на тему слова «Pisa»: «Benvenuti a Pisa» (СНОСКА: «Добро пожаловать в Пизу» — итал.), «Saluti da Pisa» (СНОСКА: «Привет из Пизы» — итал.), и даже «A Pisa andai, a te pensai, e questo regalo ti comprai!» (СНОСКА: «В Пизу поехал, о тебе думал и этот подарок тебе купил» — итал.). Весь этот кич охотно раскупался.

Отовсюду слышался разноязычный говор, возгласы восторга, щелканье фотокамер. Полная черноволосая женщина с глазами библейской мученицы громко звала: «Леонардо-о… Леонардо-о…». На ее зов откуда-то прибежал красивый щенок рыжей таксы и с заливистым лаем запрыгал вокруг хозяйки.

Стас и Вовка отошли к одному из сувенирных лотков. Когда они вернулись, на Вовкиной голове красовалась лихая кепка-бейсболка с изображением Пизанской Башни и надписью «Pisa, Italia» вдоль козырька. Вовка довольно улыбался.

— «Когда упадет Пизанская башня, еще одной надеждой в этом мире станет меньше…» — отрешенно процитировал Бондарь, почему-то глядя на Вовкину кепку.

— Кто это сказал? — спросил Юра.

— Не помню… Не то Антонио Виральдини, не то княжна Тараканова. Тоже, как известно, была любительница этих мест. Да и так ли это важно? Итальянцы хранят для мира еще одну надежду. А, может быть, и Сказку. Друзья, поверьте, в жизни очень важно суметь сохранить Сказку.

— Согласен, — усмехнулся Стас. — Беру назад свои слова про поехавший грунт. Сказка в жизни действительно нужна. Иначе становится не только обидно, но еще и невыносимо скучно.

— А жить скучно — смертный грех, — с улыбкой добавила Тамара.

Башня была обнесена серым дощатым забором, из-за которого она приветливо возвышалась навстречу путешественникам.

— Класс… — выразил Вовка общий восторг. — Жаль, что забраться нельзя.

— Не то слово! — отозвался Юра. — Чертовски жаль!

— С этой Башни Галилей бросал разные предметы, — сказал Бондарь, — проводил опыты по гравитации. За что потом имел проблемы с церковными властями… При этом никакого «А все-таки она вертится» он никогда не говорил, как недавно выяснилось — в Ватикане это поняли самостоятельно и без надуманной подсказки. Правда, несколько столетий спустя…

Вовка подошел к забору вплотную и нашел между досками небольшую щель. Прильнув к ней правым глазом, он принялся внимательно рассматривать основание Башни, явно пытаясь разглядеть ту самую «третью справа от входа колонну», которую, по рассказанной Бондарем легенде, погладил Бонанно Пизано, подарив тем самым городу уникальную достопримечательность.

— А что теперь там, наверху? — спросила Тамара.

— Там семь колоколов, — ответил Бондарь, — когда-то они образовывали гамму до-мажор, но с веками их строй сместился. А наверх ведет винтовая лестница из двухсот девяносто четырех каменных ступеней. Когда по ним поднимаешься, буквально дух захватывает — кажется, что Башня вот-вот завалится вместе с тобой.

Все еще раз уважительно посмотрели на Башню.

— Здесь какой-то удивительный воздух, — задумчиво сказал Стас.

— И небо… — продолжила его мысли Тамара.

— Такое небо, друзья, бывает только в Италии, уверяю вас. — Бондарь повертел в руках так и не набитую трубку и спрятал в карман.

Пизанский Кафедральный Собор почти ничем не напоминал своего миланского собрата — светлый, искристый, он был похож на большой тончайшей отделки корабль, уплывающий к неведомым благодатным берегам.

— Да… — задумчиво сказал Стас. — Все, что когда-то придумали романские и византийские архитекторы, Пиза отвергла, и оставила далеко позади.

Бондарь немного постоял перед входом, рассматривая изящный портал собора. Вдоволь налюбовавшись, он жестом пригласил попутчиков войти внутрь.

— Увы, друзья, вход здесь платный, ну да внесем эту мелочь на радость Пизанской экономике.

Юра обратил внимание, что маленькие бронзовые барельефы на входных вратах тоже имеют светлые пятна от частых «талисманных» прикосновений.

Внутри собор был огромен и светел. Путешественники посмотрели богато украшенную раку с мощами Святого Раньери, небесного покровителя Пизы, походили между скульптурами Никола и Джованни Пизано, полюбовались иконами Дезидерио, мозаикой Пирелли и барельефами Октавиано. Были в этих изображениях и стремление к святости, и страсть к движению, и проблески каких-то неведомых душевных сил.

— А это что такое? Люстра? — Вовка указал на странного вида паникадило, которое по стилю резко выделялось из окружающего интерьера.

— О! Это объект еще одной легенды, — ответил Бондарь, усаживаясь на одну из скамеек со спинками, двумя широкими рядами стоящих вдоль нефа собора. — В народе эту люстру называют «Лампа Галилея». По преданию, наблюдая за ее качанием, Галилей открыл закон изохронности колебаний маятника.

— Но ведь люстра неподвижна, — усомнилась Тамара.

— С веками многое становится неподвижным… — вздохнул Бондарь, — но ценности открытий это не умаляет, не правда ли?

— Замечательный город. Красивый, уютный. И наивный такой... Как детство, — улыбаясь, мечтательно произнесла Тамара, когда вся компания выходила из собора. — Я бы хотела здесь жить. Есть в нем что-то завораживающее.

— Тамарочка, это похвальное желание. Пиза будет позагадочней старушки Венеции, но… — Бондарь развел руками, — каждый выполняет свою миссию там, где ему предназначено.

— Кто знает... — непонятно ответила Тамара. — Вдруг моя миссия предназнчена как раз для этого города и его окрестностей.

Бондарь скосил на нее взгляд и сказал:

— Думаю, мы все будем рады помочь вам ее выполнить.

— Договорились, — улыбнулась Тамара.

Над залитым солнцем Полем Чудес висело небольшое облако — белое, пушистое, единственное на всем ярко-синем небосводе.

— Как душа… — с вздохом произнес Юра.

— Образностью сравнений Бог тебя не обидел, — с уважением отметил Стас.

Побродив немного по находящемуся рядом с Площадью Монументальному кладбищу — странному прямоугольному сооружению с остатками древних фресок и богато инкрустированными саркофагами похороненных здесь представителей пизанской знати, путешественники направились в небольшую пиццерию неподалеку от площади — регулярные Вовкины «Хочу есть!» сделали свое дело.

После вкусного обеда решено было немного прогуляться по набережной, а потом уже заняться поиском такси для поездки в Картезианский монастырь. Бондарь не терял надежды найти в нем следы, которые приведут путешественников если не в Подземный Храм, то хотя бы к Хранителям-Сальваторам.

Рядом с красивым мостом через реку Арно у самого берега стояла готическая церквушка. Совсем маленькая, словно игрушечная, в каменном кружеве тончайшей резьбы она была похожа на затейливую шкатулку для хранения драгоценностей. Дверь ее была заперта. Вовка подошел и погладил шершавую стену:

— Хорошая. — Он подпрыгнул и попытался заглянуть в окно.

— Церковь Santa Maria della Spina, — прокомментировал Бондарь.

В плотном частоколе колонок, капителей и шпилей этой маленькой церковки попадались скульптуры святых и целые библейские сцены. Кое-где мелькали химеры, но в этот раз они не произвели на Юру такого удручающего впечатления, как в Милане.

— Дух старой Пизы еще живет в этих постройках, — сказал Бондарь, вновь доставая трубку. Тут можно найти следы военной славы, морского могущества, навсегда утерянных научных открытий. Хотя, происхождение этого города навсегда останется тайной. Так же как истинные причины падения его могущества.

— Наверное, вы правы, — сказал Юра, пытаясь через окно разглядеть интерьер церкви. — Вам эти места лучше известны, а мы здесь впервые. Но лично мне эти постройки во многом напоминают лики стариков на фотографиях. За каждым таким лицом — жизнь, судьба. Сложившаяся или нет — какая теперь разница… Важно само лицо. Это ведь настоящая завершенность. Окончательность, что ли.

— Есть предание, — закуривая, продолжил свою мысль Бондарь, — что пизанские ученые разбирались в тайнах Мироздания не хуже египетских жрецов. Например, в деталях орнамента той же Башни, наряду с изображениями драконов, странного вида баранов и несуществующих в природе животных, в явном виде встречается древний знак преодоления Времени — перечеркнутая зигзагом молнии двойная «готическая спираль».

— С другой стороны, это не удивительно, — ответил Стас. — Пиза всегда жила фактически «в своем Времени». У нее даже календарь был свой, Пизанский — он на целый год шел раньше общепринятого.

— Ничего себе… — изумился Вовка.

— Совершенно верно, — Бондарь, кивнув, подтвердил слова Стаса. — Знаете, я абсолютно уверен, что этот город не случайно оказался одним из ключевых звеньев в сложной цепи всех этих событий с «поездом-призраком» и временными аномалиями. Но пока его роль мне крайне не ясна.

Бондарь помолчал немного, глядя куда-то перед собой. Потом спросил:

— Кстати, Станислав, позвольте полюбопытствовать, откуда у вас столь глубокие знания именно по истории Пизы? Если, конечно, это не секрет.

— Никаких секретов. Еще на третьем курсе университета на примере истории Пизы мы с профессором Кривегой пытались разработать «Концепцию автономных цивилизаций Нашей эры». Я никогда здесь не был, но с этим городом меня связывает давняя дружба.

— «Автономных цивилизаций»? Лихо... — оценил услышанное Юра.

— А почему нет? — удивился Бондарь. — История Пизы действительно развивалась по достаточно автономным законам и по своим результатам вполне могла претендовать на уровень «субцивилизации».

— А сейчас?

— А что «сейчас»? Сейчас Пиза — всего лишь маленький провинциальный городок, с тоской взирающий на отдалившееся море.

— Все равно, — сказал Стас, — Пизанская цивилизация, прежде чем исчезнуть, оставила нам много загадок.

— Еще бы… — ответил Бондарь. Он достал платок, утер выступивший на лбу пот и вернулся к первоначальной мысли. — Так вот, на счет знака преодоления Времени. Дело в том, что исследования свойств Времени и попытки повлиять на эти свойства проводились во все времена и при всех властях. Но власти в какой-то момент вдруг начинали всячески от этих исследований открещиваться.

— То есть? — заинтересованно спросила Тамара.

— Не будем далеко ходить: например, в бывшем Советском Союзе эти секретные работы якобы свернули в шестидесятые годы после негласного распоряжения Хрущева. Отчеты по ним спустя год бесследно исчезли из архивов Министерства обороны, а в архивах Лубянки, как выяснилось, не оказалось копий. Нелепейшая по тем временам ситуация!

Прислонившись к прохладной церковной стене, Бондарь немного помолчал. То ли обдумывая, что сказать дальше, то ли давая собеседникам осмыслить услышанное.

По тротуару проехали на велосипедах двое мальчишек Вовкиного возраста.

— Ciao, — объезжая компанию, бросил Вовке один из них.

— Привет… — запоздало отреагировал Вовка. Он не сразу понял, что обратились именно к нему. Вся компания во главе с Бондарем невольно заулыбалась.

— По-моему, в нашей стране всегда было какое-то нездоровое отношение к вопросу Времени, — усмехнулся Юра, возвращаясь к теме разговора. — То мы его со страшной силой опережали — все эти «пятилетки в три дня» — то зачем-то пытались остановить. А сейчас, похоже, всем вообще наплевать, — он вздохнул. — Ну хорошо, понятно, что раньше, даже в шестидесятые, об этом нельзя было говорить. Но ведь сейчас-то можно говорить и писать буквально обо всем — театр «На Лубянке» давно упустил вожжи. Вот вернемся, это же такую серию статей можно заделать!

Бондарь грустно улыбнулся.

— Юра, я понимаю и разделяю ваше журналистское рвение. Я вам так скажу: о чем действительно НЕЛЬЗЯ было говорить раньше, о том НЕЛЬЗЯ говорить и сейчас. Не удивляйтесь, дорогой мой, но вряд ли вам позволят написать ВСЁ, что вы захотите поведать в своих статьях об исследовании проблем Времени в бывшем СССР.

Юра удивленно вскинул брови:

— То есть мне это запретят?

— Не думаю. Здесь сработает другой вариант: по указанию того же театра «На Лубянке», как вы изволили выразиться, вашим материалам негласно, но быстренько предадут статус очередной «журналистской сказки для домохозяек». А после такого ярлыка вряд ли кто-нибудь воспримет их всерьез, кроме тех же домохозяек. А ведь это, как я понимаю, не совсем та аудитория, к которой вы собираетесь адресовать ваши публикации. Не правда ли?

— Н-не знаю… М-да… — выдавил из себя Юра. — Я об этом как-то не думал.

— Увы, Юра, это опыт. Если вы обратили внимание, то именно так было с большинством статей о «поезде-призраке». А ведь эта тема отнюдь не так глобальна, как та, что вы собираетесь затронуть по приезде в Москву.

Юра замолчал. Бондарь продолжил:

— В Соединенных Штатах эти работы тоже закрыли особым распоряжением, но чуть позже. А в Италии, как вы сами видите, проблемой Времени еще в древности занимались многие ученые. И в том числе Галилей.

— Но почему же мы ничего об этом не знаем? — Спросила молчавшая доселе Тамара.

— Сложный вопрос, Тамарочка… Я так полагаю, что кому-то в мировом масштабе во все времена было невыгодно проведение этих работ. Информация о них либо замалчивалась, либо вымарывалась из истории науки и из истории вообще. Ведь сейчас мало кому известно, что в исследовании свойств Времени здорово продвинулся великий Леонардо. Вспомните его гравюру «Старик, изучающий воду».

Все задумались, а Вовка сказал:

— Я у папы в альбоме видел. Там нарисован старый такой дед под деревом, а возле него такие загогулины… Вроде как вихри. Только они на воду совсем не похожи.

— Естественно, не похожи! Ведь этот рисунок изначально назывался «Мудрец, изучающий Время»! Вода не может вести себя как Время, но Время может вести себя как вода — вот в чем парадокс! Ученый изобразил вихри в потоках Времени, а само Время уподобил потоку воды.

Бондарь отошел от церковной стены и, не торопясь, побрел вдоль гранитного парапета набережной. Компания направилась за ним.

— Серьезных успехов достиг ученик Галилея Торичелли, — продолжал Бондарь. — А мы ведь его знаем в основном как оптика и гидравлика. «Природа боится пустоты…» — он криво усмехнулся. — Все мы порой становимся жертвами бездарного перевода. А ведь именно Торичелли предвосхитил своей «торичелливой пустотой» концепцию Межпространственного Вакуума, где Времени просто нет. Впрочем, как и Пространства...

Стас неопределенно хмыкнул.

— Напрасно иронизируете, Станислав. Об этом весьма красноречиво рассказывают его предсмертные письма, надиктованные своему ученику Андреа Руджери и датированные м-м-м… — Бондарь нахмурился и поднес указательный палец ко лбу, — 1647 годом.

«Ходячая энциклопедия!» — с ноткой белой зависти восхитился про себя Юра.

— Он же ввел в науку такое понятие, как «Жидкое Время», — не унимался Бондарь. — Но все это намеренно было предано забвению! И еще неизвестно, кто и как использует эти открытия…

— Игры со Временем никогда не приводили ни к чему хорошему, — проговорил Стас.

— Вот кто-то или что-то и охраняет это знание от людей. Порой довольно жестокими способами.

— Например? — спросил Юра.

— Вам нужен пример? Пожалуйста — Джордано Бруно!

Стас оторвал взгляд от мостовой и, не поворачивая головы, бросил взгляд на Бондаря.

— Что «Джордано Бруно»?

— Недавно появилась информация о том, что Джордано Бруно преуспел в этом направлении больше всех — ему на практике удалось перенести во Времени небольшой предмет. Один из его учеников выдал этот факт инквизиции. Решил, что учитель вступил в сделку с дьяволом.

— Да. Я слышал о новых документах по делу Джордано Бруно, — сказал Стас. Вовка искоса посмотрел на него. — Боюсь, что дело обстоит совсем не так примитивно. Судя по всему, Бруно и в правду удался его опыт со Временем, а ученик просто мстил учителю за отказ посвятить его во все тайны.

— Это очень спорный вопрос, Станислав. Однозначного ответа на него нет даже в свете найденных документов. А многие документы просто уничтожили буквально сразу — ведь Бруно отлучали от церкви особым чином… — Бондарь на мгновение замолчал. — Точнее, даже через двойной чин: деспозиции и деградации. Вы знаете, что это такое?

— Конечно, — слегка удивился Стас.

— А я вот понятия не имею, — сказала Тамара.

— Деспозиция и деградация, — пояснил Стас, — это особая форма католического церковного проклятия и низвержения из сана. И его непременное условие — это присутствие осужденного. Если еретик к моменту вынесения приговора умирал, должен был присутствовать его труп или даже кости, вырытые из могилы. Если же он сбежал, например, за границу — тогда еретика заменяло его изображение.

— Совершенно верно, — согласился Бондарь. — Джордано Бруно сначала облачили в церковные одеяния и дали в руки священные сосуды. Потом епископ последовательно снял с него облачения. В заключение ему выбрили голову и специальным острым инструментом срезали кожу с большого и указательного пальцев обеих рук.

— Боже мой, зачем? — поморщилась Тамара.

— Чтобы уничтожить следы миропомазания, совершенного при посвящении в сан. А потом был костер...

— А знаете, еще не известно, что послужило первопричиной этого сожжения, — вдруг сказал Стас, — ведь не секрет, что Джордано отнюдь не был святым подвижником и вообще позволял себе открыто возводить хулу на Богородицу и чуть ли не на Святого Духа. И это будучи монахом и священником! В то время за одно это уже могли придать костру. И новые документы этого отнюдь не опровергают, не правда ли, Григорий Ефимович?

— Ну что же, объяснение не хуже других, — Бондарь внимательно посмотрел на Стаса. — Но за религиозные грехи Бруно пусть его судит Бог. А нам остаются лишь крупицы сведений о его тайных открытиях...

Воцарилась небольшая пауза.

— Очень хотелось бы как-нибудь объяснить тот факт, что большинство древних документов об изучении свойств Времени было украдено из музеев, архивов и библиотек, — наконец проговорил Бондарь

— То есть как это? — не понял Юра.

— А вот так! Большинство книг Джордано Бруно фактически сожгли на том же костре, что и автора, а вот архивы Галилея и Леонардо да Винчи пострадали уже в двадцатом веке и при весьма подозрительных обстоятельствах. Пизанский университет и Миланский научно-мемориальный архив до сих пор не оправились от этой потери. Ну а библиотеки Ватикана в этом отношении не так уж богаты, как может показаться, хотя прекрасно охраняются. Но и оттуда каким-то образом была украдена рукопись Торичелли «Тайная Гармония». А ведь именно в ней он пытался разгадать формулу преодоления Времени, зашифрованную в постройках Пизанского Поля Чудес. Он так и назвал ее: «Пизанская Формула».

— Эта формула на Башне, что ли, написана? — спросил Вовка.

— И на Башне тоже… Частично. — Бондарь помолчал немного, затем добавил: — все мы — пленники Времени: оно будоражит умы, заставляет разгадывать свои тайны, а само утекает сквозь пальцы и остается неуловимым. И пока с этим ничего не поделать…

— А почему эту формулу не пытаются расшифровать сейчас? — спросил Вовка. Было видно, что рассказ Бондаря произвел на него сильное впечатление.

— Трудно сказать, — вздохнул Бондарь, — Наверное, попытки есть, — продолжал он, похлопывая левой ладонью теплый гранит парапета набережной, — в том же Пизанском университете. Но, скорее всего, эти усилия признаются напрасными — мертвый язык, практически полное отсутствие каких-либо ключей… Древние знания умеют ждать. И поэтому тяжело поддаются расшифровке, особенно нахрапом. Кстати, попытка разобраться с Пизанской Формулой привела Торичелли, как и Галилея, к идее Абсолютного Пути через Время и различные миры. Хотя… так до сих пор и не понятно, что это такое и существует ли он вообще.

— Расскажите? — попросил Вовка, вновь покосившись на Стаса.

— Да рассказывать особо нечего, — как-то раздраженно ответил Бондарь. — Одни говорят, что предание об Абсолютном Пути очень древнее, другие — что еще древнее. В общем, как всегда в таких случаях — философы спорят, а физики молчат...

— Интересно, а какой он, этот Путь? — спросила Тамара.

Вовка и Стас мимолетно переглянулись, ожидая, что скажет Бондарь.

— Никто точно не знает, — Бондарь опять вздохнул. — Во многом это физико-философская категория. Метафизическая. Для одного Абсолютный Путь — это заросший травою тракт. Для другого — тропинка, идущая среди звезд. Для кого-то — просто Дорога… Может быть, даже по заброшенным рельсам. Кому как откроется.

— После всего, что с нами произошло, — серьезно произнесла Тамара, глядя на мутные воды Арно, — я уже готова поверить во что угодно. Даже в заросшую травой рельсовую дорогу среди звезд.

Бондарь рассеянно улыбнулся.

— Говорят, на полях рукописи «Тайной Гармонии» Торичелли собственноручно начертал сакраментальное: «Дорогу да осилит идущий»... Кстати! Вы не обратили внимания, как быстро побежало время в последнее десятилетие? Оно буквально спрессовалось, и это, скажу я вам, неспроста.

— Действительно… — тихо сказала Тамара, — последние несколько лет я живу и недель не замечаю. Щелкают одна за другой. Как с цепи сорвались.

— А чего, так и есть, — Вовка снял кепку и почесал загорелый лоб, — понедельник не успел наступить, как уже среда, а за ней как-то сразу пятница… И каникулы быстро кончаются, — Вовка вздохнул.

— Ну, дорогой мой, — засмеялся Бондарь, — смею тебя заверить, что это было, есть и будет проблемой всех времен и народов. Вот видите, друзья: Время — субстанция неоднородная. И пресловутое «возрастное восприятие» тут ни при чем — сейчас оно действительно побежало быстрее. Ведь сказано же, что перед концом света неделя будет как день, а день — как час…

— Григорий Ефимович, а что такое вообще Время? — спросил Вовка.

— Время… — Бондарь вздохнул и задумался. — Этого не знает никто, уверяю тебя. «Тайна сия велика есть». Единственно, что можно утверждать, так это то, что Время было всегда. Представьте, друзья, оно возникло еще в тот момент, когда Господь сказал Гармонии: «Явись из небытия!» и создал из Хаоса Космос. Но Хаос еще шевелится где-то там, на дне Мироздания…

Вовка внимательно рассматривал возвышающуюся вдали дымчатую цепочку Пизанских гор. Потом спросил:

— А что такое Космос?

— Космос? Наверное, Бытие. Бытие, упорядоченное Энергий Мудрости. Так говорили еще древние греки...

— Энергия Мудрости… — повторила Тамара и как-то странно взглянула на Бондаря — словно увидела его впервые. — Но ведь источник мудрости — опыт?

— Опыт, — согласился Стас.

— А что же тогда источник опыта? — спросил Юра.

— Глупость, конечно! — громогласно провозгласил Бондарь. — О, а вот и такси!

У тротуара стоял желтый «Фиат» с характерными шашечками. Бондарь открыл дверцу и осведомился у водителя:

— Certosa di Pisa?

Водитель кивнул. Бондарь сел на переднее сидение, остальная компания разместилась сзади: Юра у одного окна, Стас у другого, Тамару посадили в центре, а Вовке пришлось сесть на колени к Стасу. Водитель покачал головой, но ничего не сказал.

Из Пизы выехали значительно быстрее, чем ожидали. Цепочка гор заметно приблизилась и вскоре заняла собой весь горизонт. По правую сторону небольшого загородного шоссе тянулось странное сооружение, похожее на длинный арочный мост. Старинная кирпичная кладка в некоторых местах была разломана и кое-где «мост» обрывался, чтобы через несколько метров начаться вновь.

— Напоминает Римский акведук, — сказал Юра.

— Скорее, остатки Мытищинского водопровода недалеко от платформы «Лось», — несколько скептически добавил Стас.

— А давайте спросим у водителя? — обратилась Тамара к сидящему впереди Бондарю.

Водитель охотно объяснил, что справа от дороги проходят остатки наземной части знаменитого водопровода «Acquedotto Pisano», сооруженного в средние века. Через него в Пизу поступала чистая целебная вода из горных источников.

— А где этот «акведотто» берет начало? — вдруг спросил Вовка, который доселе молча смотрел в окно, — случайно не у Водопровода Медичи?

Бондарь, не задумываясь, перевел. Водитель резко сбавил скорость, отчего разместившийся на коленях у Стаса Вовка крепко стукнулся лбом о затылок сидящего перед ним Бондаря. Бондарь крякнул от неожиданности, а водитель несколько раз перекрестился слева направо, бормоча неразборчивую молитву — из набора латинских слов смутно знакомыми Юре показались только «бенедиктус», «доминус» и какой-то «ора пронобис».

— Паки и паки…— сострил Юра. — Иже Херувимы… эх, житие мое! — Но, увидев долгий и выразительный взгляд Стаса, быстро замолчал.

— Не говорите под руку! — прошипел Бондарь, потирая затылок. — Здесь такие упоминания считают дурной приметой.

Водитель успокоился, автомобиль вновь набрал скорость, приличествующую езде на хороших итальянских автострадах.

Однако через полкилометра на проезжей части прямо перед машиной совершенно неожиданно возникли две старушенции. Они явно намеревались перейти дорогу, но обратить внимание на мчащуюся со скоростью сто десять километров в час машину им было, по-видимому, недосуг.

Автомобиль резко затормозил, его развернуло. Пассажиры повалились друг на друга, а старушенции шарахнулись в разные стороны, словно всполошенные куры. Водитель разразился длинной ругательной тирадой. Бондарь немедленно вступил с ним в громкую перепалку. Идиотская ситуация явно затягивалась.

— Что он говорит? — нервным тоном спросила Тамара, пытаясь поправить остатки прически.

— Эти две старые бандероли, — резко повернувшись, ответил Бондарь, — в неположенном месте покинули Area Pedonale — пешеходную зону. Тротуар! Водитель резко тормознул, ну и… В общем, «дурная примета», кажется, сработала. Я его очень хорошо понимаю, но так высказываться о дамах… да еще в летах…

«А сам-то!» — подумал Стас, но вслух ничего не сказал.

Бондарь вновь развернулся к водителю и жаркая ругань возобновилась.

— Ах, «ареа педонале, ареа педонале»! — передразнил Юра, — Конечно, из-за этих двух педоналий мы чуть не угодили в одну из опор Пизанского акведука!

— И что, теперь это рулило, — Стас кивнул в сторону орущего водителя, — не захочет везти нас дальше?

— Куда он денется! — бросил Бондарь, отвлекшись на мгновение от перепалки на итальянском языке, чтобы тут же вернуться в нее обратно, — Vaffanculo! Io ti pago e ci porterai dove ti diro' io! (СНОСКА: «Я тебе плачу и ты повезешь нас туда, куда тебе скажу я!» — итал.) — кричал он, отчаянно жестикулируя и тыкая себя пальцем в грудь.

— По-моему они перешли на мат… — сообщил Стас, уже не пытаясь вслушиваться в беседу. — Хотя, русский мат гораздо выразительней — понятия сочнее и вообще больше оборотов.

Неизвестно, что еще сказал Бондарь водителю, но тот вдруг послушно завел мотор и повел машину дальше.

Через несколько минут путь запетлял по горному серпантину. Глазам путешественников открывались виды, достойные кисти Боттичелли: оливковые рощи, покрывающие склоны, прорезывались маленькими горными деревеньками с непременными остроглавыми церквушками. На некоторых склонах росли могучие леса Ливанского кедра, а на небольших плато серели руины древних замковых построек. Далеко внизу был хорошо виден город.

— А во-о-он Башня! Видите? — Вовка заерзал от нетерпения.

На въезде в очередную горную деревушку Бондарь увидел маленькую таверну и попросил водителя остановить машину.

— Вы как хотите, но я после пережитого стресса хочу вина! — с этими словами он направился ко входу в заведение. Слегка обалдевшая компания, включая водителя, устремилась за ним. По дороге Тамара сказал Стасу:

— Обрати внимание, какой здесь чистый воздух. Его хочется не выдыхать, а пить — как родниковую воду.

Таверна оказалась небольшим деревянным помещением со стойкой в углу — гулким, словно внутренность гитары. По стенам на специальных деревянных полках были расставлены пузатые бутылки, висели связки лука, чеснока и перца.

— Какая самобытность, — заявил Стас, — смотрите, плетеные корзины висят на стене не для красоты, а потому, что так удобнее.

— Между прочим, что касается красоты, то лучшего интерьерного решения и не придумать — оно продиктовано самой жизнью. — Тамара подошла к стене и потрогала самую большую корзину.

К гостям вышел хозяин — тучный усатый итальянец доброй наружности. Он был очень рад посетителям: широко улыбнулся и жестами пригласил сесть за стол.

Через несколько минут на столе красовалась бутыль красного вина, странной формы сыр и блюдо с темной копченой ветчиной.

— Я только сейчас понял, что опять есть хочу, — сказал Вовка, уминая пятый кусок ветчины.

— Эй! Водителю не наливайте! — испугался Стас.

— Друзья мои, спокойно, — ответил Бондарь, протягивая хозяину кредитную карточку. — В Италии не возбраняется отведать немного вина, даже если ты за рулем.

Узнав, куда направляются его гости, хозяин проникся к ним еще большим уважением и сделал при оплате солидную скидку.

— Даже не ожидал, что в этой горной глухомани принимают к оплате российские пластиковые карточки, — удивился Стас.

Хозяин проводил гостей до машины, пожелал счастливого пути и хорошего дня.

— Нет, Италия — это определенно счастливая страна, — провозгласил Юра, садясь в машину.

Монастырская стена выросла из-за поворота совершенно неожиданно. Бондарь предложил водителю пройтись с ними по монастырю, но тот изъявил желание подождать путешественников в машине и заодно подремать.

— Дело хорошее, — сказал Стас.

На входе в монастырские ворота гостей встретил пожилой сторож. Внимательно оглядел всех пришедших, задержавшись взглядом на лице Бондаря. Жестом пригласил следовать за ним.

К прохладе древних каменных плит примешивались запахи сушеных трав и имбирной настойки — едва уловимые ароматы прошлого. Гости пересекли светлый внутренний двор, над которым возвышался большой циферблат с одной стрелкой, навечно застывшей между цифрами два и три.

— А почему часы не работают? — полюбопытствовал Вовка. Бондарь перевел.

— Уникальный деревянный механизм был украден много лет назад, — терпеливо объяснил сторож, — а новый так и не сделали. После того, как монастырь превратили в музей, средств на его содержание выделяется все меньше.

— А я был уверен, что монастыри и церкви закрывают только у нас, — сказал Юра.

— Монастыри и церкви не закрывают, — спокойно ответил сторож, — их упраздняют. Если, к примеру, все монахи умерли, а приход распался.

— Все монахи этого монастыря умерли? — спросил Юра.

— В основном… — тихо ответил сторож. — Но бродит в здешних местах легенда, что часть братьев этой обители ушла куда-то высоко в горы, где нашла убежище в пещерах и развалинах древних построек, оставленных неизвестно кем. И тайно молится там о судьбе мира…

Путешественники молчали.

— Но это всего лишь легенда, — добавил сторож. — Одна из многих, что рассказывают местные старожилы.

Помолчав немного, сторож двинулся дальше по гулкому полутемному коридору.

— Здесь, в монастыре Картезианского ордена, — продолжал он, — когда-то жили тридцать братьев. Каждый из них имел собственную келью и маленький внутренний дворик с садом и розарием, которые, по замыслу, изображали Рай.

Сторож повернул ключ и открыл одну из многочисленных дверей в стене.

— Действительно, очень приятное место, — сказал Тамара.

Сад и розарий занимали небольшой квадратный внутренний дворик. Сторож объяснил, что каменный пол устлан толстым слоем земли и засажен розовыми кустами.

— Я хочу сесть вон на ту скамейку и подумать о бренности бытия, — сказала Тамара.

Слова ее не разошлись с делом. Юра и Стас последовали Тамариному примеру и сели рядом.

Скамейка нагрелась на солнце — сидеть на ней было тепло и очень уютно. На лежащую здесь же каменную плиту с высеченной витиеватой латинской фразой вбежала юркая ящерица. С любопытством посмотрела в сторону Тамары и убежала прочь по каким-то своим делам.

— Стас, а что здесь написано? — спросил Вовка, потрогав надпись на каменной плите.

Стас нахмурил лоб и понял, что у него нет никаких идей.

— Григорий Ефимович, помогите, пожалуйста…

Бондарь поводил пальцами по буквам, пошевелил губами и сказал:

— С некоторой натяжкой можно перевести, как «Летай иль ползай, конец известен». Спорное утверждение. Особенно когда…— он вдруг закатил глаза и процитировал, — «…когда над тобой ослепительно чистое небо, вокруг поют птицы, а воздух напоен ароматами гор и позднего лета…».

— А это кто? — спросила Тамара, поднимаясь со скамейки.

— Анжелико Растрелли. Флоренция, шестнадцатый век. В переводе Толоконникова...

Сторож провел путешественников по длинному коридору, открыл дверь и сказал:

— Мы с вами попали в основную церковь монастыря.

Юра в этот момент хотел что-то спросить у Бондаря, но, взглянув на него, увидел, что тот неожиданно сильно побледнел. Юра решил отложить свой вопрос. Однако Бондарь очень быстро совладал с собой и шагнул за порог массивной двери. Юра немного задержался у входа и внимательно оглядел интерьер церкви.

— В богослужениях Картезианского ордена никогда не использовался орган... — продолжал объяснять сторож.

Бондарь машинально бубнил перевод. Стас негромко, но эмоционально объяснял Тамаре:

— Видишь, древние фрески изображают жизнь святых в средневеково-католическом её понимании: «Верь и не усомнись!» Кто бы с этим спорил, но зачем же вот так грозно и с таким выражением лица, как вон у того лысого монаха на стене?

Звуки человеческой речи ударялись о высокие своды, соединялись в странном симбиозе, и уже казалось, что это статуи святых, стоящие у стен, о чем-то беседуют между собой.

Сторож достал из кармана небольшой пульт дистанционного управления и нажал одну из кнопок. Церковь наполнили сдержанные звуки григорианского хорала, льющиеся из невидимых колонок.

— Эти ноты не так давно обнаружили в библиотеке монастыря, — пояснил сторож. — Они были написаны на древнем нотоносце из четырех линеек — пятую в то время еще не изобрели.

«Libera me, Domine-e... de mo-o-o-rte-e aeterna-a…» (СНОСКА: «Освободи меня, Господи, от вечной смерти...» — лат.), — негромко, но внятно раздавалось под сводами. Казалось, все окружающее пространство внимало этим словам: слегка померк свет за узкими окнами — солнце стыдливо прикрылось небольшим облаком — строже стали лица монахов на древних фресках, заострились контуры мраморных статуй у стен…

— Кто это исполняет? — тихонько поинтересовалась Тамара. Бондарь перевел.

— Хор Пизанского Университета, — ответил сторож, слегка уменьшив громкость. — Точнее, мужской ансамбль.

— Красиво… — сказала Тамара.

— Похоже на «Энигму», — после небольшой паузы прокомментировал Стас. Он уже открыл рот, чтобы сказать про нехватку ударника, синтезатора и «охов-вздохов», но осекся под осуждающим взглядом Тамары.

Вовка тронул Юру за локоть:

— А что же с монахами-хранителями?

— Боюсь, что здесь нам нечего ловить, — ответил Юра. — Монастырь давно умер.

Потоки света, льющиеся из верхних окон, устремлялись к роскошному алтарю, высеченному из единого куска сиракузского мрамора. Тамара подошла и погладила его руками. Теплый на вид мрамор оказался неожиданно холодным, но этот холод почему-то не вызвал желания резко отдернуть руку.

— Идемте, друзья, — сказал Бондарь, — монахов тут давно нет, да я это и так знал. Я пытался найти следы… Но и их нет. Будто кто-то специально уничтожил их аккурат перед нашим приездом.

— А что за следы? — спросил Юра. Он видел, что Бондарь мрачнел на глазах.

— Следы тех, кто точно укажет нам место Подземного Храма.

— Но ведь есть легенда о монахах, ушедших в горы…

— Таких легенд, Юра, я могу рассказать вам с десяток, — ответил Бондарь, — но, к сожалению, ни одна из них не способна указать нам путь. Признаюсь, не очень мне хочется лезть завтра в Водопровод Медичи и брести там наугад, но… видно, так надо.

— Утраченное возвращается через воспоминания, — как-то непонятно сказал Бондарь.

На выходе из монастыря сторож попрощался с путешественниками, еще раз внимательно посмотрел на Бондаря и закрыл ворота изнутри.

«...и догорает позолота

в тени громадных базилик»,

— вдруг процитировал Юра. И добавил: — не помню, кто сказал.

Низко по небу плыли пушистые кучевые облака. Путешественники невольно залюбовались ими.

— Мне кажется, — сказал Стас, — что именно на таких вот «итальянских» облаках русским святым являлась Богородица.

— Да, Станислав… Россия и Италия очень тесно переплелись друг с другом на каком-то невидимом уровне, — ответил Бондарь. — Ведь недаром часть соборов Московского кремля строил заезжий итальянец Фиораванти, а в Венецию специальные водостойкие сваи поставлялись из Перми. Вот и «поезд-призрак» пропал в Италии благодаря «русскому следу»…

Подошла Тамара:

— Григорий Ефимович, вы даже не представляете, как я счастлива, что я здесь. Вы подарили нам всем Сказку.

Она приблизилась к Бондарю и нежно чмокнула его в щеку. Бондарь ощутимо растерялся, но как-то сразу перестал мрачнеть.

— Тамарочка, ну… это вам всем спасибо… Да и «Сказка», как Вы выразились, еще не закончена… Гхм… — Бондарь еще немного посмотрел на облака, затем вдруг сладко с хрустом потянулся и сказал, — ну что же, друзья. В конце концов, что будет завтра, то будет завтра. А жить, как говорят итальянцы, надо в отсеке сегодняшнего дня.

— Как это? — спросил Вовка.

— Очень просто. Каждый день — это отдельная жизнь. И надо прожить ее с удовольствием.

В город попали уже под вечер. Бондарь расплатился с таксистом и попросил подать машину к гостинице завтра к восьми утра. На вопрос «Куда ехать?» он уклончиво ответил: «Там будет видно».

Бондарь предложил побродить немного по окрестным улочкам — «пообщаться с Городом». На одной из маленьких старинных площадей, к которой вывел короткий узкий переулок, обнаружился небольшой кинотеатр с ностальгическим названием «ODEON». У входа висела афиша дзеффирелливской «Травиаты». Бондарь вытаращил глаза:

— Боже! «Травиата» на большом экране!! Друзья, нам феерически повезло. Ближайший сеанс через полчаса.

Стас криво усмехнулся, когда Вовка с неподдельной тоской поднял на него глаза. Юра с Тамарой не прореагировали никак.

— Давайте решим таким образом, — сказал Бондарь, окинув взглядом компаньонов. — У кого нет желания смотреть экранизацию творения великого Верди, может поступить в соответствии со своими планами. Через два часа встречаемся в гостинице, потом идем ужинать. Идет?

— Григорий Ефимович, я пойду с вами! — ответила Тамара и взяла Бондаря под руку.

— И я… — Юра испытал что-то вроде укола ревности.

— А мы, наверное, еще погуляем, — произнес Стас, ощущая на себе благодарный Вовкин взгляд.

— Вот и отлично! Станислав, возьмите на всякий случай адрес гостиницы. — Бондарь вырвал листок из записной книжки в кожаном переплете, нацарапал что-то ручкой и протянул Стасу. — Кстати, через улицу есть неплохой развлекательный центр с игровыми автоматами нового поколения. Уверен, что человек в двенадцать с половиной лет способен оценить их по достоинству.

Бондарь подмигнул Вовке и незаметно вложил в его руку купюру в пятьдесят тысяч лир, шепнув на ухо:

— Играть надо вдоволь!

Вовка просиял.

Через пару часов Стас и Вовка были в гостинице:

— А как я его лазером — бац! А он меня бластером, но я увернулся, а он опять... — Вовка явно находился под впечатлением новых электронных игр.

У входа в гостиничный ресторанчик их поджидала Тамара. Она выглядела весьма довольной и с видимым удовольствием мурлыкала вердиевское: «…Напо-о-олним бокалы полне-е-е и выпьем друзья за любовь…»

— Не вижу препятствий! — весело заявил Стас и по-дружески обнял Тамару за плечи. Вовка засмеялся. В этот момент по лестнице спустились Бондарь и Юра, и вся компания направилась ужинать.

По номерам разошлись далеко заполночь — усталые, но довольные.

— «В маленькой гостинице пусто и темно…» — напевал Стас, выходя из душа.

Вовка уже лежал под легким покрывалом и задумчиво глядел в потолок.

— Спокойной ночи, — сказал Стас, гася свет.

— Ага… — ответил Вовка и зевнул.

Стас долго не мог заснуть — его одолевали мысли о завтрашнем походе в Пизанские горы к загадочному Водопроводу Медичи. Но мысли были рваными и ничего конкретного Стас из них не почерпнул.

— Ты не спишь? — раздался из темноты Вовкин голос.

— Нет.

— Стас… можно я к тебе лягу? — по голосу ощущалось, что Вовка очень смущен.

— Ну… валяй. Только покрывало свое захвати и подушку, — Стас подвинулся, уступая ему место у стенки.

Вовка быстро расположился рядом и благодарно посопел.

— Боишься?

— Стас… как ты думаешь, Бог все-таки есть?

— Конечно… — Стас слегка опешил от такого вопроса и приподнялся на локте. — Что-то случилось?

— Но ты же некрещеный, — Вовка потрогал висящий на шнурке серебряный крестик, подаренный отцом.

Стас вздохнул:

— Некрещеный… Я собирался, а тут вся эта катавасия началась. Надо было перед Италией, да тоже все как-то не сложилось. Вернемся — окрещусь обязательно. А в крестные позову Андрея Борисовича... Как ты думаешь?

— Хорошо… Стас, а почему Бог сделал так, что папа… — Вовка шумно сглотнул.

Стас помолчал немного, пытаясь подобрать нужные слова.

— Твой папа… Понимаешь, он решил забраться в этот поезд не сам. Не по своей воле. На него что-то нашло, воздействие какое-то было! Он не виноват. Да ты и сам это знаешь... А Бог, я уверен, как раз сделает так, что он обязательно вернется. Ты мне веришь?

Вовка помолчал. Потом спросил:

— А почему Бог не хочет уничтожить зло? Ведь Он же всемогущий.

— Зло творят люди, — ответил Стас, немного подумав. — Каждый, хоть немного, но творит. Значит, придется уничтожить всех людей. А Бог, Он не только всемогущий, Он еще и… человеколюбец («Господи! Ведь еле вспомнил…»).

— Можно ведь уничтожить только злых людей.

— А разве бывают однозначно злые люди? Все мы в чем-то бываем злыми, а в чем-то добрыми. И всю свою жизнь человек делает выбор между Добром и Злом. И очень важно, чтобы выбор этот был сделан не из-за страха перед Страшным Судом, а… — Стас запнулся на мгновение — Понимаешь, человек должен сам почувствовать, в чем Истина. Ведь Иисус никого не тащил за руку. И разбойнику, и падшей женщине Он говорил: «Ты можешь пойти с нами». А вот идти или нет, каждый из них решал сам...

— И как же тогда жить? — Спросил Вовка.

— А так и жить. Любить. Не подличать. Стараться во всем находить положительные стороны, даже из неудач извлекать радости. И тогда поражения обернутся победами! — Стас потрепал Вовку по лохматой макушке. — Поздно уже. Спи, философ. Богослов.

Вовка перевернул подушку холодной стороной вверх и уткнулся Стасу в плечо. Какое-то время он еще думал над услышанным, но вскоре начал проваливаться в облако сна. Оно было мягким и пушистым — очень похожим на то, что висело сегодня над Полем Чудес.

Юра проснулся рано утром от громких воплей на улице. Бондаря в комнате не было. Юра поднялся с кровати, сладко потянулся, подошел к открытому окну и полной грудью вдохнул запахи итальянского летнего утра: буйной зелени, незнакомых цветов, свежесваренного каппуччино из бара внизу, сдобной выпечки и молочного шоколада из ближайшей кондитерской. Бондарь, одетый в синий спортивный костюм, стоял внизу и на повышенных тонах общался со вчерашним водителем такси. Водитель темпераментно жестикулировал и регулярно взывал к Мадонне. Бондарь, утирая пот цветастым платком, отвечал ему громко, но лаконично.

Юра зевнул, лег животом на подоконник и спросил:

— Что, везти не хочет?

Водитель и Бондарь как по команде замолчали и подняли глаза к окну на втором этаже.

— Не волнуйтесь, Юра, за ту сумму, что я ему предложил, он доставит нас на своей колымаге до Сицилии и обратно! Передайте всем, что сбор через пятнадцать минут в ресторане. Надо плотно позавтракать — дорога предстоит неблизкая.

Юра поднялся с подоконника, оттолкнулся от него, еще раз зевнул, и вяло переставляя ноги отправился в душ. После душа он присел на кровать, взял пульт и включил телевизор. На экране бесчинствовал какой-то эстрадный коллектив. Достав из небольшого кармана в дорожной сумке тетрадь, Юра не без удовольствия перелистал ее. Тетрадь была неким подобием дневника. Поначалу Юра собирал материал для цикла статей, который рассчитывал написать после завершения всей этой странной истории. Но материала теперь вполне могло хватить на приличную повесть, а то и роман! Надо только придумать интригующее название... Юра довольно улыбнулся и положил тетрадь на прежнее место.

Завтракали молча. Заспанная Тамара, лениво болтая ложкой в чашке остывающего кофе, спросила:

— А вещи брать с собой?

Бондарь вытер губы салфеткой и ответил:

— Хочется надеяться, что мы все-таки вернемся. Так что не стоит перегружаться лишним скарбом. Но одеться лучше посвободней. Кто знает, через какие дебри придется пролезать.

Когда компания вышла из гостиницы, угрюмый водитель завел мотор. Бондарь вновь занял место на переднем сидении, остальные разместились сзади.

— Хочу все-таки разглядеть этот Ваш АКВЕДОТТО, — сказала Тамара и села на этот раз у окна.

Когда автомобиль выехал из Пизы, Бондарь нарушил общее молчание:

— Очень вас прошу, друзья, соблюдайте осторожность, — сказал он, развернувшись вполоборота, — все-таки аномальная зона.

— Мы всегда осторожны, — ответил Стас. — Потому что две здоровенные аномалии со шрамами давно уже ходят за нами по пятам.

— «Двое из ларца, одинаковых с лица», — подхватил Юра.

— Вот-вот! «Мы с Тамарой ходим па…», — начал было Бондарь, но тут же спохватился, — Ох, Тамарочка… извините Бога ради, — и незаметно подмигнул Юре.

Юра невольно заулыбался, а Тамара хмыкнула и со снисходительной полуулыбкой покачала головой.

Вовка молча сидел на коленях у Юры и, прислонившись к холодному стеклу лбом, продолжал смотреть на проносящийся мимо пейзаж. Та веселость и беззаботность, что овладела им по приезде в Италию, как-то сама собой отступила, осталась во вчерашнем дне. Ему никто толком не объяснял, зачем они едут и куда, но сейчас это было и не нужно. Вовка чувствовал, что сегодня произойдет что-то очень важное. Что-то, к чему они со Стасом так долго шли.

— Я вот все думаю, — после очередной затянувшейся паузы начал Юра, — если Мироздание действительно многогранно и каждая «грань» — один из вариантов развития соседней, значит, в соседнем мире можно встретить своего двойника?

— Сомневаюсь… — не сразу ответил Бондарь. — Во-первых, в природе Вселенной, скорее всего, не может существовать ничего одинакового. Если, конечно, это не исключение из правил. Так что любые дубликаты, по всей видимости, исключаются. А во-вторых, бессмертная душа, как известно, не матрицируется, это философская аксиома. Наверняка «двойником» окажется просто очень похожий человек. И внешне, и по характеру, и по судьбе... — он снял очки и принялся энергично их протирать, — но, согласитесь, чтобы встретить похожих людей, совсем не обязательно «пересекать грань».

— Достаточно сходить на конкурс двойников, — ответила Тамара.

— Тамарочка, превосходный пример! — Бондарь повернул голову и уважительно посмотрел на Тамару. — Браво, дорогая моя! Ведь любой из этих «двойников» есть один из вариантов развития внешности, характера, а порой и судьбы своего «оригинала», не правда ли?

— Да, — вступил в разговор, молчавший доселе Стас. — Мне вообще иногда кажется, что другая страна — это тоже в чем-то «другая грань». По сути — другой мир, хотя во многом и похожий на наш.

— Другой город — тоже другой мир, — сказал Юра, — а значит и он — «другая грань».

— Как знать… — Бондарь рассеянно смотрел на мелькающие за окном арки развалин акведука. — Иногда и соседняя улица может стать «иной гранью». Впрочем, смотря какую модель Кристалла Вселенной брать за основу. Если «египетскую», которую использует в своих книгах Рыбаков, то вряд ли. По ней «Малый Кристалл», например, вторую Солнечную Систему, можно вырастить в специальном сосуде, вроде котла. Но в таком случае, неизвестно, кто и в каком «котле» вырастил наш с вами мир. Да и о параллельности миров говорить уже не приходится. Скорее, о «вложенности»... А это совершенно другой аспект.

— Я читал Рыбакова, — сказал Стас, — но у него из «Малого Кристалла» в «Большой» можно попасть только в момент смерти и при весьма стрессовых обстоятельствах. И то, если в «Большом Кристалле» есть двойник.

— В том-то и спорность этой теории! Все сводится к сильнейшим эмоциональным переживаниям и в момент смерти. Некрофатализм какой-то.

— Интересно, что за сильные эмоции можно испытывать в момент смерти кроме страха перед самой смертью? — спросила Тамара.

Бондарь, наконец, перестал протирать очки и водрузил их на нос.

— Тамарочка, я повидавший жизнь «старый таксофон», послушайте меня и постарайтесь мне поверить. Самая сильная эмоция — это сожаление об упущенной возможности. И не важно, когда она наступает — в расцвете сил или на смертном одре. Запомните, в старости и перед смертью человек жалеет, в основном, не о том, что он сделал, а о том, чего он НЕ СДЕЛАЛ.

— Сожаление об упущенной возможности… — тихо повторила Тамара. — Что ж, возможно, вы правы…

Она отвернулась к окну.

— Философские концепции Крапивина и Ричарда Баха, — продолжал заливаться соловьем Бондарь, — лично мне более симпатичны: Кристалл Мироздания замкнут в бесконечное кольцо, грани-миры находятся очень близко друг от друга. А сквозь них проходит Дорога...

— Которую «...да осилит идущий»? — иронично спросил Стас.

Юра, «крапивинский» багаж которого ограничивался исключительно «Мальчиком со шпагой», читанным в годы пионерской юности в рамках школьной программы, многозначительно молчал. Бондарь вздохнул.

— Может быть... — он рассеянно покивал головой. — Пожалуй, Дорога — один из самых поэтичных образов Абсолютного Пути... Так вот, грани Вселенной находятся так близко друг от друга, что кое-где сливаются и переплетаются. Потому и возникают эффекты вроде «поезда-призрака». Причем, заметьте, эта точка зрения совершенно не противоречит ни научным, ни религиозным постулатам: она вполне вписывается и в классическое восприятие Сотворения Мира, и в популярную идею о множественности миров. Универсальная теория!

— Но ведь в Библии об этом ничего не сказано, — попытался возразить Юра.

— Еще не хватало! — Бондарь повернулся к Юре всем корпусом. — Библия, голубчик мой, есть книга спасения души человеческой, но никак не справочник по физике Вселенной. И потом, иносказательные намеки на детали мироустройства в христианской духовной литературе есть: там открытым текстом сказано, что «Господь создал мир единый, но многообразный». Что вам еще нужно? Подробное описание того, как все это работает? А может быть, лучше подумать, отчего Всевышний скрыл это от сотворенного им человечества?

— От адептов «головастого культа» он это почему-то не скрыл, — сказала Тамара.

— Адепты культа «Двенадцати Голов», — размеренно заговорил Бондарь, вновь стащив с переносицы очки, и потрясая ими в воздухе в такт словам, — связаны отнюдь не со Всевышним. И еще неизвестно, что им открыто, а что нет.

Тамара, глядя в окно, вздохнула, но ничего не ответила.

Тишина всеобщего размышления, казалось, обладала магией.

— И еще есть мнение, что каждый поступок человека создает мир, параллельный нашему… — нарушил молчание Стас.

— Друзья мои, не будем спорить, — сказал Бондарь. — В конце концов, все это, повторяю, только гипотезы. Не думаю, что мы когда-нибудь поймем, как работает вся эта механика небесная, но я не могу отказать себе в удовольствии лишний раз порассуждать на тему сию в философски подкованных компаниях. Вроде нашей с вами.

— Если Италия — «другая грань», — улыбнулась Тамара, — то эта грань прекрасна.

Вся компания тоже невольно заулыбалась. Таким образом, итог дискуссии был подведен, и в салоне машины вновь воцарилось молчание.

Водитель свернул у подножия одной из гор. За поворотом показалась грунтовая дорог, уходящая вверх по склону. После ухоженных пригородных автострад она выглядела заброшенной ослиной тропой. Впечатление усиливал стоящий сбоку изрядно потертый и покосившийся знак «кирпич» явно кустарного происхождения.

— Кто-то позаботился о незваных гостях, — пробормотал Стас.

Проехав после знака еще метров триста в гору, водитель заглушил мотор и, сказав «Basta!», убедительно потянул на себя ручной тормоз. Бондарь вздохнул:

— Приехали… Боюсь, дальше он не повезет нас даже за сокровища Ватикана.

Он достал бумажник и отслюнявил водителю обещанную сумму. Водитель буркнул «Buona Fortuna!» (СНОСКА: «Желаю удачи!» — итал.) и поспешил удалиться прочь, характерным жестом покрутив пальцем у виска, и не обращая никакого внимания на предложение Бондаря приехать сюда часа через четыре, чтобы забрать путешественников назад в город. Посмотрев вслед удаляющейся вниз машине, компания потянулась по дороге, идущей вверх по склону.

— Удивительная тишина… — сказала Тамара, — даже птиц почти не слышно.

Под ногами прямо из земли кое-где проступали остатки древней покатой кирпичной кладки.

— Что это? — спросила Тамара у Бондаря.

— Под нами находится часть древнего трубопровода. Похоже, именно он когда-то соединялся с акведуком.

С горы открывался удивительный вид: от оливковых рощ склоны казались плюшевыми, деревья слегка колыхал ласковый ветерок, а выше по ходу простирался мощный готический лес, пронизанный лучами августовского солнца.

— Ого… — Юра потрогал ногой, а потом нагнулся и поднял с земли невероятных размеров кедровую шишку. — Прямо мутант!

— Вовсе не мутант, — возразил Бондарь. — Обыкновенная шишка обыкновенного ливанского кедра. Притом не самая большая.

Тамара взяла шишку из рук Юры, внимательно рассмотрела, покачала на ладони.

— Обязательно возьму такую на обратном пути. На память. А впрочем… — Тамара открыла висящий на плече небольшой рюкзачок из темно-коричневой кожи, купленный в Милане, и шишка исчезла в его недрах. — Кто знает, каков будет обратный путь…

Словно из ниоткуда перед путешественниками выросло странное сооружение. Мощное, высотой с двухэтажный дом, украшенное полуразрушенными порталами и остатками стилизованных античных колонн. По всему периметру здания шла непонятная надпись.

— Напоминает латынь… — сказал Стас.

— Нет… — Бондарь внимательно вглядывался в написанное. — Скорее это напоминает ранний тосканский диалект. Тут написано что-то про воду, дающую жизнь. Конечно! Как я сразу не понял — это так называемая «Чистерна». Один из древних отстойников. Войдем?

Не дожидаясь ответа, он стал подниматься по крутой каменной лестнице. Сквозь трещины между ступенями прорастали трава и миниатюрные кусты.

— Интересно, сколько времени тут никого не было? — спросила Тамара, поглаживая рукой остатки перил.

— Не знаю, но, наверное, очень давно. — Бондарь потянул на себя приоткрытую железную дверь. Ее скрип взорвался внутри здания мириадом звуков, повторяемых звонким эхом.

— Вот это акустика! — восхитился Стас, вслед за Бондарем протискиваясь в проход. Следом за ним в дверь пролез Вовка. Вдвоем со Стасом они навалились на дверь и отодвинули ее еще на десяток сантиметров.

— Какой сюр… — оценила Тамара, остановившись у входа.

Сводчатое помещение было залито рассеянным солнечным светом, струящимся из окон под потолком и в боковых стенах. Через два метра от входа пол резко обрывался и уходил вниз, в трехметровой глубины бассейн, несколько веков не знавший воды. Над противоположной стеной бассейна красовались три барельефа, изображавшие античные маски с широко открытыми ртами.

— Наверное, раньше из них текла вода, которая наполняла бассейн, — Юра сказал это для того, чтобы подавить внезапное смущение: ему вновь, совершенно некстати, вспомнилась миланская химера.

— Определенно… — ответил Бондарь.

— А-у-у-а-а-а… — прокричал вдруг Вовка, запрокинув голову. Эхо многократно усилило и принялось во всех углах повторять этот возглас, с каждым разом все больше искажая его. — Кла-асс!

Тамара сделала шаг вперед и пропела трезвучие. Звуки на мгновение повисли в пространстве над бассейном и, прежде чем раствориться, вдруг слились в аккорд. Вся компания одобрительно загудела, породив новый отзвук уникального эха.

— Здесь можно было бы сделать потрясающий концертный зал. Хор и оркестр разместить внизу, в бассейне, а публику рассадить по бокам.

— Только публику пришлось бы слишком долго сюда заманивать, — скептически усмехнулся Стас.

Тамара вздохнула:

— Стас, ты неисправим…

— Так это не я такой. Это жизнь такая.

— Идемте, друзья, — сказал Бондарь, — вверху по склону должны быть еще сооружения... может быть, там отыщется вход под землю.

Через пятьдесят метров в зарослях можжевельника показалась каменная кладка. Полукруглой аркой она обрамляла глубокую скальную нишу из которой вытекала прозрачная струя затаившегося в скале родника. Его вода оказалось удивительно вкусной и бодрящей.

— Если именно эта вода подавалась в Пизу, жителям города можно было позавидовать, — сказал Стас, и, зачерпнув в горсть немного воды, брызнул ей в Вовку. Тот захохотал, и смех его эхом пронесся по лесу.

Недолго думая, Вовка нога об ногу сбросил кроссовки и, ступая босыми пятками по мокрым камням, вошел в нишу родника.

— Вовка, а ну назад!

Стас подался вперед и попытался схватить Вовку за плечо. Однако пальцы его схватили пустоту, а из ниши раздался стремительно удаляющийся Вовкин крик: «А-а-а….». Внезапно он стих. Все на мгновение потеряли дар речи. Первой опомнилась Тамара:

— Вовка! Ты живой? — она почти по пояс просунулась в нишу. Ниша ответила неожиданно долгим и глубоким эхом.

— Живой! — раздался вдруг Вовкин голос. — Не бойтесь, здесь мягко.

— Я вот сейчас кое-кому, да по мягкому месту! — воскликнул Стас, протискиваясь в нишу. — Да так, что мало не пока-а-а-а-а-а-а…

— Похоже, Стаса постигла Вовкина участь, — прокомментировал ситуацию Юра. Он наполовину просунулся в нишу и увидел, что мокрый каменный пол обрывается где-то в полутора метрах от входа.

Юра осторожно двинулся вперед, пытаясь разглядеть, куда ведет провал, но внезапно под ногой предательски чавкнул плохо закрепленный камень. Юра потерял равновесие и устремился вниз по проторенному Вовкой и Стасом пути. Не успев понять, что же с ним произошло, он ударился спиной о мягкую сыроватую глину и пролежал так несколько секунд, пытаясь вычислить, что у него болит. С удивлением заметив, что не болит ровным счетом ничего, Юра неуклюже встал на ноги, отряхнулся, и закричал вверх:

— Тамара, прыгай! Я тебя поймаю!

— Благодарю, — раздался рядом Тамарин голос, — но я уже нашла лестницу.

Тут из темноты вынырнул Бондарь и включил карманный фонарик. Озадаченный Юра увидел высеченные в скале по правую сторону неровные ступеньки, полукругом ведущие вверх, к светлой полукруглой дыре.

— Спуститься можно было и цивилизованным способом, — сказал Бондарь и поводил лучом фонарика по каменным стенам. Наконец, луч высветил достаточно широкий ход, выложенный кирпичом вперемежку с камнями.

— Ну что же… Даст Бог, это то, что нам нужно. Пойдем по двое, а Володя в середине между нами.

Бондарь со Стасом шли по проходу первыми. За ними вышагивал Вовка, вновь обутый в любимые кроссовки, заботливо захваченные Бондарем. Замыкали строй Юра и Тамара. Через пять минут пути Юра взял Тамару за руку и спросил:

— Боишься?

— Вот еще… — как-то неопределенно ответила Тамара.

Юра обнял ее за плечи.

— Осторожно, не споткнись.

Тамара молчала.

— Что это за ход? — спросил Стас.

— Очевидно, часть трубопровода…

Бондарь не успел договорить — ход неожиданно вильнул в сторону и взору путешественников открылся большой зал, ярко освещенный коптящими факелами.

Зал, в котором оказались искатели приключений, выглядел величественно. Шлифованные стены, вырубленные в скальной породе, переходили в высокие своды потолков и тянулись без малого три десятка метров. Через каждые два метра на стенах, в бронзовых подставках, торчали горящие факелы. Их потрескивание гулко отдавалось удивительным эхом. На стенах от потолка до пола висели серые холсты с вышитыми на них ликами незнакомых святых. Передняя часть зала, которая начиналась сразу у входа, имела более низкий потолок и тянулась около пяти метров.

— Где мы находимся? — спросила Тамара.

— Очевидно это и есть Подземный Храм, — сказал Стас.

У стены, противоположной от входа в зал, горела добрая сотня свечей. Вся компания подошла ближе.

— А вот, похоже, и алтарь, — предположил Юра, глядя на висящее на невидимых нитях огромное распятие.

По обеим сторонам от каменного алтаря стояли два облаченных в кольчуги рыцаря, высеченные из того же серого камня. Один был вооружен копьем, другой мечом. На их каменных плащах был изображен крест. Вовка застыл с приоткрытым ртом, поражаясь величию увиденного и тому духу, которым был наполнен весь Храм.

— Но тут нет ни одной реликвии, о которой говорила легенда! — нервно сказала Тамара.

— Наверное, они где-то рядом. В тайниках, — ответил Юра. — Их должны прятать.

— А что там за манускрипт лежит на алтаре? — Тамара медленно шла вперед, вытянув шею, как будто пыталась издали что-то рассмотреть. — Может, это и есть та самая «Формула Провидения»?

— Возможно…

Бондарь подошел к алтарю, взял пергамент в руки и аккуратно сдул с него пыль. Его глаза прищурились и забегали по строчкам. Губы что-то беззвучно шептали.

— Это латынь, — наконец сказал Бондарь. — Пергамент действительно очень старый.

Вовка смотрел на Бондаря, свечи, алтарь и каменных рыцарей. Он повернулся и протянул руку к Стасу, чтобы дернуть его за рукав. Но когда поднял глаза, то увидел под низким потолком входа в зал двух громил. Изуродованные лица в свете факелов казались улыбающимися.

— Нет. Это не то, что сможет нас заинтересовать… — сказал Бондарь и покачал головой, — Здесь написано о двух рыцарях, которые однажды, охраняя Святыни, вышли вдвоем на бой против сотни посланников тьмы… — обернувшись, он замолчал.

В каменном зале повисла зловещая пауза. Тамара медленно отошла к громилам и встала между ними. Вовка попятился назад и уперся спиной в длинный постамент, на котором стоял один из каменных рыцарей.

— Ну вот и все, мужикашки, — сказала Тамара чужим, незнакомым голосом. — Конечная остановка. Поезд-призрак дальше не пойдет, просьба освободить вагоны.

Вовка стоял у ног рыцаря с мечом. Стас, Юра и Бондарь стояли шагов на пять впереди него.

— Тамара! — удивленно произнес Стас. — Ты… Зачем? Зачем тебе это?

Тамара улыбнулась. Медленно, тягуче и странно.

— Тебе это все равно не понять. Око Ада дает слишком много, чтобы от всего этого отказаться. Мне не так просто было собрать здесь вас всех, но теперь я торжествую.

— Собрать нас всех? — саркастически переспросил Бондарь.

— Да! — крикнула Тамара. Лицо её исказилось. — Вас! Носителей четырёх энергий, искала я много лет! — Она вытянула палец в сторону Вовки: — Непорочность! Мудрость! — Глаза Тамары уперлись в Бондаря. — Преданность! — её палец указал на Стаса. — И Любовь! Самая сильная из энергий и самая нужная мне! Adeptum уже запущен!.. — Тамара покачнулась.

— Ну что же, — проговорил Бондарь, — поскольку сами вы на непорочность явно не тяните, то решили использовать ребёнка... Зело мудро.

— Типичная реакция мужчин-неудачников, — проговорила она словно через силу.

— Прости, а где ты нашла Любовь? — ехидно перебил её Стас. Внутри него клокотал вулкан и он с трудом сдерживал себя, чтобы не выругаться матом.

— В нём! — охотно пояснила Тамара, указывая на Юру. — Кто сказал, что любовь созидает? Не-ет… О, нет. Это разрушительное чувство — оно ломает судьбы людей. Вот и он, наивный — поверил красоте, а она его под монастырь подвела, В прямом и переносном смысле. — Тамара вдруг нервно хихикнула и объявила доверительно: — Водопровод Медичи имеет одну очень важную особенность. У него выход там же, где и вход. Но ни того, ни другого вам уже не увидеть!

— Тамара... — голос Юры дрожал. — Скажи, неужели для тебя так ничего и не значила... та ночь?

Стас и Бондарь удивленно посмотрели на него, потом на Тамару.

Она засмеялась.

— Ты все об этом... Мы с тобой неплохо провели время. Ты влюблён, я всегда это знала. Но можешь быть совершенно спокоен — ты у меня НИКАК не отложился...

Юра промолчал.

Далекий грохот заставил всех вздрогнуть. Тамара захохотала и вдруг закричала:

— Oculus! Oculus Apertae! Apertae via Infernam!!

Вовка в страхе зажал уши. Грохот усилился

— Что это? — в ужасе спросил Юра.

— Заклинание, — тихо ответил Бондарь. — Она пытается открыть Око Ада. Кажется, успешно...

— Apocalipsum!!.. — переходя на визг, сообщила Тамара.

Несомненно, она хотела сказать что-то еще, но каменные стены подземного зала внезапно содрогнулись и низкий свод возле выхода с грохотом обрушился. Все, кто стоял в этот момент под ним, оказались погребенными под тысячами тонн горной породы. Первым, кто смог что-то сказать — был Вовка.

— Ой. Срабо... срабо... тало...

Он заикался и его ощутимо трясло. Взрослые все еще продолжали стоять молча и глядеть на груду камней и тучу пыли.

— Что сработало? — спросил Стас. Он первым пришел в себя.

— Д-да м-мне сосед в сам-молете рассказывал…. Смешной такой д-дедухан…

— Что рассказывал?

— Д-да сказка какая-то. Типа, легенда. Что если повернуть в сторону каменный башмак рыцаря с копьем, то низкий свод над входом в зал обрушится по закону какого жанра. Он так сказал. Только я повернул не у копьеносца, а у другого рыцаря — с мечом. Просто он б-ближе оказался...

— Нуф-ф, молодой человек, — выдавил из себя Бондарь, с трудом проглотив ком в горле. — Главное, что обрушилось. И на тех, на кого было нужно. Могу поздравить вас, господа. Вы только что родились второй раз.

Стас подошел к алтарю и молча сел на каменные ступени.

— Ну да, — недовольно буркнул Юра. — Теперь осталось узнать, сколько дней пройдет, пока мы не умрем в первый раз. Тамара правильно сказала. Главное, не забывать одно правило. Что во всем этом чертовом водопроводе выход там же, где и вход. А он завален! Вот с-сука какая! А я ведь с ней... ее... почти любил!

— Юра, — строго сказал Бондарь. — Такое сказать… мы ведь все-таки в храме. И потом, в другое время я ни за что не поинтересовался бы подробностями ваших, извините, отношений, но… прошу вас, ответьте мне максимально честно. Вы любили эту женщину?

— Я… — Юра растерялся. — Я не знаю… Наверное. Не знаю, была ли это любовь. Страсть — была, влюбленность. Желание… На счет любви я и правда не знаю. Не уверен.

— Ну что же… Возможно, эта ваша «недолюбовь» сейчас спасла жизнь не только нам, но и всей земной цивилизации.

Все непонимающе посмотрели на Бондаря.

— Тамаре… точнее, той силе, что в неё вселилась, нужны были четыре Добровольных Энергии…

— Для открытия Oculus Infernam? — спросил Стас.

— Вы знаете, что это такое? — Бондарь вскинул глаза.

— Представьте себе. — Спокойно ответил Стас, глядя Бондарю прямо в глаза. — Не спрашивайте, откуда.

— И всё же, откуда? — Бондарь не отводил взгляда.

— Оттуда! — ответил Стас. — Из самого оттуда! Значит, «Машинерия» не уничтожена?

Бондарь выдержал паузу.

— Теперь, очевидно уничтожена. Попытаться открыть Oculus Infernam можно только один раз. Независимо от того, получится или нет. Не получилось...

Бондарь отвёл взгляд, и направился к алтарю. Подойдя к нему, он оглядел свои штаны справа и слева, потом с досадой махнул обеими руками и тоже сел на каменную ступеньку рядом со Стасом.

— Простите... — виновато сказал Вовка. — Я нечаянно. Я так испугался, когда эти два шкафа в проходе появились…

Сидя на ступеньке, Стас протянул к Вовке руку. Тот подошел к нему и встал рядом, неловко отряхивая ладони от пыли с башмаков статуи. Он так и не положил в карман перочинный нож и теперь неуклюже перекладывал его из одной руки в другую. Стас взъерошил мальчишке волосы.

— Да нет, дружище! Ты все правильно сделал. Считай, спас нас всех.

— Да уж, конечно, — громко сказал Юра, он явно нервничал. — Куда уж правильней!

— «Машинерия»… — произнёс Бондарь. — Она всегда хранилась отдельно от святынь и артефактов. Они нашли её! Но вот теперь…

— Может, кто-нибудь объяснит мне, что произошло!? — истерично спросил Юра, едва не взвизгнув. — При чём здесь любовь-морковь и непорочность? Что вообще происходит??

Бондарь посмотрел на него.

— Успокойтесь, Юра. Нас попытались использовать в качестве носителей четырёх энергий. Судите сами. Молодёжь сейчас, конечно, ранняя, но, согласитесь, в Непорочности нашего юного друга Владимира сомневаться не приходится. В Преданности Станислава — тоже. Браво, Станислав, вы умеете дружить! Моя Мудрость, конечно, под большим вопросом, но что-то из науки жизни я, всё-таки, вынес. Вы, Юра, сами признались, что были влюблены, но не любили. Вот здесь-то они не досчитались одной из энергий — Любви, и это привело их к катастрофе. «Машинерию», способную проникать сквозь Время, но при этом являющеюся Вратами Ада, когда-то сконструировал Джордано Бруно. Это стоило ему жизни. Сегодня эту машинку попытались использовать по её инфернальному назначению, но просчитались. И свод обрушился раньше, чем открылось Око Ада. Слава Богу…

Все молчали, обдумывая слова Бондаря.

— Мозги вывихнуть можно от всего этого… — тихо сказал Юра.

— Откуда у вас эта информация? — устало спросил Стас, хорошо понимая, что ему, по большому счёту, это совершенно неинтересно.

Бондарь пожал плечами.

— Относительно открытые сведения. Правда, научно не подтвержденные, но не всё в жизни требует подтверждений от науки.

Стас промолчал.

В день, когда луч одинокий Светила…

— забормотал Григорий Ефимович, глядя прямо перед собой и медленно хлопая в ладоши, словно отбивая ритм.

Осенней Предвестницы лик озарит,

В полдень к подножию Башни Капризной

Вновь будет явлен ковчег неотпетый

Силы Неясной…

— Ведь должен быть еще один выход… — тихо сказал Юра. — Не может быть, чтобы его не было!..

Бондарь обвел взглядом стены.

— Свечи и факелы зажгли здесь не более часа назад. Иначе они давно прогорели бы. Значит служители где-то рядом.

— Ну и что? Они могли заходить через тот же вход, что и мы, — мрачно ответил Стас.

— Так что за легенду рассказал тебе смешной дед в самолете? — после небольшой паузы спросил Бондарь. — Только, если можно, поподробней. Ничего не упусти.

— Во-во! Самое время для сказок! — Юра выходил из себя. — Вот сказок нам сейчас только и не хватает! Самое время для сказок!

— Ты куда-то торопишься? — рыкнул Стас. — Можешь идти, тебя никто не держит!

Юра как будто очнулся от гипноза. Глядя в пол, он тоже подошел к алтарю и сел на ступеньку рядом с Вовкой. Правой рукой он короткими движениями растирал лоб.

— Простите. Это у меня нервное.

Вовка помолчал несколько секунд и принялся пересказывать историю, услышанную в самолете.

— Он говорил, что Водопровод Медичи — грандиозное сооружение. Очень загадочное… В горах проходит несколько километров подземных галерей и ходов. Сейчас это место заброшено, и местные жители не любят туда ходить из-за всяких суеверий. Считается, что там только один вход. Он же и выход. Но мало кто знает, что из этого лабиринта есть еще один ход. Это разлом, он выходит за три километра в сторону от известного входа, возле горы, на которой стоят остатки недоступной Козьей Башни. Есть такая легенда, что один из крестоносцев бежал со священными реликвиями от осквернителей храмов. Он пробрался в Водопровод Медичи, а там был ход в Подземный Храм, только не настоящий. Лже-храм, понимаете? Он же не мог привести преследователей к хранилищу реликвий, вот и оказался как в ловушке. И, чтобы спасти его, сам Господь ударом молнии пробил гору и показал ему выход на свободу. Еще он сказал, что у алтаря есть две статуи рыцарей-крестоносцев. Один с мечом, другой с копьем. Если повернуть в сторону башмак копьеносца, то низкий свод, дальний от алтаря, обвалится.

Вовка замолчал. Его спутники по подземным путешествиям тоже молчали в ожидании продолжения рассказа.

— Все, — сказал Вовка. — Только я повернул башмак у рыцаря с мечом, а не с копьем.

— Какая разница, — сказал Стас. — Дед мог перепутать детали. А, может, оба башмака работают одинаково.

Он повернулся к одной из статуй.

— Я думаю, не стоит это проверять! — поспешил становить его Бондарь.

— За кого вы меня держите, Григорий Ефимович... — вздохнул Стас. — Я думаю, нам надо искать разлом.

— Да, вы правы, — сказал Бондарь.

Стас поднялся и окинул стены зала взглядом. Ничего приметного в глаза не бросилось. Он вынул из ближайшей бронзовой подставки факел и повернулся лицом к алтарю.

— Ну что же, — сказал он. — Если нет точных данных для поиска, начнем как всегда — слева направо.

Стас подошел к тому месту, где смыкались правая боковая и алтарная храмовые стены. Он всматривался в трещинки, выщерблины и углубления. Торопиться было незачем. Десятилетие археологических поисков приучили его терпеливо выполнять кропотливую работу.

Бондарь, кряхтя, поднялся со ступеньки и тоже взял в руки факел. Через минуту Юра и Вовка тоже присоединились к поискам. Подземный зал снова погрузился в тишину. К нарушавшему ее треску горящих факелов теперь прибавилось шарканье подошв.

— Мы ищем что-то конкретное? — спросил Бондарь, не поворачивая к Стасу головы.

Тот продолжал осматривать стену, вплотную приблизившись к ней, обшаривая каждый квадратный сантиметр скальной породы не только глазами, но и чутким прикосновением руки.

— Ничего конкретного, если не считать самого разлома, — ответил Стас. — Я думаю, его надежно спрятали от посторонних глаз. Надо искать все, что покажется странным.

Вовке вскоре надоело всматриваться в трещины каменных стен. Он окинул взглядом зал, пытаясь заметить что-нибудь издали. С первой попытки у него ничего не вышло... Вовка недовольно хныкнул. Ему вовсе не хотелось обнюхивать стены. Он стоял посреди зала и искал глазами ту маленькую хитрость, которую взрослые никогда не заметят. А что тут вообще можно было заметить? Каменные стены, изображения святых на ткани, свечи, факелы…

Вдруг Вовке показалось, что один из холстов с изображением святых шелохнулся. Вовка присмотрелся повнимательней. Все холсты висели одинаково и неподвижно. Показалось? Может быть, но проверить будет не лишним. Вовка подошел к стене и осторожно приподнял холст за край. Поднялось облако вековой пыли. Вовка кашлянул и помотал головой.

— А вот это может показаться странным?

Стас, Бондарь и Юра обернулись. Вовка рванул ткань на себя. Она не поддалась. Тогда он взялся за нее двумя руками и повис, энергично дрыгая ногами. С громким шелестом ткань поползла вниз, поднимая клубы пыли. Вовка, чихая и кашляя, спрыгнул и отошел в сторону. Через мгновение холст упал вниз. Облако пыли постепенно развеялось и открыло взору путешественников трещину сантиметров в пятьдесят шириной, тянувшуюся от пола и до самого потолка. Забита она была туго скрученными снопами ячменя, но сквозь имеющиеся щели пробивалось слабое дыхание сквозняка.

— Вполне, — ответил Стас, протягивая руку к сухим снопам. — Я, по крайней мере, сильно удивился.

— Погодите, — сказал Бондарь. Он подошел ближе и принялся аккуратно отодвигать в сторону лежащий холст с изображением неизвестного святого. — Не гоже наступать на запечатленный образ, даже если он нам не знаком.

Стас обошел Бондаря и быстрыми нервными движениями начал вытаскивать из щели в стене снопы и не глядя отбрасывать их за спину.

— Юрик, помогай, чего стоишь!

— Эй, осторожнее! — сказал Вовка, ловко уворачиваясь от очередного брошенного Стасом снопа. Зашибешь.

В день, когда луч одинокий Светила

Осенней Предвестницы лик озарит,

В полдень к подножию Башни Капризной

Вновь будет явлен ковчег неотпетый

Силы Неясной…

— опять сказал Бондарь, подходя к разлому и отряхивая руки. Лицо его выражало глубокую задумчивость.

— С детства люблю, когда сказки сбываются, — сказал Юра, помогая Стасу освобождать трещину.

Бондарь присоединился к нему.

— Ковчег есть вместилище… — продолжал бормотать Бондарь, вытягивая из разлома очередной сноп. — «Ковчег неотпетый Силы Неясной»… Силы Неясной… Почему неясной… — говорил он как бы рассуждая. И вдруг воскликнул, — так это же череп! вместилище неясной, то есть Незримой Силы! Неотпетый череп Кручинского!

Стас, Юра и Вовка повернулись к Бондарю.

— «...В полдень, к подножию Башни Капризной»… — Бондарь нервно растирал пальцами наморщенный лоб. — Как же все просто… «Капризная Башня» — это Козья Башня, к которой по легенде выводит разлом!

— Интересная версия, — проговорил Стас и вернулся к работе. — Из чего же сие следует? — Он говорил, не отрываясь от трещины.

— Очень просто! В итальянском языке слова «коза» — «la capra» и «каприз» — «il capriccio» имеют один корень — «capr…»! Слово «каприз» изначально вообще переводится как «козья выходка». Подумать только, «Капризная Башня» в древнем пророчестве означает Козью Башню в нашем времени! Другой «Башни Капризной» в здешней округе нет, вы уж мне поверьте. Смотрите, сегодня луч солнца — «луч одинокий Светила» — коснется знака Девы на Зодиакальном Пути в Миланском Соборе, а значит, озарит лик «Осенней Предвестницы»… Это может говорить нам только одно: сегодня в полдень «ковчег неотпетый» — череп Кручинского — окажется под горой у Козьей Башни! Вы понимаете, что я вам говорю?

— Не совсем... — сопя ответил Юра, вытаскивая из разлома сразу два снопа.

— Поезд! — провозгласил Бондарь. — Поезд, который мы пытаемся найти, пройдет в нескольких километрах отсюда! Вы просто не представляете, какие это нам дает шансы!

— Какие еще сейчас могут быть шансы кроме шансов на спасение? — искренне удивился Юра.

Стас выдернул из щели последний сноп и с довольной улыбкой отошел на два шага назад.

— Поезд что, просто проедет возле горы? — он не удивился заявлению Бондаря, вспомнив, как трехвагонный состав, ничтоже сумняшеся, прочухал по степи безо всяких рельсов.

— Не знаю… Но возле горы с Козьей Башней есть заброшенное меловое месторождение — там наверняка сохранилась старая одноколейка. Madonna mia, все сходится! — глаза Бондаря возбужденно блестели, в голосе появился еле уловимый акцент. — Сейчас одиннадцать часов десять минут. Если мы поторопимся, то успеем к приходу поезда!

— «К приходу поезда…» — пробормотал Юра, — достойный каламбур для средневекового подгорного пейзажа…

— Если все, что вы сказали, правда, — сказал Стас, первым влезая в разлом, — давайте тогда действительно поторопимся. Другого выхода у нас все равно нет. Тем более, вдруг там Виктор...

Посмотрев на Вовку он осекся и молча шагнул в разлом.

Двигались небыстро и осторожно. Следом за Стасом шагал Бондарь, за ним — Вовка. Последним шел Юра — между неровными каменными стенами можно было пройти только по одному. Под ногами хлюпала вода. Далеко впереди виднелась узкая полоска света.

— А почему этот ваш папа Карло не написал прямо, что придет поезд? — спросил Юра.

— О каком поезде может идти речь в пятнадцатом веке? — удивился вопросу Бондарь. — Карло Паччини предрёк появление некоего артефакта, способного погубить Вселенную. Если он окажется прав — честь ему и хвала. Мы даже понятия не имеем, каким образом он это сделал. Привиделось ли это ему в хмельном бреду, или Архангел почему-то доверил человеку несколько секретов судьбы Мироздания…

Бондарь не договорил — в лица идущих ударил свет солнца, занимающего место в зените.

Небольшое окошко под северным сводом Миланского Кафедрального Собора осветилось. Через мгновение прямой солнечный луч пронзил полумрак и выхватил из тянущейся по полу мраморной полосы знак Девы — витиеватую букву m, стремящуюся перейти в незавершенную ленту Мебиуса. Изображение заиграло миллионами разноцветных искр. Падре Антонио, опершись на спинку скамьи, задумчиво смотрел на игру света и тени в самоцветах древней мозаики. Через минуту, когда луч начал угасать, а изображение в полу потемнело, священник вздохнул и тихо промолвил:

— Жаль, что синеглазый русский мальчишка так и не увидел этой красоты. Дай ему, Господи, когда-нибудь вернуться сюда...

— Простите? — повернулся к священнику стоящий рядом молодой алтарник в светлой сутане. — Вы что-то сказали, падре Антонио?

— Нет, Роберто, просто помолился. Об одном мальчике из России...

Поезд стоял под горой. Паровоз пыхтел равнодушно и неторопливо. Тяжело дыша, Стас, Юра, Вовка и Бондарь смотрели на поезд-призрак сверху вниз, стоя почти над первым вагоном. Поезд вовсе не казался чем-то призрачным. Вполне реальные очертания могучей машины начала двадцатого века: паровоз с угольной тележкой-тедером и три вагона. Тыльной стороной ладони левой руки Стас провел по лицу, размазав копоть и пыль, смешавшиеся с потом. Юра и Вовка, тоже чумазые, стояли рядом. Бондарь держался за сердце.

— Фу-у... — сказал он. — Такие пробежки не для моего возраста.

— Главное, что успели, — тяжело выдохнул Стас.

Все окна в вагонах были задернуты шторами, двери наглухо закрыты — совсем не так, как тогда, в степи. Только в одном, в последнем вагоне над последней подножкой виднелась щель. Компания оглядела невысокий, метра три-четыре, обрыв, на котором стояла, и в поисках более пологого спуска пошла вправо. Вовка скользнул глазами по склону. Не найдя рядом ничего подходящего для спуска, он отбежал на несколько шагов назад.

— Вовка, не смей! — крикнул Стас, стоя у подобия тропинки, наискосок спускавшейся по обрыву.

Вовка с шумом выдохнул воздух и рванулся вперед. Юра проводил его прыжок взглядом и заторопился вниз. Вовка с грохотом приземлился на крышу вагона, повалившись на бок. Встал и, прихрамывая, подошел к краю крыши. По подобию тропинки Стас первым спустился на ровную площадку возле второго вагона. Все остальные шли за ним. Вовка лег животом на край крыши и, согнувшись, спустил ноги вниз. Рельефом стенки вагона он опустился, насколько это было возможно, и спрыгнул на мелкие камни, подняв небольшое облако пыли. Юра соскочил с отвесной стены обрыва, задев по инерции плечо Стаса. Тот немного подался вперед, продолжая смотреть на заднюю площадку последнего вагона. Из-за приоткрытой дверцы виднелась кисть руки, сжимающая поручень.

Едва оказавшись на камнях, еще не поймав равновесие, Вовка рванул к открытой дверце последнего вагона. Все последовали за ним. Бондарь чуть отставал. Подбежав к задней площадке, Вовка криво улыбнулся и, издав непонятный звук, не то усмехнувшись, не то всхлипнув, отшатнулся назад.

Стас вскочил на подножку и распахнул дверь. На полу, держась за поручень, лежал Виктор Иванович Шубов — пропавший начальник экспедиции, Вовкин отец. Вовка стоял в стороне и тихо вздрагивал от судорожных всхлипов, но глаза его оставались сухими — слез не было.

Стас с трудом отцепил руку Виктора от поручня и сдвинул его тело с места. Юра встал одной ногой на подножку и протянул руки на помощь Стасу. Подошедший Бондарь стоял на подхвате. Втроем они вынесли бездыханное тело из поезда и положили на камни в нескольких метрах от колес вагона. Стас приложил ухо к груди Виктора и жестом попросил тишины. Все замерли, даже Вовка перестал всхлипывать. Глухой далекий удар милостиво тронул слух Стаса.

— Флягу! — потребовал он. — Дайте флягу!

Юра торопливо расстегнул сумку, достал флягу, заправленную накануне минеральной водой, и протянул ее Стасу.

Тот судорожно открутил крышку и смочил сухие губы друга. Когда первые капли воды попали на язык, Виктор Иванович приоткрыл глаза и, щурясь, осмотрел лица, склонившиеся над ним. Так и не осознав происходящего, он протянул руку к фляге и, опрокинув ее вверх дном, принялся жадно глотать воду. Напившись досыта, он отстранил флягу. Стас принял ее и передал Юре. Тот сделал несколько глотков и завинтил крышку. Виктор Иванович еще раз всмотрелся в лица окружавших его людей и с трудом улыбнулся. Стас только сейчас заметил его поседевшие виски. Сделав глубокий вдох, он попытался взять контроль над собой, но у него ничего не вышло — Стас тихо заплакал. Вовка молча вцепился в запястье отца.

Паровоз ускорил дыхание и выпустил белые «барашки» пара. Поезд лязгнул сцепами и двинулся с места. Все вздрогнули и резко повернулись в его сторону. Вагон медленно поплыл от них прочь. В глазах у всей компании читалось что-то вроде облегчения. Такое бывает, когда страшная история в хорошей книге заканчивается удачным финалом.

— Вот незадача! — с досадой сказал Бондарь. — Такой артефакт — и уходит прямо из рук!

Юре очень не понравилось выражение глаз Бондаря в этот момент. А поезд все катил по ржавым рельсам, лязгая металлом о металл. Все смотрели ему вслед. Паровоз, пыхтя, тянул за собой одну из самых больших загадок уходящего века.

Вовка вдруг отпустил руку отца, подпрыгнул и побежал за последним вагоном. Все оцепенели от неожиданности и в первую секунду не поняли что происходит.

— Стой! — крикнул Юра. — Вовка! Стой!

Юра поднялся и хотел побежать за мальчиком, но Бондарь поймал его за рукав и покачал головой.

— Не ходи за ним, ты не сможешь оттуда выйти.

— Но ведь он вышел! — возразил Юра, вырвав рукав, и показывая на полулежащего Виктора.

— Да, вышел! — взревел Бондарь. — Потому что череп в другом вагоне!

«Откуда ему это известно?» — мельком подумал Стас, но вид бегущего за поездом Вовки отвлек его от этих мыслей.

Поезд не успел набрать скорость и Вовка без труда вскочил на подножку последнего вагона. Он оглянулся на отца и через секунду исчез за дверью. Виктор Иванович понятия не имел о смысле этих действий, но где-то в глубине своей души чувствовал — сын поступает правильно.

Пройдя вереницу закрытых дверей и оказавшись в тамбуре, Вовка распахнул дверь, ведущую во второй вагон. Зыбкая переходная площадка между вагонами громко скрипела и ходила ходуном. Вовка сделал над собой усилие и встал на нее. Боясь потерять равновесие, он быстро открыл дверь второго вагона и буквально влетел в тамбур. Неожиданно его охватило пронизывающее чувство страха. Тонкий, переходящий в ультразвук, свист возник в ушах. Коридор был пуст. Вовка сделал было шаг назад, но, пересилив себя, остановился и попытался успокоить дыхание. Через несколько секунд он заставил себя войти в коридор и распахнуть дверь первого купе. Внутри было пусто. На полу валялись обрывки каких-то бумаг, свечной огарок, перекатывался пузырек из под лекарства. Окинув полки беглым взглядом, Вовка закрыл дверь и пошел дальше.

Он ни о чем не хотел думать, кроме загадочного черепа. Подлые мысли об опасности словно дергали за рукав, но Вовка упрямо шел вперед. Он открывал одну дверь за другой и, ничего не находя, продолжал поиски. Чувство необъяснимого ужаса с каждым шагом все усиливалось, но Вовка старался не обращать на него внимания.

Рванув на себя четвертую по счету дверь, Вовка увидел лежащий на столике череп, украшенный лавровым венцом из золота. Из темноты пустых глазниц злое Нечто холодно смотрело на мальчика, словно гипнотизируя его.

С большим трудом Вовка смог отвести взгляд в сторону. Сразу стало намного легче. Вовка осторожно шагнул в купе и огляделся. На кожаном диванчике справа стоял плетеный сундучок. В нем покоился палисандровый ларец с золотыми углами и накладками. Крышка его была откинута, из замочной скважины торчал маленький ключ. Изнутри ларец был отделан черным бархатом, а на дне устроена специальная подставка для черепа.

Вовка повернулся к столику. Череп лежал глазницами ко входу, но даже стоя в стороне от этого взгляда, Вовка чувствовал на себе жесткий, холодный взгляд. Сделав последнее усилие, мальчик взял череп со стола. Гладкий и желтый он оказался удивительно теплым на ощупь. Вовка осторожно водрузил череп в ларец на подставку и взялся за крышку. Послышалось глухое механическое урчание и череп медленно пополз вниз. Палисандровая крышка опустилась, замок щелкнул. Со щелчком улетучилось чувство страха, исчез пронзительный свист в ушах. Дышать стало легче, и Вовка невольно улыбнулся. Вынув ключ из замочной скважины, он положил его в карман, затем быстро закрыл крышку плетеного сундучка, накинул на плечо кожаный ремень и направился к выходу.

Проходя по вагону, он заметил, что поезд набирает ход. Вагон слегка качнуло и Вовка прибавил шаг. Когда же он высунулся из двери вагона на улицу, то увидел бегущего за поездом Юру. В первую секунду это показалось Вовке странным, ведь он был в поезде не менее десяти минут, а Стас и отец сидели возле железной дороги всего метрах в пятидесяти от уходящего поезда. Но мгновением позже он забыл об этом. Да и какая разница, в чем тут на самом деле скрывался фокус — в теории относительности или же в Кольце Времени, о котором рассказывал Бондарь…

Плетеный сундучок болтался на ремне за спиной Вовки, а он высматривал подходящее место для прыжка. Наконец, сразу за слепым покосившимся семафором, показался небольшой клочок земли, заросший травой. Соскочив с подножки, Вовка пробежал по инерции несколько метров и остановился возле ржавого крестообразного знака с полустёртой надписью «Attenti ai treni!» (СНОСКА: «Берегись поезда» — итал.). Юра стоял на месте и смотрел вслед поезду. Вовка тоже провожал взглядом «Летучего Итальянца». Мерно пыхтя, и постукивая на стыках рельсов, поезд все удалялся. Через несколько сотен метров дорога сворачивала за крутую гору с полуразрушенной башней на вершине. Железнодорожный фантом повернул за гору и скрылся из виду, оставив за собой лишь облако сизого дыма и запах угольной гари. Через несколько секунд послышался гудок паровоза и вдруг все стихло. Не было больше слышно ни стука колес, ни пыханья паровоза, ни гудения рельсов. Вовка посмотрел еще немного на две ржавые полосы, исчезающие за поворотом, и пошел к своим друзьям. Юра двинулся следом за ним.

Вовка устало переставлял ноги, то и дело цепляясь за камни запыленными кроссовками. Подняв голову, он увидел, что все шли в его сторону. Даже отец поднялся на слабые ноги и, пошатнувшись, сделал шаг навстречу сыну.

— Ты молодец, — глухо сказал Бондарь. — А теперь поставь, пожалуйста, корзинку на землю и сделай десять шагов назад.

Стас обернулся, Вовка поднял глаза. Бондарь стоял, обхватив шею Виктора левой рукой, а правой прижимал к его виску маленький пистолет.

— Все отойдите от корзинки на десять шагов! — рявкнул Бондарь. — Или я вышибу папаше мозги!

Даже в поезде Вовка не испытал такого страха, как сейчас. Он остановился, не отрывая полного ужаса взгляда от пистолета у виска отца. Юра замер на месте. Стас обернулся и медленно попятился, не спуская глаз с Бондаря. Вовка поставил сундучок на землю и отошел на десять шагов. Стас и Юра встали рядом с ним. Бондарь подошел к сундучку. Нервно улыбаясь, он окинул присутствующих насмешливым взглядом и толкнул Виктора вперед. Пистолет в вытянутой руке теперь смотрел на Стаса. Виктор споткнулся и начал падать. Стас и Юра поймали его под руки.

— Стоять, я сказал!

Бондарь присел и, подцепив ремень левой рукой, повесил плетеный сундучок себе на плечо.

— Ну вот и все, — сказал Бондарь после небольшой паузы. — Приключение закончилось.

— Зачем он вам? — спросил Стас.

— Власть! — быстро ответил Бондарь. — Этот череп даст мне Неограниченную Власть над миром. Вы даже в сокровенных мечтах не сможете представить, какая в нем заключается сила!

— А как же «спасение Мироздания»? — с издевкой спросил Юра.

— Сказка! Чтобы притупить вашу осторожность, — Бондарь одарил присутствующих надменным взглядом и посмотрел на Юру, — и на которую ты купился. Это я подкинул вам бумажки, из-за которых вы решились ехать в Италию. Я задолго до вашего интереса к поезду знал о его сегодняшнем появлении в этом месте. Я рассказал вам еще одну сказку, и вы снова поверили мне. Вы все — игрушки в моих руках! Я устроил все это! Я!!

— А как же обвал? — спросил Стас.

— Да, признаться, обвал в подземелье не входил в мои планы и я немного растерялся. Но… удача — на стороне сильных и великих. А «сказки о рэйнджерах Вселенной» оставьте для детей, экзальтированных философов и прочих наивных людишек. Так же, как и смешные игры в героев Толкиена. Меня интересует лишь Власть. Власть над миром! Власть Абсолютная!!

— Еще один фюрер… — не то спросил, не то констатировал факт Виктор.

— Ха-ха-ха! — нервно рассмеялся Бондарь. — Гитлер, Наполеон…. Они все ничтожны. Они ничто передо мной!

— Похоже, вам и дьявол нипочем, — усмехнулся Стас.

— Я не верю ни в Бога ни в черта! Потому что их нет. Есть Сила Тьмы и теперь я буду управлять ею. Я — властелин Вечного Мрака! — на губах Бондаря выступила белая пена.

— А Роман, Тамара? — спросил Юра с какой-то слабой надеждой.

— Признаться, они удачно мне подыграли. Но они служили не тому хозяину и потеряли «Машинерию». А я… я сам Хозяин, без этой жалкой игрушки! А вы… А вас больше нет. Прощайте. И спасибо за помощь, молодой человек, — Бондарь посмотрел на Вовку. — Без тебя я бы никогда не смог получить этот ларец.

Бондарь приподнял немного опустившуюся руку и взял Вовку на мушку. «Зачем это он?.. Не надо!» Вовка ощутил странную раздвоенность: будто один Вовка обмирает от ужаса под дулом пистолета, а второй молча стоит в двух метрах и с каким-то странным, болезненным любопытством наблюдает за происходящим.

Тому, второму Вовке, не было страшно. Наверное, когда тебе чуть больше двенадцати, ты прекрасно осознаешь, что болезнь или смерть может случиться с кем угодно, только не с тобой.

Раздался выстрел. Все вздрогнули. Пуля медленно плыла в воздухе, словно в расплавленном свинце. Подлетев к Вовке, она остановилась, словно в недоумении, потом перевернулась и с резким свистом ушла в небо.

— А-а-а!.. — дико закричал Бондарь, падая на колени и роняя пистолет и плетеный сундучок.

Он схватился руками за голову, сжал ее и повалился на бок. Тело его скрутила невероятная судорога.

— Apocalipsum! Apocalipsu-um!!... — Дернувшись еще пару раз, Бондарь затих в неестественной позе.

Из раскрывшегося плетеного сундучка выкатился палисандровый ларец. Все тупо смотрели на неподвижное тело очередного неудавшегося властелина вечного мрака. Вовка зажмурился и уткнулся в бок Стаса. Тот прижал мальчишку к себе.

Юра повернул голову и посмотрел наверх. Возле засохшего дерева стояли два монаха в бежевых балахонах ордена Сальваторов. Юноша и старец. В руках старика был непонятный предмет, явно старинного происхождения, а за плечами висело внушительных размеров ружье. Позади монахов стояла деревянная повозка, запряженная серым мулом. Стасу показалось, что молодого монаха он знает, и в следующую секунду вспомнил — молчаливый похититель из микроавтобуса в Милане.

— Buongiorno, fratelli (СНОСКА: «Здравствуйте, братья» — итал.) — с улыбкой сказал старик и добавил на ломаном русском. — Добрий диень…

Компания недоуменно смотрела на своих спасителей, а те ловко спускались вниз по тропинке, которую нашел Стас.

— Не пугайтесь, мы пришли вам помочь, — с легким акцентом сказал молодой монах, а старец улыбнулся и кивнул головой.

Виктор попросил, чтобы его опустили на землю. Стас и Юра помогли ему сесть.

— Вы кто? — спросил Юра.

Старец повернулся к молодому монаху, и тот перевел сказанное на итальянский язык.

— Мы — они из тех, кто хранит священные реликвии в Подземном Храме. Падре Антонио, к которому в Милане привел вас Джузеппе, сообщил нам о вашем визите. И вот мы здесь.

— Джузеппе? — переспросил Стас. — А… кто такой этот Джузеппе?

Монахи переглянулись.

— Вот он, — сказал молодой монах, показывая на скорченное тело Бондаря.

— Он, наверное, назвался другим именем, — предположил старец.

— Да уж… — ответил Стас. — Совсем другим. И то, что он итальянец — тоже забыл сказать.

— Что вы с ним сделали? — спросил Юра.

— Это Зов Братства, — туманно ответил молодой монах. — Правда, несколько передозированный, но у нас не было иного выхода. Мы редко им пользуемся — он забирает много сил у всех братьев Ордена сразу...

— Я вам сейчас все объясню, — улыбнулся старец. Молодой монах старательно переводил его тихую речь, напоминающую шепот песка. — Джузеппе появился в нашей обители после войны, в 1948 году, когда монастырь еще не был музеем. Мальчику было десять лет. Его родители погибли во время пожара в горной деревне. Время шло. Джузеппе рос, делал серьезные успехи в науках и языках — все братья нашего Ордена обязаны знать, как минимум, два иностранных языка. Джиппо в совершенстве освоил французский, английский и русский. Когда он повзрослел, мы посвятили его в некоторые тайны, которые призваны охранять.

Со временем Джузеппе начал меняться. Он перестал быть тем добродушным, открытым мальчиком, каким был, когда появился в монастыре. Увлекся мистическими писаниями, гностицизмом, теософией, оккультизмом… В библиотеке монастыря было достаточно литературы на эти темы. Только наши братья изучали ее для того, чтобы охранять дела Божии, а он — совсем наоборот.

В семьдесят первом году, перед упразднением монастыря как дома молитвы, Джузеппе бежал, прихватив с собой из тайной монастырской библиотеки карту Водопровода Медичи и описание Подземного Храма. Только все, что он прибрал к рукам, оказалось фальшивкой. У нас в тайниках много лже-манускриптов, призванных отвлекать внимание непрошеных гостей и всяких искателей древних ценностей. Вот и вы побывали в лже-храме. Он древний, интересный… но не настоящий. Настоящие же реликвии доступны только избранным — тем, кто доказал чистоту помыслов делами своими.

О беглеце мы сообщили всем, посвященным в тайну Подземного Храма. Послушник Джузеппе Нери сначала оставался в Италии и продолжал поиски святых реликвий. Но когда понял, что Орден не ограничится простыми наблюдениями, бежал в Америку. Там мы его потеряли...

— Значит, оттуда он перебрался в Россию, — сказал Стас.

— Теперь мы это знаем, — слегка развел руками старец. — Увы, слишком поздно. Около месяца назад он выкрал документы некоего Григория Ефимовича Бондаря — действительно журналиста, учёного, выпускника философского факультета, писателя-мариниста...

— Но ведь он... — начал было Стас.

— Да, — сказал Старец. — Настоящий Григорий Бондарь давно изучал феномен пропавшего поезда и продвинулся в этом больше всех. Но публикации на эту тему породили совсем ненужную славу — вскоре его атаковали желающие воочию увидеть злосчастный состав. Пришлось ограничить общение с внешним миром, изобразив замкнутость и неприступность. У нас это называется «Уйти в затвор»…

— Так он один из ваших? — спросил Юра.

— Нет, — ответил молодой монах. — Пока он только догадывается о нашем существовании. Всему свое время...

— А что же этот... Нери? — Стас указал на неподвижное тело.

— Падре Антонио из Миланского кафедрального собора не посвящен во все наши секреты, но он знает, что именно мы охраняем, и всегда помогал нам. Ему показалось, что странный русский, хорошо говорящий по-итальянски с легким тосканским акцентом, и есть тот самый Джузеппе Нери, который много лет назад сбежал из Картезианского монастыря в Пизанских горах, обворовав библиотеку. Леонардо, один из наших братьев, стал следить за вами. Когда обвалился проход Водопровода Медичи, ведущий к подземному лже-храму, он поспешил к нам. И вот мы здесь.

— Понятия не имею, что здесь у вас происходит, — сказал Виктор Иванович, — но ваше появление меня очень обрадовало. Хотя, признаться... — он покосился на Старца, — мне еще не приходилось видеть монахов с ружьями.

— А вы думали, что служение Господу — это только мессы у алтаря и смиренные молитвы у аналоя? — повысив голос, спросил молодой монах.

Старец, судя по всему, немного понимал по-русски. Он что-то сказал молодому монаху, и тот смиренно опустил глаза.

— Да. Приключение было «веселым», ничего не скажешь. Но я тоже рад, что все закончилось, — высказался Юра.

— Вы ошибаетесь, — сказал старец. — Все кончится лишь тогда, когда череп будет покоиться рядом с остальными останками.

Русские археологи переглянулись с журналистом.

— Но ведь местонахождение останков Кручинского в данный момент неизвестно, — сказал Стас.

— Мы знаем, где они были осенью 1857 года, — тихо ответил старец.

— Так с этого времени прошло больше ста лет. Кладбище наверняка давно сровняли с землей и построили на его месте жилые дома — к сожалению, у нас так было принято. Или... — Юра запнулся на полуслове от внезапно появившейся догадки. — Вы что, расшифровали «Пизанскую Формулу»?

— На дороге к Богу во все времена делалось много открытий, — уклончиво ответил молодой монах, неопределенно покачав головой.

— Для тех, кто верит в силу Слова Божьего, — прошелестел старец, — и Дела Его, нет ничего невозможного.

Молодой монах перевел его слова.

— Люди во все века искали дорогу во Времени, изначально забыв, что существует просто Дорога… — добавил старец. — А «Дорогу да осилит идущий…»

Юра так и не понял, что хотели сказать монахи своими аллегориями, но решил, что спрашивать дальше бесполезно — Хранители-Сальваторы слишком хорошо умеют оберегать свои тайны.

— В начале 1920 года, — продолжал Старец, — в библиотеку монастыря попало много церковной утвари и книг из России — тяжелое у вас было время, и все эти ценности за бесценок продавались за границу… Среди икон, богослужебных книг и золотых потиров оказался требник протоиерея Василия Зализницкого, настоятеля кладбищенской храма в небольшом селе возле Белой Церкви — маленького уездного городка в Малороссии. На последних пустых страницах требника было записано что-то вроде дневника. Отец Василий подробно описал в нем похороны русского писателя, которому после смерти неизвестно зачем отрубили голову. По его словам, в тот далекий день на кладбище произошло чудо — похищенная голова вернулась к своему хозяину.

— Что, сама вернулась? — осведомился Юра.

— Нет, не сама, — спокойно ответил молодой монах. — В дневнике сказано, что голову принес неизвестный отрок в иноземных одеждах. Это чудо священник попытался засвидетельствовать на пустых страницах требника.

— Ангел? — спросил Вовка.

Старец улыбнулся.

— Нет, не Ангел, — молодой монах старательно перевел его слова. — Обыкновенный человеческий отрок. Однако, этим словам, как и всему дневнику, никогда не придавали большого значения — часть монастырской библиотечной коллекции, не более того. Никто не знал, что дневник священника Василия таит в себе тайну спасения мира. А значит место ему — среди святынь Подземного Храма. Сегодня эта тайна раскрылась и в том я вижу волю Всевышнего.

Воцарилось молчание. Стас первым нарушил его.

— А что же с ним? — он кивнул на поверженного Бондаря.

— О нем позаботятся братья, — ответил старец.

— Надо же, — вздохнул Стас. — Всю жизнь охотился за чужой головой, но в итоге чуть не поплатился своей. Случайность или закономерность?

— В этом мире, — проговорил доселе молчавший Виктор Иванович, — все построено больше на случайностях, нежели на закономерностях.

— Случай — это псевдоним, который иногда берет Себе Господь Бог, — ответил молодой монах. — Так говорил еще Паскаль. Но об этом позже. Сейчас вам нужно отдохнуть. Тем более что вашему спутнику необходима медицинская помощь.

Опираясь на друзей, Виктор поднялся наверх. Это стоило ему больших усилий. Но теперь все было позади. Он лежал на свежей душистой соломе и деревянная повозка, запряженная серым мулом, везла его высоко в Пизанские горы.

МАЛОРОССИЯ 1857 г.

— Благословен Бо-ог на-а-аш... — нараспев провозгласил батюшка, открывая потертый требник. — Всегда-а, ныне и присно, и во веки веко-ов...

— А-ами-инь... — не очень стройно протянули певчие.

Все, кто стоял на кладбище, перекрестились. Мальчик отпустил руку матери и тоже перекрестился. Вскоре его внимание переключилось на окружающий пейзаж — взгляд начал блуждать по крестам и памятникам на могилах, по тускло блестевшему за деревьями куполу кладбищенской церкви. Он почти не вслушивался в печальные строки чина отпевания.

— Блажени непорочнии в путь… — провозглашал священник

— Помяни, Господи душу усопшего раба твоего… — привычно вторили ему певчие.

Пришедшие на кладбище чуть склонили головы.

— Ходящи в законе Господни-и…

— А почему гроб-то закрытый? — тихонько спросил только что подошедший кладбищенский сторож.

— …помяни, Господи душу усопшего раба твоего…

— Говорят, ему голову отсекли, — послышался хрипловатый голос Кривухи. — На второй день, как преставился.

Сторож испуганно перекрестился и сделал шаг назад. Все долгое время стояли молча, лишь вздыхая и крестясь вместе с отцом Василием и певчими.

— … в месте светле, в месте злачне, в месте покойне… — продолжал распевать священник, — отнюдо же отбеже болезнь, печаль и воздыхание, всякое согрешение, содеянное им…

— А не брешешь, Кривуха? — неожиданно спросил низкорослый старик с редкой бороденкой. — Тебе-то откуда ведомо?

— Да, говорят... — ответил сбоку также негромкий голос.

— Во блаженном Успении вечный поко-ой, — провозгласил отец Василий. — Пода-аждь, Господи, усопшему рабу Твоему Александру-у, и сотвори ему вечную па-а-мя-ать.

— Ве-е-ечная па-а-мя-ать... — затянули певчие. Из толпы им тихонько подпевали.

— А чего ж не в храме-то отпевают? — вновь спросил сторож.

— Владыка, говорят, не благословил, — последовал ответ.

— Грехи наша… — сторож сокрушенно покачал головой и снова перекрестился.

— …души их во благих водворя-ятся…. — сосредоточенно выводил батюшка.

— Да что голову-то, — вмешался третий мужик с одутловатым сизым лицом, — его ж небось только осиновым колом убить можно. Да, Кривуха?

— Истинно так, истинно... — запричитала бабка, мелко тряся головой.

Наконец, певчие трижды пропели «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас...» — отпевание кончилось. Священник благословил подошедших к нему прихожан и в сопровождении певчих и алтарника двинулся к кладбищенской церквушке.

Мужик в полушубке вернулся к телеге и принес вожжи.

— Он чай не упырь, что его колом-то протыкать, — сердито сказал он, повернувшись к Кривухе.

— А кто же он?

— А Бог его знает… Родился-то здесь, потом в город уехал. Писатель говорят, был известный, сочинитель. В Москве жил. А боле ничего не знаю.

— Так чего ж не в Москве хоронют-то? — спросил сизоликий мужик.

— Воля его последняя была, чтоб на родине, значит, погребли.

Четыре мужика приподняли гроб на вожжах и перенесли к могиле.

На соседнем холме, более высоком, чем тот, на котором находилось кладбище, появилась маленькая одинокая фигурка. Она остановилась на несколько секунд, затем начала спускаться вниз по склону. Люди на кладбище невольно оторвались от своего скорбного занятия и взглянули на холм. Вскоре стало видно, что это мальчик лет двенадцати. По мере того, как он приближался, становилось все очевиднее, что это не местный ребенок, и одет он был странно. Штаны у мальчика были из непонятной синей ткани, похожей на грубое сукно, обрезанные чуть выше колен. Рубаха на нем была с рукавами, не доходившими до локтя. На голове у мальчика лежал странный гребень и прижимал к ушам два больших черных пятака. От пятаков тянулись две тонкие веревки, которые на груди были связаны в одну и уходили снизу под рубаху. На плече у ребенка висела странного вида торба. Все замерли от увиденного зрелища. Мамаша спрятала своего сына за спину и неровно перекрестилась.

— Свят-свят-свят... — пробормотал кладбищенский сторож и тоже осенил себя крестным знамением.

Жители деревушки медленно отходили назад, освобождая дорогу мальчику. Отец Василий опустил руку с требником. Странный мальчик шел точно на него.

Остановившись перед батюшкой метра за два, Вовка снял наушники, и повесил их на шею. Из них слабо доносилась неразборчивая музыка.

— Спаси и помилуй, Господи… — полушепотом зашумели селяне и, непрерывно крестясь, шаг за шагом отходили все дальше от могилы. — Пресвятая Богородица, спаси нас…

— Здравствуйте, — сказал Вовка, зябко передернув плечами.

Отец Василий побледнел. Его рука с кадилом потянулась к кресту, висящему на груди. Вовка поставил спортивную сумку на табурет, на котором еще минуту назад стоял гроб, и расстегнул молнию. От звука молнии толпа сделала еще два шага назад и несколько раз перекрестилась. Вовка достал палисандровый ларец с золотыми углами и накладками и протянул его священнику. Тот побледнел еще сильнее.

— Вот, — сказал Вовка. — Это должно быть похоронено вместе с телом.

— Что там? — выдавил из себя батюшка, не скрывая испуга.

— Голова, — спокойно ответил Вовка.

Толпа загомонила, зашептала и с причитаниями подалась еще дальше назад.

— Голова Кручинского, — пояснил Вовка. — Писателя. Ведь нехорошо, когда голова покоится отдельно от тела. Только вы ее, пожалуйста, тоже обязательно отпойте.

Вовка понял, что батюшка не возьмет в руки ларец, и, закинув сумку за спину, поставил его на табурет. Затем достал из кармана небольшой ключ и положил его на крышку ларца. На левой руке два раза пискнули часы «Кассио»: четырнадцать часов по итальянскому времени конца двадцатого века… Это был сигнал, что Вовке пора уходить. Вовка посмотрел на часы и окинул присутствующих взглядом. Кто-то продолжал истово креститься, кто-то со страхом отводил глаза, кто-то шептал: «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его, да бегут от лица Его вси ненавидящие Его…». Мальчик, выглянувший из-за спины матери, глядел Вовке в глаза безбоязненно и с непонятным ожиданием. Вовка посмотрел на него и невольно улыбнулся, впервые за сегодняшний день. Мальчик улыбнулся в ответ.

— Погоди… — сказал священник, — Откуда ты? От кого? Ты от Бога или…

— Кто делает добро, тот от Бога, — серьезно, ответил Вовка фразой, сказанной ему Старцем.

Заморосил дождь. Вовка взглянул на низкое серое небо и поежился от холода. Постояв еще несколько секунд, он нацепил наушники, еще раз посмотрел на мальчика, сказал: «До свидания...», развернулся и пошел прочь. Отец Василий все еще не мог прийти в себя. Он стоял и смотрел то на палисандровый ларец, то на мальчика, поднимавшегося на холм.

— Воистину, Господи, дивны дела Твоя... Иди. Благословенье Господне с тобой, — прошептал батюшка и перекрестил уходящего мальчика, прижимая левой рукой к груди потертый требник.

Август 1999 — Декабрь 2000 —

Апрель 2007 года (текущая редакция).

Милан — Пиза — Москва.

Авторы выражают глубокую признательность писателю, журналисту и философу Н.А Черкашину за любезное и бескорыстное разрешение использования в романе результатов собственных исследований и фрагментов публикаций на тему «поезда-призрака». А также академику А.Ю.Щербакову, писателю-мечтателю В.П.Крапивину и художнику-романтику Владимиру Шубову за помощь в создании этого романа.

Интернет-сайт, посвящённый роману:

http://poezd-prizrak.tarakanov.net

(история, фотографии с мест, эскизы иллюстраций В.Шубова, статьи, рецензии, отзывы читателей…)

Продолжение описанных приключений:

http://koleso.tarakanov.net

«КОЛЕСО В ЗАБРОШЕННОМ ПАРКЕ»